Все новости
По страницам былого
19 Января 2023, 13:12

Роберт Аскаров. О юношеской дружбе, стройотряде и времени…

Другу юности – Флюту Кашапову

Человеческая память – явление избирательное, какие-то моменты многолетней давности свежи, как будто было это только вчера, другие пласты времени стерты, а некоторые прожитые годы просто ничем не запомнились. Из прожитых лет мне, как, пожалуй, и большинству обычных людей, запомнились как самые яркие – учеба в старших классах школы и студенческие годы. Это было время настоящей дружбы, когда встречаешься с другом утром на занятиях, вместе проводишь целый день и расстаешься только вечером. В настоящей дружбе не может быть бесспорного лидера, один сильней – в одном, другой – в другом, вместе все гармоничное целое. Даже естественный интерес к противоположному полу до поры до времени не способен расшатать эти устои.

Первое моё знакомство с трубопроводной, газовой отраслью состоялось в студенческие годы. В то время только начиналось и набирало силу движение студенческих отрядов – ССО. Ещё зимой к нам приехал представитель ЦК ВЛКСМ и на институтском комсомольском собрании темпераментно агитировал поехать в летние каникулы на ударную комсомольскую стройку – строительство газопровода Бухара – Урал. Так как агитация сопровождалась перспективой хороших заработков, желающих набралось много. Записывались целыми группами.

К лету желающих сильно поубавилось, однако отряды были собраны. Из нашей группы двое – я с лучшим моим другом Флютом Кашаповым – оказались в нескольких десятках километров от железнодорожной станции Эмба на строительстве компрессорной станции КС-13, буквально в чистом поле. Поле было действительно «чистым», без всякой растительности, лишь позже в окрестностях обнаружили мы небольшую речку, по берегам которой рос кустарник наподобие ивы. После Башкирии с её яркой растительностью это выглядело необычно, даже странновато, напоминало некий космический пейзаж. Температура – под 40 градусов, воду подвозили в цистернах.

Студентов было, я думаю, не менее сотни, помимо нас, из авиационного, были медики, БГУ, индустриальный техникум. Разместили нас в армейских палатках, в каждой не меньше двадцати металлических коек. Питались три раза в день в столовой, расплачивались сами. На работу нас с другом определили в бригаду, строившую фундаменты под коттеджи. Уже тогда их так называли. Мы сооружали фундаменты из известнякового камня, прекрасного строительного материала, использовавшегося ещё во времена Древнего Египта. И наш способ работы напоминал мне труд древних строителей – тяжелые известняковые камни весом 10–15 килограммов брали руками из куч, регулярно пополняемых самосвалами, и вручную же укладывали в подготовленные траншеи.

Но даже эта работа казалась нам не очень тяжёлой по сравнению с копкой земли: земля была исключительно твёрдой, взять её лопатой было невозможно, помогал только лом. Только ломом можно было сковырнуть жёсткую землю, а затем лопатами её собрать. В принципе, никто никого не подгонял, работу закрывали бригаде в целом, и отсиживаться за чьей-то спиной было бы просто неприлично. Работали напряжённо. Довольно быстро на руках появились мозоли, даже кровавые, не спасали и рукавицы.

Мы проработали на фундаментах дня четыре, затем Флют, глядя на мои руки, с кем-то договорился, и нас перевели в бригаду на сооружение вентиляционной системы. Теперь мы лазали по крыше или под потолком в жестяных коробах, работали гаечными ключами и отвёртками.

На ударной комсомольской стройке комсомольцев мы не обнаружили, основной рабочий контингент составляли заключённые-поселенцы, зэки. На второй-третий день по приезду состоялся футбольный матч ССО – зэки. Наша наспех сколоченная команда победила со счётом 2:1. Оба гола удалось забить мне, что принесло мне определённую известность не только среди студентов, но и среди зэков. Как и положено, у зэков был свой «авторитет», который руководил, в том числе и футбольной командой. По-моему, на следующий день после игры в нашу палатку пришёл человек и пригласил меня к своему «шефу» в гости.

Нельзя сказать, что я сильно обрадовался такому приглашению, но и отказываться формальных причин не было. Как я понял, на работу он не ходил, хотя, может, где-то и числился. Скорее всего, разговор его забавлял, но виду он не показывал. При расставании он решил меня «угостить», крикнул в соседний отсек, оттуда принесли два флакона одеколона. Он ловко «крест на крест» стукнул их между собой горлышками, они отлетели, распространился запах одеколона, один флакон протянул мне. Замечу, что на территории стройки действовал сухой закон, который соблюдался достаточно строго. Но была какая-то палатка или киоск, куда завозили и одеколон, который особенно быстро раскупался. Я поморщился и отказался. Он улыбнулся, вылил содержимое флаконов в кружку, разбавил водой.

Когда я отошёл от вагончика, меня стукнули по плечу. Оказалось, что Флют держался поблизости, как он сказал, на всякий случай. Когда я рассказал о прошедшей встрече, ребята стали называть «авторитета» моим другом, частенько передавали от него приветы или «любезно» подсказывали, чтобы я поторопился, т.к. в палатку снова завезли одеколон…

Однако «дружба» вскоре закончилась, этому предшествовали трагические события. Вечером в помещении для собраний были танцы. Находясь в подпитии, один из зэков пригласил на танец студентку. Та отказалась, он ее ударил, за нее вступился другой студент, довольно атлетического сложения, похожий на штангиста. Разъяренный отпором, зек побежал в свой вагончик, схватил заряженное дробью ружье. Его случайно перехватил непосредственный начальник (мастер), попытался вырвать ружье, но оно неожиданно выстрелило ему в грудь. А зэк убежал. Из огромной раны, пульсируя, била кровь. Студенты-медики попытались что-то предпринять, но помочь не смогли.

Кто-то вспомнил обо мне и моем «друге», и меня попросили с ним поговорить, не подскажет ли где искать убийцу. Так я и сделал, но его реакция была негативно острой. Наша «дружба» закончилась. Когда «стрелка» нашли, это был уже не тот агрессивный наглец, а тихий, подавленный человек, не сопротивлявшийся, как будто из него выпустили воздух. На мотоцикле с коляской приехали два усатых казаха-милиционера, его забрали и увезли.

Жизнь шла своим чередом, работали без выходных. Каждый после ужина находил себе занятие, я, например, частенько играл в настольный теннис. Некоторые «смельчаки» ловили гадюк или ужей и подбрасывали их в женскую палатку, чтобы потом наслаждаться децибелами, идущими оттуда. Были и другие розыгрыши, один пришелся на мою долю. Каждый вечер были танцы, где я подружился со студенткой из БГУ. После танцев мы вдвоем гуляли по степи, и возвращался я в палатку, когда все уже спали. Однажды ночью, входя в палатку, я обратил внимание на подозрительную тишину, послышался и сдержанный смешок. Не придавая этому особого значения, пробрался к своей кровати, а когда присел – она с грохотом подо мной провалилась. Тут же зажегся свет, и я увидел довольные физиономии своих товарищей: горизонтальную часть кровати они привязали нитками к вертикальной.

Я тщательно обдумывал план мести Флюту, ведь это он придумал, как разыграть меня. Однажды, дождавшись, когда он заснет, я засунул его носки в заранее припасенную бутылку из-под сладкой газировки. Утром он стал искать носки, и тут-то настал сладостный миг отмщения. Сделав паузу, я указал ему на бутылку, расположенную на самом видном месте, и объяснил свой поступок желанием сберечь его носки от воровства: «Никому не придет в голову, что ты прячешь носки на ночь в бутылку!» Шутка понравилась многим. Такими мы были! В розыгрышах ценилась изобретательность.

Главной песней, соответствующей нашим романтическим настроениям той поры, была такая:

Пьем за яростных, за непокорных,

За презревших грошевой уют,

Вьется по ветру Веселый Роджер,

Люди Флинта песенку поют.

Пели самозабвенно, с энтузиазмом, не замечая очевидного несоответствия между содержанием песни и фактически соблюдаемым сухим законом. Главное заключалось не в спиртном или в его отсутствии, а в том, что мы приехали в степь и в трудных условиях строим важные объекты. Мы ощущали себя первопроходцами, почти героями.

Между тем все потихоньку «проедали» привезенные с собой деньги, аванс же нам не выдавали. Пришлось перейти на одноразовое питание. Энтузиазма значительно поубавилось. Петь уже не хотелось, но Флют подружился с молодой женщиной, начальником растворно-бетонного узла, благодаря чему иногда на ужин нам перепадало мясо сайгаков. Живьем я сайгаков не видел, но говорили, что бродят они по казахским степям многочисленными стадами, шоферы просто сбивают их и режут на месте.

Голодные времена наконец закончились, чему предшествовали бурные собрания, призывы к сидячей забастовке, – нас стали кормить в долг. Приближался конец августа. Коттеджи, где мы начинали укладывать фундамент, были подведены под крышу. Так получилось, что меня вызвали домой по семейным обстоятельствам, и я уехал раньше других. Денег на билет не было, Флют собирал их у ребят моей палатки буквально по копейкам, не хватило, помогли из соседних палаток.

Хотелось бы, чтобы на этом закончилось мое пребывание в ССО, но на вокзале чуть не нарвался на приключение. Денег, которые собрали для меня ребята, хватило на билет в общем вагоне до Уфы и буханку белого хлеба. На вокзале со мной заговорил какой-то парень, стал расспрашивать об условиях работы на строительстве газопровода. Я озвучил сумму, примерно 300 рублей месяц, по тем временам это были серьезные деньги. Мой собеседник доверительным тоном стал приглашать на танцы, «здесь неподалеку». Я отказался, он схватил меня за руку и буквально попытался тащить к выходу. Руку я вырвал, мы привлекли к себе внимание окружающих, он отошел в сторону. Вероятно, мой собеседник решил, что я возвращаюсь, «срубив» денег, и, что могло со мной случиться, если бы пошел «на танцы», не хотелось даже думать.

Моими соседями в вагоне оказались молодая девушка, которая вообще не слезала с верхней полки, проводя время за чтением и, как я понял, обходясь без еды, да какой-то дедок из города Салавата, вообще без вещей и верхней одежды (обокрали в дороге). Таким образом, я оказался «самым богатым» из пассажиров купе – у меня была буханка хлеба, а кипяток в вагоне поезда есть всегда. В дороге прошло около суток. При расставании у меня возникла дилемма, что подарить деду из теплых вещей: телогрейку или свитерок (деньгами, в силу известных причин, помочь не мог). Я остановился на свитерочке, дед расчувствовался, стал приглашать к себе в Салават, дал адрес и не успокоился, пока я не пообещал. Денег не было даже на трамвай, но это меня не смущало, до своей родной улицы Беломорской я добрался пешком, и это был конец приключениям, я – дома.

…То было последнее лето, которое мы с другом провели вместе, чуть ли не все двадцать четыре часа в сутки. Зимняя сессия давалась тяжело, мы заваливали один экзамен за другим, но в конечном итоге я выкарабкался, все пересдал, он же пробовал учиться на курсе ниже, что-то не заладилось, затем пару раз восстанавливался в вузе, но так и не закончил. Мы встречались всё реже, у каждого жизнь пошла по своему руслу. Потихоньку пути наши стали расходиться: я, пусть и не сразу, ушел в науку, он в 80-годы возглавлял бригаду по строительству объектов в сельской местности. В 90-е годы он работал по разным, не очень престижным направлениям: то открывал и закрывал ворота для автомобилей, то работал грузчиком в магазине. Прошло более десяти лет, как он ушел из жизни, а я даже не знаю, где его могила, и о смерти-то узнал случайно.

Я поделился тем, что сохранила память, некоторыми частными подробностями той жизни, несущественными, на первый взгляд, мелочами. Но именно мелочи, по моему убеждению, наиболее рельефно характеризуют эпоху, придают ей особую объемность, а значит, правдивость. Наши шутки, забавлявшие нас розыгрыши были грубоватыми, порою наивно жестокими. Но нам было свойственно чувство товарищества, настоящей искренней дружбы, взаимной поддержки и выручки, человеческая порядочность. Суровая романтика времени моей молодости, работа и дружба того поколения заслуживают, чтобы об этом помнить.

Из архива: апрель 2013г.

Читайте нас: