Глеб Чичко родился 25 июля 1971 года в Стерлитамаке. В 1994 окончил педагогический институт. Филолог, создатель рок-группы «Ушёл из дома». Автор стихов и песен. Работал трудником в Высоцком монастыре. В самиздате вышли два его стихотворных сборника, второй – уже после смерти.
Свет из приоткрытой двери
Глеб Чичко – явление уникальное. И потому, что жил как пел: метался, сомневался, молился, конфликтовал с миром и самим собой, переживал взлёты и падения, обижал, обижался, прощал, просил прощения.
И потому, что долго и упорно искал свое одно-единственное место под солнцем: работал сторожем, разнорабочим, санитаром, писал стихи и песни, создал собственную рок-группу «Ушёл из дома», выступал в ночных клубах, рисовал, восстанавливал монастырь…
И потому, что никогда не был белым и пушистым: хулиганил, выпивал, эпатировал окружающих словом и делом.
И потому, что ушёл от своих близких, друзей, знакомых и почитателей неожиданно – в возрасте тридцати шести лет, в светлый праздник Пасхи, оставив после себя стопку листов с замечательными, прожигающими сердце насквозь поэтическими текстами и кучу поклонников, не согласных вычёркивать его имя из списка живых.
Странное дело: одиннадцать лет прошло, как он отправился в своё последнее путешествие, оставив дверь в вечность незатворённой. Но до сих пор 30 апреля, в день памяти стерлитамакского поэта и музыканта, филолога и философа Глеба Чичко, в одном из кафе старого города, который он так любил, собирается около сотни человек, среди которых его кровных родных – лишь маленькая горстка.
Вышедшая уже после кончины Глеба его книжка «Тексты» давно стала раритетом – за ней охотятся не только знавшие Чичко люди, но и совсем молодые ребята, ещё не переступившие порога зрелости и никогда не слышавшие его песен вживую.
Память об этом удивительном человеке хранят его близкие, брат, сын, живущие в Стерлитамаке и Уфе. О нём не забывают многочисленные друзья – музыканты, одноклассники и одногруппники, разбросанные по стране. Где-то в монастырях Подмосковья молится о его душе последняя супруга Глеба.
Вспоминаю Глеба и я, корреспондент «Стерлитамакского рабочего», с которым он приятельствовал много лет. В нашей газете часто публиковались его стихи. Но осталось много неопубликованного: свет из приоткрытой двери продолжает волновать наши сердца и сегодня…
Ради Бога прости, что я сбился с пути
В годы юной безоблачной песни.
Ты кричишь мне: «Лети! Если трудно идти,
Может быть, хоть частица воскреснет!»
Слюну и слюду в пух и прах.
Мы шепчем на разных губах
Метали друг в друга икрой,
Но где теперь наши личинки.
Возможно, я – тоже герой,
Но, чёрт, я нуждаюсь в починке!
Кривые зеркала кричат мне полуправду.
Отрава вместо смерти дарит жизнь.
Я должен всей земле – хорошая награда
За ночи с жирным телом жуткой лжи.
Меня бодрит Луна, а Солнце усыпляет.
Открыв глаза, я часто вижу сны.
И если не здоров, то до утра гуляю
По синей синусоиде весны.
Я ем отцовский хлеб, но я ушёл из дома,
Чтоб целовать апрель в сопливый нос.
Я что-то потерял на улице Артёма,
Я слёзы в решете до сына не донёс.
Чистый лист бумаги возбуждает робко
Только в список записать долги.
Вместо нимба шрамы и татуировки,
Так легко поверить в то, что ты последний,
Кто лежал на истине пластом.
Сны под белым кайфом и хмельные бредни,
Это всё практически ничто.
Радужные песни петь никто не просит.
Бог простит их, Бог простит, аминь.
Мне необходима Болдинская осень,
Им необходима просто синь.
Твой голос надорванный слаб ещё
В глазах, доедаемых солью.
Широкое школьное кладбище –
Стоят футболисты отважные,
Раскинули руки как пугала,
В бетонные ноги друг другу.
Их мамы и папы – поддатые
Их лица на блюдцах не выцвели,
Взлетают угрюмыми птицами,
Пытаются смерть обогнать.
Звенело запредельно громко,
Несли кто пушку, кто свирель.
Освобождалась красным яром
С панелей раздавалась даром
Ты видишь, Отче, больно так и стыдно,
Что дал Ты, я растратил ни на что.
Смертельный грех казался безобидным,
В циничном фарсе вылился пустом.
Поставить точку пули в жуткой песне
Не позволяет, Отче, твой закон.
Прожить хотя б полминуты честно!
Стучусь, как в двери, в дерево икон.
Так вразуми же, Господи, я знаю –
Ты многомилостив и очень терпелив,
Спаси и сохрани, я заклинаю,
Прости меня, не нажимай на слив.
Непросто всё и так непрочно,
Как по трубе, по водосточной
Забраться в келью к Суламифь.
Прорвать невидимую плеву,
Заполнить всё собой по край.
Я связал наши души за час до заката
Словно выполз на сушу, родную когда-то,
Я упал в эти ветви и пряные травы,
Я хлебнул той заветной, той сладкой отравы,
Что Бог отпустил на двоих.
Соль на губах сонный бриз
Воздухом схвачен, мне не помочь.
Солнце-барыга прячется в ночь.
Это не просто какой-нибудь план.
Видишь следы незаметных очков?
Видишь тоску в этих точках зрачков?
Я – не жилец. Ничего не сбылось.
Я проколол своё сердце насквозь.
Вера моя твёрже камня, прекрасней цветка.
Вера моя – поплавок и страховочный трос.
Вера моя посылает сигнал в облака
С вестью о том, что я вырос, и, видно, дорос.