№9.2023. Рагнед Малаховский. Ангел на пригорке васильковом

Полонез возвращения[1]

Я возвращаюсь,

Будто просыпаюсь,

Изведав муки

Снов чужих тревожных.

Они не повторятся пусть отныне!

Я разбужу

Присутствием зарю,

Когда встревожу

Волны золотые...

И полонез

Огнисто наиграет

На камышах упругих

Бесприютный ветер.

Я позабуду всё, что было,

Ведь останется

Родной лишь берег.

А его не раз

бездумно оставляла

(По молодости)

Необузданное

Сердце,

Чтобы однажды

Утомлённым

Мне вернуться.

*  *  *

Моя двадцать первая осень

Ложится на радуги плечи

Над Нарочью мудрой и вольной.

А грома небесный оркестр

Встречает багряное солнце

В дали неизведанной сонной.

Огнисто-шикарные волны,

Несут моё уединенье

Под парусом легкой тоски.

А в кронах шумящего бора

Мой страх заплутает, растает

С теплом грозовых облаков.

И снова дышать так свободно,

И тайны уже не пугают,

Что скрыл можжевеловый берег.

Счастливый, я сяду в челнок,

Направлюсь в глубины простора

Встречать двадцать первую осень.

*  *  *

Стою под раем

На краю воды.

Лишь берегов крутых

Отображение…

Земля обласкана водой.

Под раем – край.

Кому-то жизнь –

Прямая колея,

Для большинства же –

Омут бесконечный,

Как испытание на прочность

Перед смертью.

От края отойду...

Блестят лучи,

Лаская облака,

Что в рай стремятся.

Дождя – не видно,

Только слышны еле-еле

Трескучие шаги

Раскатов грома

На границе

Между раем,

Облаками и землей.

Я понимаю:

Край мой начинается

Там – на краю

Бесчисленной воды.

Исповедь[2]

Прыткий, распахнутый ветер

В лунную даль позовёт.

Тихим кочевником вечер

Бродит под каплями звёзд.

Мокрыми окнами хата

Смотрит в осенний садок.

Мысли, витая крылато,

Станут дыханием строк.

Ночь мне диктует:

– Пиши

Исповедь тайны души!

Небо, за мной наблюдая,

Тоже как будто прочтёт, –

Видимо, не одобряя,

Тенью окна зачеркнёт.

Янка Купала на Нарочи

Волны роз и поэзии тайна…

Ночь купальская мир укрывала.

И казалось, что вовсе случайно

Шёл вдоль берега Янка Купала.

Перешёпт камыша за шагами.

Тени смутных огнищ в нём вздыхали.

И преданья как будто бы сами

В каждом шорохе вдруг возникали.

Ночь легко полнолуния светом

Торный путь рыбакам освещала.

Шёл к поэме по вечным приметам,

Вдохновляясь простором, Купала.

Видел он, как склоняются сосны

К бездне, даже для гула дырявой,

Как взметнулись тревожные кроны

И поэзию сделали явной.

Песню давнюю голосом слёзным

Бережница во тьме запевала.

Загорались над чувствами звёзды,

И счастливым был Янка Купала.

Матери

В ночи, когда гаснут огни

И думы объяты покоем,

Ты нежно меня обними

Своей осторожной рукою.

Тень свечки гадает на сон,

Ей лунного света не хватит.

На волнах серебряный звон

Как будто бы сам себя катит.

Я сны твои сердцем приму,

Как голос святой Беларуси.

Ночами, пока не усну,

На образ твой, мама, молюсь я.

*  *  *

Залито поле солнечным вином

И васильки поблекшие скрывает.

Кому-то счастье вновь стучится в дом,

А кто-то доски для себя стругает.

А ветер пыль взвивает на песке

И что-то там на раздорожье пишет.

Как люди, отражаются в реке

Могучие дубы на пепелище.

Над озером, укрытым тишиной, –

Как призрак, – всеми брошенная хата…

Кому-то – жить печальною игрой,

Кому-то – лишь судьбою виноватой.

Развеет ветер мыслей череду.

Вино… Мечты… Ничто не будет новым…

О чём-то плачет, чувствуя беду,

И ангел на пригорке васильковом.

Не умерли мы

И станут бесконечными мгновенья,

И на судьбе проступят злые слёзы.

А в трещинах извечные каменья

Осветятся сиянием берёзы.

Былых соблазнов вспомнятся пожары –

В них наши устремления сгорали.

А жизни беспощадные удары

Нас падать на колени принуждали.

Теперь всё только в памяти безбрежной –

Глубокой ночи высохла река.

В руке младенца, трепетной и нежной,

Сияет синью запах василька.

Сознания святое просветленье...

Туман надежды выплывет из тьмы.

Себя познав, и наше поколенье

Докажет миру, что живые мы.

[1] Перевод с белорусского Людмилы Гатавицкой.

[2] Перевод с белорусского Изяслава Котлярова.