Вера Макарова. Несостоявшаяся утопия и состоявшаяся горькая судьба...

В 1987 году, занимаясь подготовкой концепции выставки «Памяти жертв 1937 г.», я была допущена к некоторым архивным материалам. Проводивший процедуру реабилитации сотрудник министерства юстиции Евгений Николаевич Кучеров, понимая мой интерес к почти неизвестным фактам, позволял изучать эти документы и даже конспектировать. Именно тогда я впервые прочла о ссылке в Уфу лидеров эсеровской партии.

Спустя двадцать лет я вновь вернулась к этой теме, но при других обстоятельствах. В Национальный музей, где я работаю, пришла посылка из Казани от некоего Майорова Льва Ильича. В посылке были документы, подклеенные канцелярским клеем на толстые альбомные листы, фотографии: об учителях и учащихся школы № 5 города Уфы – одноклассниках, затем документы самого Льва Ильича, о пребывании во многих лагерях ГУЛАГА, об учёбе и работе. К листам были приклеены водительские права, трудовая книжка, сведения о результатах сдачи кандидатского минимума и материалы об отце, в том числе и тот запрос о реабилитации отца, свидетельницей работы над которым мне довелось быть в 1987 г. (справку выдали только в 1991 г.).

Майоров Илья Андреевич, 1890 г. рождения, уроженец деревни Гордеевка Свияжского уезда Казанской губернии, из крестьян, русский, член партии эсеров с 1906 г. Учился в Казанском Государственном университете, был исключен и сослан в Енисейскую губернию – на Ангару. В 1917 г. в Москве как член ЦК партии левых эсеров он участвовал в революционных преобразованиях. После Октябрьской революции – член коллегии Наркомата земледелия. В июле 1918 г. – участник левоэсеровского мятежа, после подавления которого скрылся. 27 ноября 1918 г. Верховным ревтрибуналом при ВЦИК заочно приговорен к 3 годам лишения свободы. Вскоре был арестован и сослан в город Самарканд, затем – в Ташкент. В 1930 г. вновь арестован. Сидел в Бутырской тюрьме, а в 1931 г. отправлен в Уфу. В ссылке женился на Марии Спиридоновой – лидере партии эсеров. В 1931 – 1937 гг. работал экономистом-плановиком в отделе тяжёлой промышленности Башсовнархоза, а перед арестом – в Уфимском Башконсервсбыте. В феврале 1937 г. был арестован по обвинению в активной антисоветской террористической деятельности и 8 января 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР осужден на 25 лет тюремного заключения. 11 сентября 1941 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда расстрелян в Орловском Централе1.

Из всего большого списка заслуг перед партией эсеров большое значение имеет его деятельность в решении вопроса о собственности на землю. В апреле 1918 г. как член коллегии Наркомзема он принимал участие в разработке проекта закона о социализации земли и являлся одним из авторов этого закона. Позже он вспоминал, что закон был написан в спешном порядке, в течение трёх или четырёх вечеров.

Первым и абсолютным лидером, «эсеровской богородицей» была Мария Александровна Спиридонова. Родилась она в 1884 г. в Тамбовской губернии, состояла в летучем боевом отряде эсеров. В 1906 г. осуждена на бессрочную каторгу за убийство вице-губернатора Луженовского. В дни Октябрьской революции находилась в Петрограде, 25 – 26 октября присутствовала на заседании II съезда советов. Как утверждала Н.К. Крупская, за «пару часов до открытия съезда» В.И. Ленин пытался убедить её войти в правительство, но получил отказ. Считая возможным сотрудничество с большевиками, поскольку за ними «идёт масса, выведенная из состояния застоя», Спиридонова, тем не менее, считала влияние большевиков на эту массу временным. На II съезде была избрана в президиум, работала в крестьянской секции ВЦИК России. Писатель Джон Рид называл её «самой популярной и влиятельной женщиной в России».

В ноябре 1918 г. Верховный ревтрибунал при ВЦИК приговорил Спиридонову к году тюрьмы, но, приняв во внимание «особые заслуги перед революцией», амнистировал и освободил её. Она продолжила активную деятельность против «олигархии большевиков» и в феврале 1919 г. была снова арестована, изолирована от политической и общественной деятельности на год и препровождена в Кремлёвскую больницу. Оттуда с помощью эсеровского ЦК бежала, находилась на нелегальном положении. В 1920 г. снова была арестована, содержалась в лазарете ВЧК и в тюремной психиатрической лечебнице. Затем отпущена под поручительство одного из руководителей эсеров, заявившего, что она никогда не будет заниматься политической деятельностью. Жила в Малаховке под Москвой под надзором ВЧК. В 1923 г. пыталась неудачно бежать за границу, после чего была осуждена на 3 года ссылки. Там заболела туберкулёзом, материально нуждалась, жила в Самарканде, затем в Уфе. В 1931 г. вновь осуждена на 3 года ссылки, срок затем был продлён ещё на 5 лет. Работала экономистом-плановиком и полностью отошла от политической деятельности. В 1937 г. была арестована и приговорена к 25 годам тюремного заключения. Отбывала срок в Ярославской и Орловской тюрьмах. 11 сентября 1941 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР во время эвакуации заключённых была расстреляна в Медведевском Лесу близ Орла. В 1990 г. реабилитирована по делу 1941 г., в 1992-м – по делам 1918, 1923 1924, 1937 годов2.

Нам доступна только некоторая часть сведений из многостраничных материалов следствия над М.А. Спиридоновой. Привожу лишь те, что касаются её жизни до ареста.

«В Уфе надзор был поставлен тоньше, деликатнее… Письма перлюстрировались, посетители фиксировались – на службе надзор был строгим, даже на удивление. Однажды мне попалась бумажка на столе у машинистки, озаглавленная: «Список консультантов в комнате, где находится М.А.С.». А в комнате нас консультантов, теперь мы зовёмся инспекторами, сидело человек 15.

Порядочное число из них таскали в ГПУ для разговоров, и я всегда безошибочно угадывала по совершенно для постороннего глаза не видным признакам, кого именно вызывали для расспросов обо мне. Коммунисты докладывали о моих разговорах с ними в порядке партийной дисциплины, и Михайлов (следователь) рядом вопросов подтвердил это моё интуитивное знание о каждом коммунисте – докладчике – с каким я говорила. Я отметила это Михайлову, что так оно и было: «О том, что вы сказали о Радеке, я знал в тот же день».

А я больше всего любила говорить с коммунистами. Уфа – город обывателей, старорежимный и белый. Он, конечно, замаскировался и притулился, но велика ещё до сих пор его бескультурность и одичалость. С обывателями говорить не любила и боялась их скомпрометировать. Коммунистов скомпрометировать не боялась, и они  были гораздо живее и интереснее. Но на своих соседей – сотрудников по отделу, где сидели уже в небольшой компании в последние три года, я смотрела как на вольных и невольных соглядатаев. Где, как было проводить подпольную работу? Жизнь под вечным стеклянным колпаком»3.

Беспощадная характеристика. Между тем, изучая акты ревизионной комиссии правления Госбанка, обнаруживаем, что после ареста Спиридоновой в число «разоблаченных врагов народа» попали занимавшие ведущие участки работы Башконторы: Кричев, Добряков, Тодтенгаупт, Ибниаминов, Волков, Шастилов, Михонин; в филиалах управляющие – Канбеков, Идельбеков, Владыкин, Газизов, главные бухгалтера – Матяш, Большеглазов, Аболь, Лисовский, Лейчман, Уренгев, кредитные инспекторы – Богданов, Оредат, Самойлов, Карачун, Ломако, Данилюк, Мурдзе4. Многие из них были приговорены к высшей мере наказания.

В годы уфимской ссылки Мария Александровна Спиридонова, её муж Илья Андреевич Майоров, Лёва и его дед со стороны отца Андрей Яковлевич, а также подруги Спиридоновой по каторге Ирина Константиновна Каховская и Александра Адольфовна Измайлович (тоже члены эсеровской партии) жили одно время «коммуной». В феврале 1937 г. четверых участников «коммуны» арестовали по обвинению в создании «эсеровской террористической и диверсионно-вредительской организации, ставившей задачу объединения всех антисоветских сил для борьбы с Советской властью путем вредительства и индивидуального террора в отношении руководителей партии и правительства».

Лёву и его деда привлекли по делу об «Уфимской коммуне» через год. Он всё-таки в том же 1937 году получил аттестат уфимской школы №55 и вместе с дедушкой вернулся в Казань, к матери. Выдержал вступительные экзамены в Казанский Государственный университет на геолого-почвенный географический факультет, но в связи с арестом отца в поступлении ему было отказано. Последующие события его жизни изложены в книге воспоминаний «По паутине памяти колымчанина», в которой на примере жизни одного человека объединились полвека истории и обширная география нашей страны – от Свияжского уезда Казанской губернии до Магаданского архипелага. Жанр книги воспоминаний – несколько беллетризированная документальная повесть. Герой книги назван Андреем Гордеичевым – Майоровы родом из деревни Гордеевки, а Андрей – имя деда.

История уфимской жизни изложена на фоне тюремных впечатлений.

«Жили вначале на К. Маркса, во дворе (там сейчас геологический институт). Затем на Приютской (Кирова), дом 10 – его сейчас нет. И затем по Зенцова (Ленина), рядом с домом секретаря обкома Башкирии (с улицы стоит сад, а во втором доме, в глубине двора, была их последняя квартира) – там, где сейчас библиотека.

«…С весны и до поздней осени каждый выходной все они отправлялись за город, часто с ночёвкой у костра. В праздничные дни, особенно 1-го Мая, приходили другие ссыльные, было чаепитие, иногда пели песни. Из песен ему запомнились: «Колодники», «Беснуйтесь, тираны», «Славное море» и другие, в которых упоминались тюрьмы, неволя и революция. Пели и русские народные песни. Когда в город прибывали новые ссыльные (особенно их много было из Ленинграда в 1935 году), то некоторые из них иногда приходили знакомиться. Насколько Андрей понимал, у них была касса взаимопомощи, так как он помнил случай, когда посылали деньги в Минусинск какой-то ссыльной на приобретение швейной машинки, видимо, для заработка на жизнь.

Андрей часто бывал с отцом на природе, зимой они почти еженедельно ходили на лыжах за город. Отец купил ему велосипед, и он очень увлекся им, даже принял участие в велопробеге Уфа-Ишимбаево-Уфа, в котором стал вторым.

…Затем в эту семью приехал дедушка (отец Ильи Андреевича) – Андрей Яковлевич. Он был инвалидом русско-турецкой войны, волочил левую ногу и опирался на палку.

Отец в свободное летнее время занимался ловлей жуков и устройством коллекций. Он начал этим увлекаться в Средней Азии, и к периоду жизни в Уфе у него уже было шесть ящиков с жуками, уложенными в коробки с ватой. Он мечтал привести коллекции в должное состояние, составить сводное описание на двух языках и затем передать в Казанский университет, где когда-то учился он и будет, как он мечтал, учиться Андрей.

…Однажды, во время процессов над врагами народа, содержание которых публиковали в газетах, Андрей слышал, как Спиридонова после читки с возмущением и удивлением воскликнула: «Какая сволочь этот Радек! Настоящий предатель!».

Как-то отец Андрея пришел с работы расстроенным и сказал: «Сегодня ко мне опять приставали с подпиской на заём! Я им ответил, что я с вами социализм не строю и денег  у меня лишних нет, так что подписываться не буду». Больше никаких «антисоветских» высказываний Андрей, как ни старался, вспомнить не мог6.

…Мы были в переписке с Львом Ильичём около четырех лет. Он держал в памяти огромное количество информации о людях, с которыми его сталкивала жизнь. С 1938 по 1945 гг. он находился в Севвостлагерях НКВД, работал на прииске «Ударник» на Колыме. После досрочного освобождения в 1946 г. с отличием окончил курсы поисковиков-разведчиков в учебном комбинате знаменитого «Дальстроя» в Магадане. По специальности работать не пришлось. Мать просила вернуться в родные края. Оказавшись в Казани, он вновь пытается наверстать упущенное, поступает учиться в Казанский сельскохозяйственный институт. Проучился два семестра, но вновь был арестован и выслан на вечное поселение в Красноярский край. Работал в леспромхозе, учился в Сибирском лесотехническом институте. Преподавал, работал главным механиком в тресте «Якуталмаз». В 1959 г. возвращается в Казань. Работая в лесной опытной станции, успешно занимается научными исследованиями, готовит диссертацию по вопросам механизации лесохозяйственных работ. Но, по-моему, одним из самых важных дел своей жизни он считал работу над записками. Лев Ильич был в постоянном контакте с фондом А.И. Солженицина и с магаданскими краеведами. Те, кто ушел «в шестую колымскую командировку», уже никогда не расскажут о себе. Он попытался их воскресить. Книга фактически посвящение: «На заброшенных гробницах высекаю письмена. Напишу на память птицам даты, числа, имена».

Читая последние его записки, понимаю, что это и послание к нам, сегодняшним, благополучным и не очень, чтобы помнили.

1 Леонтьев Я.В. Политические деятели России. 1917. Биографический словарь. М., 1993.

2 Леонтьев Я.В. Там же.

3 «Проявите гуманность и убейте сразу. Письмо Марии Спиридоновой» // Источник 1998, №1 (32), с. 71 (по материалам ЦА ФСБ. Д.Н. – 13266.Т. 3. Л.1-132).

4 ЦГИА РБ. Ф. Р-1112, оп. 2, д. 25, л. 2.

5 Ещё один невольный участник дела меньшевиков и эсеров учился в 11-й уфимской школе. Лёва Цедербаум приходился племянником самому Юлию Мартову. Мария Спиридонова с сарказмом заявляла на следствии, что если левая эсерка Доброхотова замужем за меньшевиком Цедербаумом, то «кроватную блокировку нельзя считать политической, а результатом имеется только хороший мальчик Лёва». После гибели в тюрьме родителей мальчика – Владимира Цедербаума (Левицкого) и Александры Доброхотовой его тайно опекала директор школы Л.А. Галанова.

6 Майоров Л.И. По паутине памяти колымчанина. Уфа, 2007, С. 21 - 30.

Из архива: ноябрь 2011г.