Все новости
Пути-дороги
28 Сентября 2022, 09:59

Камиль Зиганшин. Хождение на север Камня*

«Полярный Урал!» Два слова, а как много образов они рождают в воображении. Видятся промёрзшие насквозь хребты, бурные, хрустальные потоки, всполохи северного сияния, тишина, безлюдье, незаходящее летом солнце и… тучи изголодавшегося гнуса.

Как всякому российскому путешественнику, мне давно хотелось пройти по этим суровым местам, но осуществить желание удалось лишь в 2010 году, когда… вышел на пенсию.

Екатеринбургская команда краеведов, возглавляемая моим другом – Николаем Рундквистом (четырёхкратным чемпионом СССР и России по туризму), уже несколько лет ведёт сбор материалов для готовящейся к изданию в 2012 году Большой энциклопедии Урала. В этом фундаментальном и объёмном труде будут представлены подробные описания и фотографии горных кряжей, значимых вершин, рек, озёр, растительности, животного мира, населённых пунктов Урала, а также размещена статистика и историческая информация.

На июль 2010 года командой были запланированы натурные съёмки самого труднодоступного и слабо изученного района Полярного Урала, предполагалось также оценить численность и уточнить места кочёвки тамошних оленных, или, как они сами себя называют, – диких ненцев.

Я попал в состав этой экспедиции, состоящей из профессиональных фотографов, географов и биологов, благодаря решительной поддержке Николая, молодёжь противилась, так как маршрут предстоял не из лёгких.

***

До Воркуты – отправной точки маршрута, доехали на поезде. Первые двое суток за окнами мелькали перестойные хвойные леса. После того как пересекли полярный круг, они, постепенно редея, сменились на всё ещё цветущую, несмотря на середину июля, холмистую Большеземельскую тундру с белыми пластами снега на северных склонах.

Воркута, по меркам Заполярья, довольно крупный город (в нём, как и в Норильске, все дома на сваях). В здешних шахтах добываются лучшие сорта коксующегося угля. После развала СССР численность населения из года в год сокращается. Если в 1991 году в городе и посёлках-спутниках суммарно проживало около 300 тысяч человек, то сейчас всего 110 тысяч. В центре город ещё силится соответствовать званию столицы Севера, но окраины в большинстве своем опустели и превратились в призраков.

***

Поздно вечером – это мы могли определить только по часам (здесь даже ночью светло), загрузились в многоцелевой, легко бронированный военный вездеход и за тринадцать часов по заливаемой дождём, жёлтой от цветущих тюльпанов тундре, мягко ныряя в заросшие стелющейся арктической ивой овраги, пересекая каменистые русла речушек, доползли до места слияния Малой Кары с Большой (эти две реки и дали название холодному Карскому морю). Отсюда и начался наш маршрут: по долине Большой Кары проще всего добираться до водораздельного перевала, за которым Азия сменяет Европу. С погодой повезло: тихо, солнечно. Даже редкие облачка недвижимы – стоят, как парусники в полный штиль.

Груз (три палатки, спальники, два катамарана, посуда, тёплые вещи, фото- и видеоаппаратура и четырёхнедельный запас продуктов) распределили поровну, без скидок на возраст и физические данные.

Я с содроганием оглядываю разбухшее чудовище – его размеры пугают. Пытаюсь приподнять и прихожу в ужас – впечатление, будто рюкзак набит камнями – такой тяжёлый! Но отступать поздно. Перекладываю груз так, чтобы сместить центр тяжести поближе к спине, подгоняю ремни и застёжки. Уже полегче!

Командор, убедившись, что поляна убрана, мусор закопан (с этим у нас строго), а костёр потушен, закидывает с колена свой рюкзак и мерно шагает по береговым валунам на восток. За ним гуськом, след в след, трогаются остальные.

Ступая между низеньких кустиков голубики и карликовой берёзы, по пружинящим мхам, зашли в огромную котловину, обрамлённую с трёх сторон горными цепями. Проходим мимо трапециевидной, внушительных размеров горы с косо нахлобученной снежной шапкой. Из-за неё несётся шум. Заинтригованные, мы всё чаще поглядываем в ту сторону. Наконец видим узкое, мрачное ущелье, из которого с утробным гулом вырывается мощный поток. Домчавшись до последнего каменного уступа, он искрящимся клинком соскальзывает в гранитную чашу. Зрелище завораживающее! Особый колорит придают ему обширные снежники по бокам и лежащие на них дикие северные олени, которые, по всей видимости, прячутся от комаров.

Заметив бредущих горбатых существ на двух ногах, они насторожились, но не встали, лишь всё время, пока мы были в поле зрения, следили за нами.

Медленно плетусь в конце вытянувшейся вереницы. Устал. Так быстро! Прилагаю все силы, чтобы сократить разрыв, но безуспешно. Настроение мерзкое. Боже, что же будет со мной дальше?! Успокаиваю себя мыслью, что первые ходки для меня всегда самые тяжёлые. Через день-два втянусь.

Хорошо хоть горы радуют – чем глубже в исполинский, вздыбленный мир, тем величественней и суровей отроги. Заснеженные сверху, понизу они испещрены жемчужными нитями ниспадающих ручьёв. Панорама напоминает Кавказ. Горы такие же остроглавые, щербатые.

Подойдя к облепленному ледниками Оченырд, напомнившему мне своей красотой Главный Кавказский хребет, остановились на днёвку. Перекусив, разошлись по радиальным маршрутам для сбора материалов. Я, не обременённый специальными заданиями, решил подняться на отдельно стоящую гору с плоской, сплошь покрытой угловатыми глыбами вершиной, чтобы отснять с неё восхитительную панораму, открывающуюся с высоты птичьего полёта. Из-под ног то и дело с оглушительным треском выпархивали куропатки. А зайцы так просто толпами бегали. Над головой, привлечённые живностью, появились и принялись нарезать круги стервятники. На каменистых террасах несколько раз попадались оленьи рога, сброшенные, вероятно, в прошлом году. Некоторые экземпляры были просто великолепны. Я невольно пожалел, что не могу взять их с собой.

Достигнув вершины гольца, для лучшего обзора вскарабкался на полуразрушенный останец. Огляделся. Во все стороны света, кроме западной, где до самого Белого моря тысячекилометровой полосой тянулась мшистая тундра, дыбились величественные нагромождения складчатых отрогов, клыкастых пиков. Горы! Красота, застывшая в камне!

Наши разноцветные палатки отсюда смотрятся уютными островками среди обнажённых скал и искрящихся на солнце озёр и горных потоков.

Ночью меня несколько раз будил стук, похожий на удары капель дождя. Но каждый раз выяснялось, что это комары бьются о тент палатки (они здесь громадные – размером с муху). Утром дежурные, выбравшись из палатки, увидели следы росомахи. Они чётко отпечатались и на песке, и на иле. Слава богу, мешки с продуктами не тронула (из-за тесноты часть груза, прикрыв его куском полиэтилена, оставили под открытым небом). Сгрызла только несколько сухарей, забытых на крышке котелка.

***

Шагая вдоль речушки со странным названием Марыяха, местами всё ещё укрытой снежниками, перешли в бассейн речки, впадающей в озеро Большое Щучье – самое крупное и самое глубокое (136 метров) на Урале.

Наконец я вошёл в рабочий режим и уже получаю от нагрузки удовольствие. Иду как в молодости: легко и быстро.

Проходя мимо устья ключа, увидели необыкновенное зрелище – несколько десятков черноспинных хариусов сгрудились прямо под сливом. При нашем появлении они бросились на глубину; вода в Мадыяхе от долгого солнца потеплела, и рыба охлаждалась под ледяными струями ручья.

Дойти до озера в тот день не удалось. Настигнутые порывами ветра, сдобренного холодными секущими каплями, мы вынуждены были встать прямо в горловине ущелья, в трёх километрах от него. И напрасно – надо было пройти ещё хотя бы с километр. Оказывается, ущелья здесь всё равно что гигантские аэродинамические трубы, в которых любое движение воздуха превращается в неукротимую стихию. Ветер довольно скоро достиг такой силы, что валил с ног. Соорудив из камней ветрозащитные стенки, с большим трудом натянули палатки. И тут неожиданное затишье. Мы обрадовались – пора было готовить ужин. Развели костёр. Но горные духи, видимо, решили поиграть с нами – передохнувший ветер уже с дождем налетел с ещё большей силой. Жаркий костер стал на глазах чахнуть. Мы разбежались по палаткам, а дежурившие командор с Андреем Тихонюком мужественно пытаются раздуть угли. Наконец они забираются с парящими котелками к нам в палатку. Мы счастливы, что не остались без ужина, и хвалим ребят за проявленное упорство.

Дождь и ветер хлестали, рвали наши матерчатые убежища в общей сложности двое суток. Ко всему прочему и температура упала до двух градусов. Всё пропиталось сыростью. Даже в спальниках бил озноб. Мы приуныли. Нам уже казалось странным, что где-то существует цивилизация. Что нарядно одетые люди ходят в театры, в гости, что кто-то, уютно угнездившись в кресле, в это время склонился над книгой и пьёт горячий кофе со сливками.

Но мы успокаиваем себя – знаем, что когда стихнет буря и выглянет солнышко, согреемся, обсохнем и тоже будем пить чай, который для нас покажется самым вкусным на свете.

Дальнейший путь пролегал по самым глухим, практически не посещаемым даже ненцами местам. Туристы обычно поворачивают направо и по берегу озера выходят в бассейн Оби. Мы же свернули перед озером налево. Весь день мы долго и нудно с тяжеленными рюкзаками, по колено в воде, поднимались по бурлящему в узком каньоне потоку до водораздельного гребня. Спускаясь с него, наткнулись на ультрамариновое высокогорное каровое озеро с плавающими кое-где, как бы светящимися изнутри льдинами. Места здесь красивые, но дикие. Это ощущается во всём. Особенно впечатляют перьевидные останцы и покрытая густым инеем конусовидная макушка горы Байдарата, зеркально отражающаяся в озере.

Разбившись на группы, мы два дня лазили по живописным кряжам, добирая материал для энциклопедии. И здесь зайцев тьма. Местами идёшь, а ноги буквально скользят по сухим шарикам помёта, как по льду.

Завершив работы, направились по забитой, где курумником, где многометровым фирном, ложбине к речке Малая Хуута. Пройдя по ней километров семь, собрали катамараны и поплыли, то и дело вспугивая стайки гусей и уток. Появились первые лиственницы, правда, довольно худосочные. Горы уже сглаженные, их склоны, а пойма особенно, в зелени и цветах самой разнообразной расцветки.

 

На следующий день изрядно пощекотал нервы шестикилометровый Беломраморный каньон. Особенно на самом входе – за резким сужением русла следовал не менее резкий поворот. Тугая струя воды, с силой врезаясь в острозубую стену, закручивала водовороты, вздымавшиеся мощными буграми. Маневрировать на этом участке из-за малой ширины русла довольно сложно. После проведённой разведки детально согласовали дальнейший план действий. В итоге наш катамаран прошёл горло без проблем, а второй кат решил прорваться на скорости, и зря. Нос проскочил, а вот корму припечатало так, что судно едва не опрокинулось. Хорошо рама крепкая, выдержала.

Сразу за каньоном – размашистая долина с тучными лугами и всё более пологими холмами. Здесь мы, вместе с Малой Хуутой, зашли в речку Байдарату, наполовину закрытую не растаявшими с зимы наледями.

Все эти дни, вечерами и во время остановок, мы таскали из хрустально чистой, с изумрудным отливом воды громадных, весом до трёх килограммов чёрных хариусов с радужными спинными плавниками, напоминающими развёрнутый парус.

После впадения Большой Хууты, река Байдарата становится полноводной и широкой. Шиверы и белопенные пороги исчезли, но течение по-прежнему сохраняло завидную резвость. Плыви и радуйся, но, к сожалению, надо причаливать и тридцать километров топать по тундре к реке Щучья. Ох как тяжко, оказывается, идти с грузом по укрытой мхами, ползучими кустиками багульника и брусники северной равнине. И чем дальше, тем труднее. Появились цепкие «заросли» карликовых берёзок, едва достигающих колена, следом труднопроходимые переплетения малорослой ивы.

На волоке нас очередной раз настигла, налетевшая с северо-востока буря. Похоже, такие ветродувы здесь не редкость. И опять двое суток ветер днем без устали рвал из рук катамараны, валил нас с ног, а ночью яростно рвал обтрёпанные палатки.

Через каждые пять–семь километров встречались ненецкие чумы – крытые брезентом конуса, с десятком ездовых и грузовых нарт, вытянувшихся в длинную цепочку (где выпрягли оленей, так там и оставили стоять до следующей перекочёвки).

Поскольку самые сильные ветра дуют с севера, внутри чума установлен мощный упор, его верхний конец подпирает северные жерди через изогнутую поперечину, а нижний вкопан под углом в землю.

Стоят чумы, как правило, на самых возвышенных, продуваемых местах – там, где меньше комаров, но в то же время и недалеко от воды.

Нас же от атак кровососов спасал специальный крем. Тем не менее, вся одежда, гуще всего головные уборы, сплошь облеплены длинноносыми кровопийцами, а перед лицом их вьётся такое множество, что дышать стараемся сквозь зубы.

Ненцы радовались нам, как дети. В городе встреча с человеком давно обесценена, перестала быть событием. А тут это праздник. Глава семейства без лишних расспросов приглашает в чум, усаживает на мягкие подушки и шкуры поговорить, попить чайку на ягодах.

Мы же, получив возможность не только пообщаться, но и хоть немного восстановить силы, радовались вдвойне. С блаженством пили чай, но ели понемногу – девять ртов могли нанести ощутимый удар по запасам гостеприимных хозяев.

Первым на нашем пути оказался чум ненца Ильи. В нём, кроме него, живут: жена, пятеро детей, тёща и … бойкий сорочонок. Он ночует в чуме уже два месяца. Утром улетает через дымовое отверстие, а к вечеру возвращается, садится на перекладину и стрекочет, видимо, рассказывает о том, что видел.

Женщины все в национальных платьях с цветистым орнаментом. Между собой общаются на родном языке, довольно приятном на слух. Говорят тихо, можно сказать – вполголоса.

Посреди чума очаг с дымящимися мелкими сучьями полярной ивы, над ним две поперечины, на которых вялится распластанная вдоль хребта на две половинки рыба. На прокопчённых крючьях висят чёрные котлы. У очага – низенький столик. Справа и слева настелены окрашенные половой краской доски. На них, ближе к стенкам, – груды оленьих шкур, подушки. На полках посуда. По большей части старая, алюминиевая. Набор предметов обихода – минимальный. Меня поразило то, что вроде бы маленький снаружи чум внутри представляет собой довольно просторное жилище, в котором свободно размещались и мы, и хозяева с детьми.

Общаясь с Ильёй, выяснили, что ему для того, чтобы обеспечить достаток в семье, необходимо иметь стадо не меньше 160 голов (100 важенок и 60 быков). 100 важенок приносят весной около 80 телят. Если 50 из них сдать, то заработаешь 220 –240 тысяч рублей. Этого вполне хватает на год.

Летом все олени на побережье Карского моря (там меньше кровососов). В чумах остаются женщины с детьми, старики и мужчины, гонявшие стадо к океану в предыдущий год. Нынче оленей Ильи пасёт его брат – Пётр. Стадо вернётся только осенью и будет кочевать по местным пастбищам до весны. Поэтому байдаратские ненцы летом живут преимущественно на рыбе и дикоросах (особенно много потребляют дикий лук – черемшу).

Из разговоров с Ильёй и другими оленеводами мы почерпнули много полезной для энциклопедии информации. Особенно отрадно было узнать, что число ненецких семей, кочующих со стадами, с каждым годом растёт. И пить стали значительно меньше, поскольку водку на местную факторию по решению депутатов поссовета перестали завозить.

Этот необычайно жизнестойкий, отличающийся природной скромностью народ всем нам полюбился. Среди них нет тщеславной мотивации к успеху и богатству. Поэтому они спокойны и довольны жизнью. Будучи потомственными рыбаками и охотниками, тем не менее, уступают русским промысловикам, потому что, добыв необходимое для жизни, ненец теряет к охоте интерес, – вступает в действие врождённый тормоз.

Для них характерно одухотворённое отношение к природе. Меня поразила образность и простота мысли, высказанной Ильёй:

«Земля живая, люди – маленькие комары на её теле. Кровь из неё сосут и сосут. Скоро, наверно, лопнут от жадности».

Сколько в этих словах оленевода боли за свою землю! А когда Илья рассказывал нам про доходы от продажи мяса оленины, кто-то, кажется наш завхоз – Александр Блинков, резюмировал:

– Так вашим кошельком является олень!?

На что Илья с достоинством ответил:

– Олень не кошелёк, олень – моя жизнь. Не будет оленя – не будет ненца.

– А не скучно в чуме одним полгода жить? – полюбопытствовал Андрей.

– Зачем скучно. Рыбу ловим, дрова готовим, нарты делаем. К соседям в гости ходим, они к нам ходят. Скучно станет – с огнём говорим. Он много знает. Он много видел, когда был деревом. Ненцу скучать некогда.

***

Впереди мореные валы. Между ними множество озёр самых разных размеров, соединённых извилистыми протоками. Мелкие заводи бороздят утки разных мастей. А из-под ног с оглушительным треском разлетаются по тундре грузные куропатки.

Измотанные до изнеможения, вышли к Щучьей – размашистой и полноводной реке. Из-за ветра, гнавшего против течения метровые валы, плыть по ней было невозможно. Ожидая ослабления ветра, решили отсидеться в густом ивняке, но собравшаяся гроза заставила-таки нас поставить палатки задолго до вечера. Утром следующего дня всё же отплыли, хотя ветер стих ненамного. И в этот же день добрались до единственной в байдаратской тундре ненецкой фактории Лаборовая.

В этом посёлке, состоящем из двух десятков домов, живёт пятьдесят человек, а прописано пятьсот – остальные кочуют с оленями и приезжают в факторию только за продуктами, медицинской помощью и ради детей, постигающих науки в местной школе. Здесь мы, по согласованию с председателем поссовета Анной Павловной Неркаги, наняли машину и через десять часов неимоверной тряски добрались до вокзала в Лабытнанги. Мы были счастливы. Больше всех, пожалуй, я. Будучи старше большинства участников экспедиции на лет двадцать пять, я боялся подвести ребят, но, слава богу, из-за меня не произошло ни одной задержки. А на пеших отрезках даже случались дни, когда именно я задавал темп движению.

Полярный Урал превзошёл наши ожидания. Поразила не только строгая, аристократически утончённая красота его отрогов, но и богатство животного мира. До сей поры мне не приходилось видеть в таком количестве непуганых птиц и зверей (удивлённые зайцы подбегали к нам на десять–пятнадцать метров и подолгу разглядывали, недоумённо хлопая глазами).

А как, оказывается, прекрасна цветущая тундра! От дурманящего запаха багульника и других цветов голова порой просто шла кругом.

Но и трудностей нам выпало достаточно. Тут и коварство «живых» осыпей, норовящих стащить в пропасть; и ревущие пороги и каверзные трещины в многометровом фирне; и переправы через стремительные, сбивающие с ног шиверы; и забивающий рот и нос гнус.

 

Но больше всего нам досталось от погоды. В своих путешествиях я повидал немало, однако с такими капризами, как здесь, не сталкивался. В течение суток погода меняла своё настроение (причём довольно резко) по три–пять раз с перепадом температуры от плюс двадцати пяти до ноля градусов (это в июле-то!).

А самым тяжёлым экзаменом, устроенным нам Севером, оказался уже упомянутый мной ураган, настигший нас на выходе из ущелья, в трёх километрах от озера Большое Щучье. Скорость ветра с зарядами дождя и мокрого снега тогда достигала пятидесяти метров в секунду! Его напор был столь силён, что одну палатку разорвало в клочья, а у двух других переломало углепластиковые дуги. Чтобы не задохнуться под распластанным вдоль земли капроновым тентом, приходилось по очереди подпирать его ногами.

При этом никаких скидок на возраст или физическое состояние. К примеру, рюкзаки, тянувшие на старте три пуда, по весу отличались не более чем на полкилограмма. Так что по утрам самым трудным (по крайней мере для меня) было оторвать от земли и взвалить на спину рюкзак.

Оглядываясь назад, понимаешь, что маршрут, пройденный под руководством Николая Рундквиста, был составлен грамотно, и это позволило нам увидеть удивительную девственную красоту самых глухих уголков Полярного Урала.

*Камень – так в старину величали Уральский хребет

Из архива: январь 2011г.

Читайте нас: