№2.2024. Никита Бунтавской. Слышится весна

Подкожники

Уже не холодно, ещё не стало лучше.

Ненужный пасынок зимы почти ушёл.

Уже раскрылись почки сильно пьющих,

Ещё осадочек болезненно тяжёл.

И солнце льётся, скалится, не греет,

Лицо трудящихся закрыто на засов.

Планета крутится, как люди, как умеет,

В своих кругах, а не за колбасой.

Цветут подкожники, когда под кожей пусто,

Своим тернистым яростным путём –

Кровят цветы, рождающие чувство,

Что есть весна, но ты здесь ни при чём.

Ростки подкожников всю зиму тихо зрели.

Под плотью тёплою скопился перегной.

Подкожники, насытясь, озверели

От гуттаперчивости смертной и земной.

Морозит ночь, кольнёт тщедушный стебель:

Ещё не жизнь, ещё дождись тепла.

И дохлый март, дожитый до апреля,

Уже отцвёл подкожником вчера.

Радостный день

Сочится сквозь скучную зиму

Радостный день,

Отбросив на всё, что не нравится,

К полудню огромную тень.

Греют на солнце атласном

Темечко фонари,

Чтоб чуть теплее на улице –

Светом своим изнутри –

Сделать для тех, кто, израненный

Пыткой зимы, ускоряя бег,

Сочится сквозь затуманенный

Грязь-день в день-снег.

Вот он, песком посыпанный,

Призрачный Млечный Путь,

Он на дороге как в зеркале –

Самая-самая суть.

Будто и нам не увидеться,

Город не ждёт весну;

Город, зимой не проснувшийся,

Летом не даст уснуть.

День откровений загадочных

Краток, но так хорош,

Ведь на свету выцветает

Самая яркая ложь.

Вот и сегодня солнце

Разоблачило зиму́,

Только вот легче не стало

Что-то совсем никому.

Кончится снег, просочившийся

Внутрь сомнамбул-людей,

Дышится лучше заваленной,

В окурках земле по весне.

Только примите отложенный

Зимний сырой кунштюк.

Где-то все грустные клоуны

Ей дифирамбы шлют.

Спит и дрожит от усталости

Самая мелкая тень.

К вечеру самый безрадостный –

Радостный день.

Слышимость

Средь тишины я только биошум –

Частоты лжи, частицы зла и страха.

Я чувствую, как в горлышке першит

Валун, и чую жжёный сахар –

Слова горят в солёной тишине.

Как села пыль, как кончилась надежда:

Я слышу всё, что где-то пережил

Не на земле, а только между

Землёй и небом. Слышится весна,

Как рвётся нить, как плачет тихо мама.

Как страшно хочется,

и просто страшно жить

Не навсегда. И слышно рядом

Все поступи, всё эхо. Голос мой

Растёкся весь по гладким стенам ада.

Но может в тишине достичь небес

Немой, как будто так и надо.

Средь тишины я только ярость букв,

Дурная кровь и бедная молитва.

Я слышу безразличье облаков,

Их мерный стук,

            два миллиона литров

Притворных несолёных талых слёз –

Со мной не так. Отколоты ресницы:

Анютиными глазками во мрак

Им удалось истошно распуститься.

*  *  *

Мне нравится, что жизнь здесь не идёт.

Я древнюю печать на детских лицах

Прочитываю задом наперёд,

Но даже так им нечем отличиться

От дедушки, от бабушки, отца,

От матери, глядящей равнодушно

На белый свет до самого конца,

И лямка тянется, но как-то так недружно…

Косые захудалые дома

Раздавит разудалым монолитом.

Куда мы денемся? Да никуда.

Все дети выросли в кургане позабытом.

Рассыплется и страшный отчий дом,

И дом для первого большого поцелуя.

Я память здесь вдыхаю носом, ртом,

Хотя знакомых здесь едва ли узнаю я.

И солнце жжёт, и ветер ледяной –

Людей испытывать так любят на порочность.

Я еду жить – с холодной головой,

Там жизнь идёт. Но это так – неточно.