-3 °С
Облачно
Все новости
Литпроцесс
18 Июня 2020, 16:19
№6.2020. Ирина Прокофьева. Любовь — одна, второго шанса не будет…
Ирина Олеговна Прокофьева — кандидат филологических наук, доцент кафедры русскойлитературы Института филологического образования и межкультурных коммуникаций БГПУим. М. АкмуллыЛюбовь – одна, второго шанса не будет…Каждый настоящий писатель, безусловно, провидец, ему дано предугадать то, как будет развиваться наш мир. Я сейчас говорю не о фантастике, а о прочном и практически подсознательном знании любого настоящего творца, художника, каков вектор того пути, по которому движется человечество… Ещё в 2013 году, когда в журналах «Октябрь» и «Бельские просторы» были опубликованы первые главы из неоконченного романа «Шурале», я записала:«Мир – мёртвый город, в котором живут люди, принимающие поддельное, механическое, неодушевлённое за естественное и единственно настоящее. А человек в этом мире либо кукла-робот, перестающая чувствовать и существующая в искусственной действительности, либо сытое животное, продолжающее пожирать вокруг себя всё живое, уничтожающее любую одухотворённую материю. Душа умерла, Бога нет, воскрешения не будет. Апокалипсис. Только Любовь – единственный шанс на спасение. Такие библейские аллюзии невольно возникают, когда читаешь роман С.Р. Чураевой «Шурале».
Ирина Олеговна Прокофьева — кандидат филологических наук, доцент кафедры русской
литературы Института филологического образования и межкультурных коммуникаций БГПУ
им. М. Акмуллы
литературы Института филологического образования и межкультурных коммуникаций БГПУ
им. М. Акмуллы
Любовь – одна, второго шанса не будет…
Каждый настоящий писатель, безусловно, провидец, ему дано предугадать то, как будет развиваться наш мир. Я сейчас говорю не о фантастике, а о прочном и практически подсознательном знании любого настоящего творца, художника, каков вектор того пути, по которому движется человечество… Ещё в 2013 году, когда в журналах «Октябрь» и «Бельские просторы» были опубликованы первые главы из неоконченного романа «Шурале», я записала:
«Мир – мёртвый город, в котором живут люди, принимающие поддельное, механическое, неодушевлённое за естественное и единственно настоящее. А человек в этом мире либо кукла-робот, перестающая чувствовать и существующая в искусственной действительности, либо сытое животное, продолжающее пожирать вокруг себя всё живое, уничтожающее любую одухотворённую материю. Душа умерла, Бога нет, воскрешения не будет. Апокалипсис. Только Любовь – единственный шанс на спасение. Такие библейские аллюзии невольно возникают, когда читаешь роман С.Р. Чураевой «Шурале».
Просмотрев свои записи сегодня, когда в мире началась массовая истерия, связанная с небывалой пандемией, когда возникло прочное ощущение апокалиптичности нашего бытия, ощущение, что мы в очередной раз вступаем в последнюю фазу существования человечества, всё, что было написано Светланой Чураевой в её романе, звучит так, как будто написано не 7-8 лет тому назад, а сейчас, сию минуту. И тот мир, который возник в воображении писателя и начал складываться ещё в 2012–2013 годах, есть наше мутное, драматичное, а порой и трагическое настоящее! Никто и не мог предположить, что нашу плоть сегодня будет уничтожать вирус, так же как пожирать тела зофобасы (жуки из чураевского романа) в случае всемирного потопа, последнего катаклизма.
Есть такое понятие «гений места», оно активно используется в феноменологии, геофилософии, геопоэтике. Для меня Светлана Чураева и есть тот гений места, прозу которой, на мой взгляд, необходимо рассматривать в широком евразийском контексте, поскольку её творчество существует на пересечении и в симбиозе русской – европейской – и тюркской – азиатской – культур. Да и все произведения писателя можно читать как одну постоянно дополняемую автором книгу, в которой разворачивается яркая, многоцветная, многослойная и в то же время целостная картина мира, мира который не может существовать без любви.
Светлана Чураева – первая, кто в уфимской литературе мифологизирует пространство, благодаря чему можно говорить о возникновении в современной уфимской литературе понятия «уфимский текст» и рождения в уфимской литературе мифа под названием УФА. Светлана Чураева, пожалуй, опять-таки первая, кто не стирает лицо нашего города и родного края в своих текстах, напротив, в её прозе оно проступает чётче, превращаясь из негатива не просто в яркий фотографический снимок хорошего качества, а в по-настоящему высокохудожественное полотно.
В романе Светланы Чураевой соединилось всё: христианская и тюрская мифология, сказка и реалистические картины, зарисовки нашего настоящего, списанные с натуры. Путешествуя вместе с её героями по Уфе и уфимским окрестностям, пригороду ты погружаешься в одновременно знакомый и незнакомый мир, в котором так явно, иногда пугающе, до холодка под сердцем, до болевого эффекта узнаёшь нашу взбаламученную, вывернутую наизнанку, исковерканную реальность.
Роман «Шурале», по замыслу писателя, строится на нескольких сюжетных линиях, тесно переплетающихся между собой и дополняющих друг друга. Эти линии связаны с тремя центральными героями: «Чуней» – Александром Летовым, Магдалиной и Шурой.
«Только рыбы спасутся во время потопа» – эти слова святого Антония Падуанского не случайно взяты эпиграфом ко всему тексту романа. Только освободившись от «благ» цивилизации, уничтожающей в человеке человеческое, только вернувшись к истокам природы, осознав и признав её разумность и гармоничное устройство, человек очистит душу от скверны и, вернувшись в младенческое состояние, спасётся.
Начинается роман Светланы Чураевой с образа Чуни, распадающегося в тексте на несколько образов. Чураевский герой меняется от эпизода к эпизоду. Вначале это самодовольный царёк, изрекающий истины, рассуждающий о Пушкине, мечтающий написать книгу, непременно «толстую», подобно «Евгению Онегину», и непременно под названием «Маленькие радости большого мужчины». Нет, это не о сексе, объясняет он столичной журналистке Шуре. Это о «маленьких радостях» обеспеченного человека: хороших сигарах, их правильном хранении, о дорогих костюмах ручной работы, о правильном запахе дорогого коньяка, который должен пахнуть только мокрым деревом, то есть бочкой. Зачем герою пушкинские «Маленькие трагедии», когда их легко заменить маленькими «радостями»?
Безусловно, только чудо может помочь Чуне, безликой и самовлюблённой политической кукле, снова стать Сашкой, чистым деревенским мальчишкой, вернуться к родным истокам и возродиться. Это чудо должно обратить мёртвое в живое, тьму в свет, а пустоту души наполнить любовью.
Практически все мотивы, возникающие в романе уфимского автора, вербализованы: мотивы города, сиротства, потопа, слёз, Апокалипсиса, любви, естественного природного начала, рождения, рассвета, огня, солнца, младенчества, детства, сказки, спасения и воскрешения.
Так, образ восходящего солнца в романе уфимского писателя сравнивается с физиологическим процессом рождения ребёнка. Только вот солнце рождается у Светланы Чураевой над «безглазым, тугоухим и потным», «бездумным», «суетливым», «беспечным», «беззащитным» городом. И это, безусловно, символично. Есть свет, тепло, а человек живет во мраке, пустоте и холоде. Мир серьёзно болен, и болезнь эта – пошлость, отсутствие фантазии, достоинства и, главное, любви – одна фанаберия.
Летов – «великий и неповторимый» человек, от которого так и смердит городской мертвечиной. «А ведь утром ещё никто не знал, что он – Чуня. Все думали, что он гендиректор, совладелец заводов и без пяти минут госдумовский депутат. Физиономия его смотрела с плакатов на стенах, проплывала, хмуря “домиком” брови, на бортах троллейбусов, выезжающих из депо, надувало щёки в зеркале в ванной».
Образ этого героя собирательный. Чуня и ему подобные убеждены, что они возведены чуть ли не в царственные особы и держат руку на пульсе общественной жизни: открывают храмы и мечети, «поджигают факел отраслевой УэНПиады», встречаются на ток-шоу с электоратом, многозначительно пустословят, дискутируя ни о чём.
Потеряв связь с настоящей жизнью, такие люди в городских джунглях становятся настоящими людоедами. Разновидностей людоедов в романе Светланы Чураевой много: например, людоед-маньяк, людоед-политик или бизнесмен, людоед – «инженер человеческих душ».
Да, вслед за людоедом-бизнесменом Чуней в романе появляются людоеды-писатели. Кому как не писателю, который в России всегда не меньше чем учитель и пророк, предчувствовать надвигающуюся катастрофу и предупреждать о ней человечество. А значит, надо найти и указать единственно верный путь для спасения… Но в чураевском романе поиск этого пути идёт не для народа, а для отдельной нетленной особы. В романе «Шурале» русский «классик» строит убежище, в котором основным источником питания станут зофобасы – насекомые, питающиеся падалью, мертвечиной – её во время потопа будет предостаточно.
Есть в романе ещё один не менее живописный собирательный образ – образ местного районного начальства, подобострастного, проворного, «терпеливо излучающего гостеприимство», путающего род, склонения и падежи, но почтительно склоняющегося перед высокими гостями. Автор называет их в романе либо «люди в пиджаках», либо «пиджачные», а возглавляет безликую суетящуюся кучку существ «хозяин в потной рубашке».
Вот такой страшный и уродливый мир мёртвых особей, расползающихся по всей земле, создаёт Светлана Чураева в своём произведении. И только чудо, по мнению писателя, спасёт и воскресит его неживых обитателей.
И оно происходит. Чуня влюбляется в хрупкую, почти бестелесную «инопланетянку» из Москвы, постоянно меняющую цвет своих глаз и волос благодаря линзам и парикам. И благодаря этому чуду – пока неуверенно тлеющей искре любви – вновь и вновь удивительным образом избегает физической смерти.
И вот уже Чуня-сирота, рассказывающий Шуре о своём сиротстве (его родители и близкие друзья юности умерли), смутно ощущает, что не всё в нём погибло. Пока остаются жить воспоминания о детстве, о мальчишке, для которого лес был вторым домом: там можно было бегать даже ночью, неся от соседей угли для потухшего очага. Тлеющие угли становятся своеобразным символом ещё не угасшей человеческой души.
Когда Чуня попадает в горы, перед ним встаёт сложный вопрос: а есть ли Бог? Если Бога нет, «то реальность – это зофобасный мирок, где всё служит для насыщения бескрылых червей»; если Бог есть, то «он смотрит на нас – с брезгливостью? с грустью? – как на аквариум с червями, в котором мы безмятежно ползаем <…>. И – такие – мы не можем быть с Ним единым сияющим целым».
И всё же лишь от самой постановки вопроса на душе у Чуни становится легче. Слёзы смывают с его души черноту, делают сердце чище, возвращают ему умение чувствовать. «Чуня шёл один по нестрашному лесу и плакал, вымывая слезами все сомнения, все тревоги. На душе становилось всё светлей и светлей. Если этот мир не удался и его ждёт конец, – пусть. Чуня понял, что легко пойдёт навстречу Потопу. Войдёт в его воды. Или в огонь – ко всему надо быть готовым. Необъяснимое чувство радости и сыновства охватило Сашку – словно он мальчишкой бежит по склону, раздувая в пламенеющем совке уголь. Забрезжило утро». Если сравнить Чуню в начале романа и в финале, то можно говорить о качественном преобразовании героя.
Бизнесмены, псевдописатели, раболепное районное начальство, уродливый город – это та галерея образов, с помощью которых автор в романе создаёт мёртвое пространство, царство Зверя.
Но живое начало побеждает в романе. И побеждает благодаря любви, о которой так проникновенно говорил апостол Павел в послании к Коринфянам. «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине…». Не случайно Светлана Чураева в романе (как и в своей ранней повести «Последний апостол») цитирует слова Павла.
Ведь роман «Шурале» о постоянно повторяющемся рождении и сотворении мира, о младенчестве и детстве, о сказке и рутинности повседневности, о зле и добре, о мертвом и живом, о тленном и вечном, об истинном и ложном, о свете и тьме, о Боге и безверии… Такой «плотный» смысл заложен в этом динамичном тексте. И, возможно, он не каждому читателю сразу откроется.
Чураевское произведение выстроено по драматургическому принципу, сцена за сценой, в каждой из которой есть острый конфликт, а многие эпизоды («Первая охота», «Чудеса несвятой Магдалины» и др.) – законченные новеллы, связанные между собой внутренней логикой автора. Но несколько сквозных мотивов прочно скрепляют, цементируют весь текст романа. Это мотивы чуда, сиротства и Зверя. О мотиве чуда я уже говорила, остановимся подробнее на двух последних.
Слова «сирота» и «сиротство» лейтмотивом проходят через весь роман и многократно обыгрываются писателем, «обрастая» в разных сюжетных ситуациях всё новыми и новыми смыслами. Сирота в произведении писателя – это и тот, кто утратил незамутнённое детское начало; и женщина, истребившая в себе природный инстинкт материнства; и мать, бросившая своего ребёнка; и ребёнок, который вопреки всему верит, что найдёт своих непременно любящих родителей.
Сирота – это и человек, живущий в городских джунглях и утративший свою связь с родными корнями и природным началом; это мужчина и женщина, забывшие за многие годы семейной жизни о нежности и трепетности отношений.
Сирота – это, в конце концов, любой из нас изгнанный из Эдема, в результате потерявший связь с гармоничным и прекрасным миром, связь, соединяющую его с одухотворённой Божьей Вселенной.
Но не только сиротство многослойно в романе. И зло многолико в тексте Светланы Чураевой. «Запах Зверя… <…> Он повсюду над городом. Его, синтезировав, добавляют в продукты. Чуете? Чуете? Как всем хочется жрать – обильно, дорого? Его по капле вводят в парфюм – а-ах… <…> Вы ловите этот запах? Им смердит от хозяев жизни, от их блестящих машин, от их ухоженных ручек, и, целуя их, вы целуете Зверя». Механическое, неживое, наполненное дыханием Зверя мы считаем нормой нашего бытия, а всё выходящее за границы мёртвого и смрадного мира – смешным, нелепым, ненужным и, конечно же, не приносящим никакой прагматической пользы.
Безусловно, образ Шурале – сквозной в произведении, не случайно он вынесен автором в название романа. Но всё же Шурале не просто мифологическое существо, от которого, по одной из легенд, произошло одно из племён. Именем лесного демона в романе герои часто обозначают или называют всё странное, выходящее за рамки «нормы», за пределы их жизненных установок и опыта. Поэтому для Шуры, например, Шурале – это бизнесмен Чуня, его «команда» или Апуш Бадретдинов; тем более низкорослые жители затерянной в глуши башкирских лесов деревушки, населённой неведомым примордиальным народом… Похожа на Шурале и сама Шура – особенно в красном платье и в красных линзах, с голым черепом, увешенная проводами от гарнитуры к планшету. Шурале в романе и страшное существо, убивающее людей, которое заперто в яме рядом с башкирской деревней и которое, по поверью, ни в коем случае нельзя кормить. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что в тексте Чураевой «человек человеку шурале».
Но это не настоящий Зверь. Зверь в произведении Светланы Чураевой облекается в одежды комфортного, повседневного, суетного, внешне «благообразного» и «благопристойного» мира. Именно такое Зло поглотило город и сделало его мёртвым, смрадным и выморочным.
Мы намеренно не касаемся двух важных в системе персонажей произведения героинь – Шуры и Магдалины. Сюжетные линии этих героинь более сжаты, а порой даже схематизированы у писателя. Эти героини в тексте воплощают для меня два варианта развития жизненного сценария человека, имеющего стопроцентные (как в случае Шуры, чьей матери принесли в элитном роддоме шоколад и коньяк) или наоборот нулевые (как у рождённой в больничный таз Магдалины) стартовые жизненные возможности. Так, Шура – воплощение сытого, высокомерного комфорта, столичной чопорности и снобизма, Магдалина – наивное дитя трущоб, где условия жизни за чертой возможности человеческого существования. И хотя начало жизненного пути Шуры и Магдалины разные, в финале и та, и другая приходят к одному и тому же (и это неизбежно!): к обретению главного в своей жизни – любви. Только одна стремится к ней через боль и страдания, интуитивно понимая, что чувство «безусловной любви» (она получила его от своей матери) – великое чудо, дарованное человеку Богом, а другая идёт (почти продирается) к нему через осознание невозможности убийства, уничтожения жизни, зародившейся в ней.
Таким образом, любовь обретает самые разные формы в романе Светланы Чураевой. Но, безусловно, есть только одна любовь, когда мы готовы умереть за того, кого любим. О ней и говорит Шуре священник в небольшой хижине, в которую она случайно попадает: «Обретая любовь, неважно, к кому и к чему, мы становимся частью большой, единой любви. Мы её называем Бог. Ты называй как угодно. Но на пути любви начинать, разумеется, надо с себя, честно спросить: «Люблю я кого-нибудь безусловно? Не требуя благодарности, ибо в любви не бывает жертвы, всё – дар».
Всё – дар! И дар любви даётся человеку, как талант, с рождения, а потом человек забывает о нём или теряет его. И вновь обретает этот дар, пройдя мучительный, но сладостный путь воскрешения. «Человеком быть больно. Но выбор-то небольшой. Раз уж занесло нас на Землю, надо выполнять её правила. Принимать, получается, смерть. Ведь умирание наше – с каждым толчком протиснутой сердцем крови – и называется жизнью». В этом точном и ёмком афоризме заключён алгоритм существования человека в современном мире. У нас нет выбора: только боль и страдания очищают от скверны нашу душу, боль и страдания как хрустальная и чистая родниковая вода смывают с души черноту. Таких ёмких афоризмов, в которых за первым смыслом скрыты другие максимально сконцентрированные и сжатые смысловые пласты, много в чураевском романе.
Вообще хорошая проза всегда распадается на афоризмы. Вот только некоторые афористичные высказывания, которые я выделила в романе. «Раньше каждый народ был сам по себе, сейчас – каждая личность на особицу. Мы живём в тесноте городов, бок о бок, и при этом не вполне признаём в ближнем себе подобного». «Главный божественный признак – бесконечное милосердие». «Город, когда на лице его вехи и детства, и юности, он гармоничен и тёпл. А когда перекроен весь, то интереса в нём мало». «Апокалипсис люди вызовут сами – без вмешательства высших сил. Люди слишком беспечны при огромном могуществе». «Сын Божий – вочеловеченный, преданный и распятый – каждый миг приходит на землю и покидает её. Он послан нам Отцом милосердным. Он с нами, я слышу Его шаги – здесь, где нет суеты». «Космическое одиночество – человек в рождении и в смерти, как в открытом космосе, одинок». «Не случайно глаза у нас с пяти лет не растут: лицо вокруг них прибывает, а глаза – островком первозданного рая – всё те же, из детства. Лишь после него идёт огранка души, домогильные мытарства наши. И чем меньше при том на человека налипает суетного, чем виднее в нём его подлинная – ребячья – сущность, тем он приятней». «Кто сказал, что ад – это пекло? Нет, ад – обжигающий холод. Жуткий, абсолютный, без частички тепла». «Любящий взгляд находит в человеке воплощенный замысел Божий. Без наносного, в полной красе».
Почему же роман Светланы Чураевой заканчивается самоубийством Любы – жены Чуни? Её уход из жизни, какой бы страшной ни была последняя сцена, глубоко символичен – её самоубийство ни в коем случае нельзя воспринимать буквально. На мой взгляд, в этой сцене так фотографически точно воспроизведена не просто физическая смерть, когда из ружья одним нажатием курка разносят себе череп. Здесь автор говорит, прежде всего, о смерти души, которая не может жить без ЛЮБВИ, без другой бесконечно родной ей души, к которой она приросла. И когда её отрывают от тебя или ты сама отпускаешь её, твоя душа превращается в одну сплошную кровоточащую рану. Не совместимую с жизнью. Поэтому, повторю, финальную сцену последней новеллы романа нельзя читать буквально.
Мы уже замечали выше, что, возможно, роман Светланы Чураевой далеко не все смогут принять и понять. Но если читатель сделает над собою усилие и пробьётся сквозь плотные смысловые слои текста, он откроет для себя мир, который созидается любовью, мир, в котором человек, «возрадовавшись духом», раскрыв навстречу любви своё сердце, истребив в своей душе ненависть, гордыню и тщеславие, откроет для себя то, что Господь утаил от «мудрых и разумных и открыл младенцам». Ведь «любовь – одна, второго шанса не будет…»
Читайте нас:
Выбор редакции
© 1998-2024, «Бельские просторы» - литературно-художественный и общественно-политический журнал. Издается с декабря 1998 года. Относится к категории «литературных толстяков», таких, как «Новый мир», «Наш современник», «Знамя», «Дружба народов», «Урал».
Передавая рукописи в редакцию журнала, авторы соглашаются с условиями договора оферты, размещенного на сайте belprost.ru. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Редакция не вступает в переписку с авторами. Положительное решение сообщается. Мнение редакции не всегда совпадает с точкой зрения того или иного автора. При перепечатывании материалов ссылка на «Бельские просторы» обязательна.
____________________________________________________________________________
Свидетельство о регистрации средства массовой
информации ПИ № ТУ 02-01564 выданное
Управлением Федеральной службы по надзору
в сфере связи, информационных технологий
и массовых коммуникаций по Республике
Башкортостан от 31 октября 2016 года.
Главный редактор: Горюхин Юрий Александрович
_________________________________________________________
Единый телефон доверия для детей, подростков и их родителей: 8-800-2000-122 (звонок бесплатный и анонимный для всех жителей России).
Телефон доверия Республики Башкортостан: 8 (800) 700-01-83.
Телефон психологической поддержки детей и родителей: 8-800-347-5000.
Телефон
(347)292-77-62
Эл. почта
Адрес
450079, Республика Башкортостан, г. Уфа, ул. 50-летия Октября, 13, 9 этаж, каб. 912, 923
Рекламная служба
(347)292-77-62
Редакция
(347)292-77-62
Приемная
(347)292-77-62