Пить
Болтал с болотами, а тихие стрекозы
Мне в голову забрались – помолчать.
Я стал сосной, я сам в себе заноза,
И целое, и часть.
Я выпил сколько мог, не больше половины
– Большого времени разбившийся кувшин, –
И сразу плоть мою связали пуповиной.
Я снова сын.
Я протянул строку, в глаза смотрели звёзды,
Колючие, как стекловолокно,
Но бережной рукою кто-то грозный
Закрыл окно.
Мне выносили пить, и кружки были целы,
И я не знал, что это волшебство,
Способное спасти пустующее тело
От судорог его.
Я сделал лишь глоток, и лист перевернули.
Мир стал подобен столкновенью лбов.
Воскресло древо, похороненное в стуле, –
То есть любовь.
Река
Щенки рассмеются в мешке,
И смех под водой расслоится.
Укрытая рыба в реке
Потащит на дно колесницу.
Туда, где прорыта дыра
Отпущенными червяками.
Где ты так давно умерла,
Что небо покрылось песками.
И остервенеет река,
Впиваясь в засохшие русла
Теплом своего молока,
Мычаньем немого искусства,
И станет, как счастье, тверда,
Как время, текущее в камне.
Целуя собой города
И плач превращая в молчанье.
Прозрачная сущность твоя,
Едва загустевшая в тело,
Вернётся в речные края,
В которых она обмелела.
Когда ты стеклянной рукой
Натянешь речные поводья,
Весь мир обернётся водой,
Влюбившись в твоё половодье.
Волна
Поскольку ты вышла из ветра,
Я дал тебе имя – Волна,
И сразу в окошке, за кедром,
Возникла двора тишина.
И сразу на ней почернели
Прогалины мёрзлой земли,
Как будто бы встали с постели.
А мы с тобой встать могли.
Ведь не было света, а после
Не стало и тьмы никакой.
Всё было и кончилось возле
Реки, что зовётся «рекой».
И не было смысла, иначе
Была тишина бы иной.
Всё было и кончилось, значит,
Кончай притворяться волной.
Останется жёлтая жилка
И родинка! Родинка, да.
Твоя непростая ухмылка,
Стекающая, как вода.
Мера
Апрель замедлил ход,
И демоны слетелись
Доклёвывать погасшие бычки.
Простой теплопровод.
Парад постелей.
Ритмичные толчки.
Всё в мелкой дрожи нот,
Тебе до пробужденья
Осталось только сбросить тень.
Расстаться с ней. И вот.
И что же ты наденешь?
Когда уйдёшь в раздетый день.
Всё правильно, взгляни,
Такая лёгкость всюду:
Пластмасса и стекло, пыль и вода!
Твой телефон звенит,
Как поцелуй иуды.
И демоны любви на проводах.
Построен интеграл,
И Бог вполне доволен
(Практически смеётся вслух),
Что не существовал.
И был уволен.
Или одно из двух.
Ноябрь
Руки твои – зима.
Запястья мои пусти.
Бабочку кто измял?
Держал её кто в горсти?
Спросишь. Не я, не я.
Но как мне соврать посметь?
Если стоит ноябрь
И держит в ладонях смерть.
Тополиный пульс
Тополиный пульс учащается каждой весной,
Все ближе и звонче мерцает и рвётся.
Тополя, возвращаясь с работы домой,
Запинаются о свои кольца.
Переводят дыхание ровно на час.
От усталости птичьей в извилистых кронах
Тополя засыпают у авиакасс,
А проснутся в плацкартных вагонах.
Я стою неподвижно, всё реже смотрю им вослед.
Мои корни пропитаны талым бензином.
От мелькания листьев ослеп.
Жду, когда заметут бирюзовые зимы.
Лес
Вот так лежать, не стряхивая снег.
Я счастлив, что уже не человек.
Янис Грантс
Так ноет кора у деревьев,
Когда мимо леса плывёт корабль.
Это лексическая память,
Придуманная нами для них.
Нет ничего проще
И ничего необходимее.
Так у лысого леса
Появляется чувство корней.
Чувство того, что его волосы
Ушли под землю,
Что его ветви – вовсе не ветви,
А голые ноги.
Так и я, переступая с ноги на ногу,
Боюсь запутаться,
Боюсь врасти головой в небо,
Боюсь, что придётся качаться от ветра,
Боюсь, что все увидят мои голые ноги.
Или того, что потом снова придётся быть
Человеком.
Память
Великое стояние берёз.
Как этой белизной не заболеть?
Какую память принимать всерьёз,
Каких проигнорированных лет?
Прощальное петляние тропы,
От плевел отделившее зерно,
Простившее досказанную пыль
Ушедшего не дальше, чем давно.
Замри на стыке ветра и травы,
Замри под преждевременный рассвет.
Твои воспоминания равны
Костру из непрочитанных газет.
Битое стекло
По закону – зима. Значит, будут взрываться петарды.
Подражая душе, будет виться парок изо рта.
Отыгравшийся в карты сосед проиграется в нарды.
До прилёта скворцов на ветвях будет петь пустота.
Потому что зима не умеет звучать по-другому,
Кроме песен снегов, пустоты и стекла.
И сопят пустыри, погружённые в хрупкую кому.
И толпятся высотки в плену своего барахла.
Время года – стекло. Не дыши на него, воздух тонкий.
Ты рискуешь его расколоть, выдыхая тепло.
На какой-то автобусной полупустой остановке
Всё закончится – кто-то дышал на стекло.
Выдох
Сентябрь завершился во вторник,
Такой же, как все остальные.
Попытки сказать бесповторник
Окончились личным уныньем.
Несут непременно снаружи
Транзитные снаруженосцы
Простуды. Я ими контужен.
Но в целом без лишних эмоций.
И нужно ли это кому-то?
Подраненные психопаты
Своим восковым итыбрутом
Заполнят родные пенаты.
И липким пятном обернётся
Кровавый челябинский выдох,
Ползущий до самого солнца.
Последний.
Но только для вида.