Анатолий Васильевич Яковлев родился 3 апреля 1970 года. Окончил УГНТУ. Автор книг «Древо жизни» (Уфа, «Китап»), «Еллада» и др. Публиковался в сборниках «Посещение Амура», «Голоса вещей», «Дастан о Башкортостане», «Озарение», «Возрождение» и др. Печатался в российских и зарубежных СМИ. Был ведущим литературных полос в газете «Ленинец», потом – в «Молодежной газете». В 1996–1999 гг. – член бюро творческого объединения русских писателей СП РБ, руководитель молодежной литературной студии. Лауреат премии республиканской газеты «Истоки» (2004) и премии журнала «Бельские просторы» (2010). Умер 4 мая 2005 года в Уфе.
Ты живёшь на окраине – в доме горбатеньком.
Я живу на окраине спиральной Галактики.
И потому мы встречаемся редко,
как пасмурными неделями – ветки.
И солнце нечасто клюёт нас в темя,
чтобы сомкнуть нас единой тенью.
Лишь петушиные всполохи ранние
напоминают, мы оба – с окраины…
Два тополя стояли под окном.
Два кряжистых и добрых сторожила.
Их солнце поливало кипятком,
из них зима вытягивала жилы.
А те на свете, знай себе, цвели.
под облака – совсем как человеки, –
не чуя вроде под собой земли.
Их красота не стоила трудов
ответственной муниципальной службе...
Стволы в ту зиму щёлкали, как ружья.
Один из них не сдюжил холодов.
И вслед за ним – а может быть, за ней...
Угас другой – а может быть, другая...
И во дворе по случаю узнали
об общности глубинной их корней.
Два естества мы – перед целым светом.
В один клубок свивает нас земля.
Наверное, мы тоже тополя –
мы никогда не говорим об этом.
Когда-нибудь нам стукнет триста,
и побелеем мы, как кость,
урочищ сих, где каждый – гость.
И не заметим, как из чрева
Возделав поле, бросив семя –
свершивши подвиг трудовой,
так сладко выпасть из системы
Развеяться на целом свете
травою, вбитой в башмаки,
и песней, пущенной на ветер,
ступать по свету – будто нервы
есть у обрубленных корней.
Летим – одной ногою где-то
бегущей облачностью в небе –
служил им месяц на ущербе.
своя – среди дождя и тала
им в голосе их не хватало.
изрядное снискала место –
пространство то, где мыслям – тесно…
Среди их статуй и картин,
содеянных вполне умело, –
всё больше плакало глубин,
всё меньше солнце пламенело.
насквозь – но не спаслись их души…
Там просто обмелела суша.
С годами становишься проще.
как тетерев чокнутый в роще
О жизни толкуешь, о быте.
И тихо тоскуешь. И берег,
как юность, сникает вдали.
А кто-то остался и верит…
Ты часто говоришь со мной
словами, полными молебна,
с аграрной связанный страной…
не есть классическое наше –
не плавится в груди, как в горне, –
хотя желудка не прокормит
души и дна, стихов и прозы –
коры на суздальской берёзе.
земле – да не теснятся в ссоре –
ни соловьи твои, ни зори!..
Будь я Бог, я, конечно же, быть им не мог,
потому что убог – и вообще
я бы спички ломал и курил в потолок
и включал-выключал торшер.
Я мизинцем планеты водил по стене
и стучал по стене кулаком –
и несозданный мир почивал бы во мне,
как в ранете – ньютонов закон…
Выйдешь в каменном тумане –
ни тюрьмы, брат, ни сумы –
только старость, как в кармане
сдача, – брякает костьми.
Кто сгрызал с тобою в связке
Должно быть Христом в пустыне –
я – мужик, булатной ковки,
И, как близкий при кончине,
Держит дождь стакан воды...
Распустили на брёвна древо –