Лэйсян Иткулова. Нравственные ценности башкирской сказки

Сказка как явление народной духовной культуры несет в себе определенные мировоззренческие и нравственные ценности, дающие индивиду моральные ориентиры поведения. «С изменением материальных, социально-экономических условий происходит и изменение того строя, который «пульсирует» в духовной культуре и нравственных отношениях» (Методология этических исследований.— М., 1982. С. 225). Чтобы прощупать «пульс» нравственной жизни людей, выразивших свои духовные искания в мифах и сказках, необходимо вернуться к самым истокам нашей цивилизации.

Наиболее древние сюжеты бытовых сказок (о трудных задачах, мудрых советах, запретах) сохранили архаические обычаи и обряды (инициация), свойственные первобытной эпохе. Основываясь на подобном фактическом материале, этнографы и фольклористы стали склоняться к тому, что «жанровые истоки сказки социально-бытового содержания восходят к первобытной эпохе» (А. М. Сулейманов). Этой точки зрения придерживаются А. М. Золотарев, Е. М. Мелетинский, М. А. Вавилова, А. А. Глонти, Т. Н. Михайлов, Е. Д. Турсунов, К. В. Чистов, Ю. И. Юдин и другие. Автор присоединяется к этой гипотезе и считает, что исторические корни бытовой сказки не менее древние, чем волшебных.

Хотя сказка своими истоками уходит в первобытную эпоху, как недостоверная проза сказка могла сложиться лишь в эпоху ее разложения, «когда теряет силу архаическая мифология, становящаяся материалом для художественных построений» (Восточнославянский фольклолр: Словарь научной и народной Терминологии.— Минск, 1993. С.311). Это означает, что сказка генетически восходит к мифу (В. Я. Пропп, Е. М. Мелетинский и другие).

В то же время ряд авторитетных ученых утверждают, что сказка и миф существовали параллельно, каждый по-своему преобразуя действительность (А. Н. Веселовский, К. Леви-Стросс). Некоторые сказки в содержательном отношении удивительно схожи с мифами, отражая те же обычаи, нравы, верования, правда, в меньшем масштабе. В сказке все это проецируется на личную жизнь индивида, а в мифе — на коллектив, природу, космос. Думается, что они вполне могли существовать одновременно, дополняя друг друга и развивая общезначимые проблемы. Мифология, потерявшая свою сакральность в связи с разложением первобытного строя, стала материалом для художественной переработки в соответствии с семантикой сказки и дала, тем самым, новый импульс ее развитию. Исторически это происходило во времена верхнего палеолита, когда первобытное стадо сменилось родовой общиной, с которой связывают и появление искусства — одной из древнейших форм общественного сознания. Таким образом, как особый вид повествовательного искусства сказка окончательно сложилась в результате длительного развития человечества — от первобытного стада до родовой общины.

Сказочные образы наряду с мифологическими в известной степени сами могут поведать о своих истоках. Интересная, хотя и не бесспорная, попытка толкования этих образов сделана в трудах известного психоаналитика К. Г. Юнга. Согласно его теории архетипов, сказки и миф являются продуктами досознательного этапа развития индивидуума или «коллективного бессознательного». Мифы своими корнями уходят в «примитивный первозданный мир с духовными предпосылками и обусловленностями, которые мы можем наблюдать у оставшихся примитивных народов». Очевидно, Юнг прав в том, что мифы не являются простыми аллегориями физических событий и что за ними в известной степени стоит «душевная жизнь первобытного племени».

На материале волшебных сказок Юнг рассматривает архетипы анима (невеста-царевна) и мудреца-духа (встречный старик-помощник…), а также их зооморфные ипостаси (тотемная супруга, звери-помощники). Сказки при этом трактуются Юнгом как спонтанные продукты психе, которую Е. М. Мелетинский переводил как «душа». Сказка и миф рождаются из прорывов проявлений коллективного бессознательного пространства сознания.

Сказка как продукт коллективного бессознательного устно-поэтического творчества доносит до нас мотивы, типы, образы (архетипы), возникшие еще на заре человеческой цивилизации.

Например, одним из древнейших является мотив (архетип) живой или животворящей воды. Еще не связывая воду с каким-либо божеством, человек на первых ступенях своего развития наделял ее могучей жизнью и верил в воздействие этой жизни на свою собственную. Вода у многих народов отождествляется с материнским лоном. В древнеиндийской мифологии она породила мир, в ней же находят убежище герои древнегреческих мифов. С водой тесно связан христианский обряд крещения: погрузиться в воду — означает вернуться в материнское лоно, чтобы заново возродиться.

В волшебных сказках дети, брошенные в воду не тонут, героя оживляют живой водой. Например, тема, связанная с верой в магическую силу воды, занимает центральное место в башкирской народной сказке «Коварная невестка». Сюжет, на котором основана эта сказка, широко распространен и у других народов. Ядро этой сказки — исцеление отсеченных рук и оживление мертвеца водою. Царевну-безручку безвинно обвиняют в убийстве сына. Повесив мертвого ребенка ей на шею, выгоняют из дома. Пытаясь попить воды из озера, она роняет младенца в воду. Ночью ей неведомый голос велит отправиться к озеру и забрать ребенка. Кинулась она к воде — и тут свершилось чудо: у нее оказались целыми-невредимыми обе руки, а ее ребенок ожил. В древнегреческом мифе младенца Персея вместе с матерью Данаей бросили в море в деревянном ящике, и они остались живы. Мотив предохраняющей силы воды нашел отражение и в Ветхом завете в рассказе о Моисее, которого мать бросила в воду в корзине. Этот факт отразился в его имени: Моисей в древнееврейском языке означает «вытащенный из воды».

Вода в сознании первобытного человека олицетворяет высшую силу, стоящую над человеком и призванную помогать угнетаемым и безвинно обиженным. У башкир существовало поверье, что вода помогает перенести тяжелое горе — если смотреть на быструю речку, то она уносит с собой все печали. У других народов существовало множество обычаев и обрядов, связанных с водой (например, бросание венков, корабликов со свечой). Вода, таким образом, имеет не только обрядовое, но и этическое значение, помогая добрым и отвергая злых.

Особенно зримо это отражается в первобытном искусстве. Изображения зверей поражают своей реалистичностью, высоким мастерством исполнения. «Зверь был источником жизни, средоточием помыслов, врагом и другом, жертвой и божеством» (Н. А. Дмитриева, Н. А. Виноградова). Что же касается изображения человека, то их в искусстве палеолита сравнительно мало. Наиболее известны, так называемые, «палеолитические Венеры» — статуэтки женщин с широкими бедрами и громадными грудями. У них нет лица, очевидно, первобытный художник не счел необходимым изобразить его. А ведь лицо дает первоначальное представление о духовности человека, отражая его мыслительную деятельность. Первыми ваятелями женщина воспринималась как средство продолжения рода человеческого. Это с одной стороны. С другой стороны, немаловажно, что для ваяния первобытный художник выбрал именно женщину, а не мужчину. Очевидно, что она вызывала у него восхищение и уважение как символ красоты, плодородия, вечного обновления жизни. «Палеолитические Венеры» так же, как и наскальные рисунки этого времени имели магический смысл, что было обусловлено тем, что представления первобытного человека о причинных связях были фантастическими. Набухшие груди и большой живот отражали желание потомства, а «убивая» изображение зверя, древний человек верил, что таким способом он овладеет его живым «двойником». По мнению фольклориста А. М. Сулейманова, изучающего башкирские народные бытовые сказки, между этими рисунками и сказочным мотивом «бессильный побеждает могучего» есть прямая связь и «функциональное сходство».

Таким образом, не только рисунок, но и слова имеют магическое значение. Когда охотники уходили в лес за добычей, оставшиеся дома рассказывали друг другу о лисе, которая с помощью хитрости побеждает более сильных зверей. Они верили, что своим рассказом они помогают охотнику. Мотив «бессильный побеждает могучего» предполагает наличие у древнего человека представлений о хорошем и плохом, о добром и коварном. Е. М. Мелетинский в своем труде о поэтике мифа отмечает: «Мифические герои часто действуют хитростью и коварством в силу того, что «ум» в первобытном сознании не отделен от хитрости и колдовства». Эти слова вполне приложимы и к народной сказке, в которых эта неразделенность ума и хитрости отражена в поступках ловкого хитреца. В то же время в сказочном репертуаре любого народа можно найти сюжеты, из которых следует, что ум связан с добром, а хитрость — со злом. Таким образом, сказка отражает не только архаические нравы древних, но и их последующую историческую трансформацию.

В сказке в отличие от мифа на первый план выдвигаются семейно-социальные мотивы, то есть ее интересует проблема личного счастья героя на социальном фоне. Именно этим обстоятельством определяется ее интерес к внутрисемейным взаимоотношениям — между отцами и сыновьями, падчерицей и мачехой и так далее. Одной из главных добродетелей народная сказка считает любовь и почтительное отношение к отцу и матери. Причем сказка отражает различные этапы развития этой важнейшей нравственной ценности. В башкирской сказке «Старая мать», например, прослеживается зарождение понимания необходимости заботы о престарелых родителях, осознание своего долга перед ними. Ее герой по имени Харанбай сажает свою мать в худое корыто и в сопровождении сына везет ее к пропасти, где она должна встретить свою смерть. Этот жестокий с позиции современной морали поступок героя в древности был широко распространен. Как считают исследователи, «все известные материалы единодушно свидетельствуют о том, что умерщвление стариков не считалось ни преступлением, ни аномалией» (В. И. Еремина). Этот обычай обычно, по-видимому, сопровождался особым обрядом — стариков везли в лес и оставляли там на санях (славяне); сажали в лодку и выпускали в море (северные народы) и т. д. В сказке же старую мать везли в корыте и оставляли у пропасти, в которую, очевидно, она должна была броситься уже сама. Есть сведения, что в древности старые и больные люди сами настаивали на своей смерти, то есть с точки зрения существовавших в первобытном обществе нравов это было приемлемо. Существование данного обычая можно объяснить двумя причинами. Во-первых, общество не производило достаточно средств существования, чтобы прокормить нетрудоспособных членов. Поэтому это было в большей степени вынужденной мерой. Во-вторых, умирая, старики верили в свое скорое возрождение в потомках, родившихся после них. Верой в возрождение преодолевался страх перед смертью как бесконечным небытием. Харанбай из сказки «Старая мать» оставляет мать, сидящую в корыте, поворачивается, чтобы уйти, и останавливается, сраженный словами сына. Последний хочет унести корыто — ведь оно пригодится ему, чтобы однажды привезти сюда состарившегося отца. Потрясенный, Харанбай забирает мать обратно домой и до самой ее смерти заботится о ней. Так реплика сына заставляет героя пойти на необычный поступок, заставляет задуматься о последствиях своих действий. Сказка, пусть в самом общем виде, отражает качественные изменения, происходящие в сознании людей, выразившееся, в частности, в отношении к больным и старым. У них развивается чувство долга перед родителями, желание помочь им, оберегать их в благодарность за все их заботы. Известно, что у зверей старые особи, предчувствующие свою смерть, уходят из стаи, чтобы умереть в одиночестве. Больных и обессиливших могут растерзать здоровые. Проявление сострадания к немощным, таким образом, является еще одним шагом, который отдаляет человека от мира зверей, делает его более гуманным. Небольшая по объему сказка «Старая мать» отражает происшедший в сознании человека нравственный перелом, его новое ценностное отношение к себе подобным независимо от его физического состояния. Эта линия имеет развитие в цикле сказок типа «Мудрый старик и глупый царь», «Сундук мудрости».

Сказки этого типа, широко распространенные у многих народов мира, исторически отражают переходный период от родового общества к классовому, когда преодолеваются такие обычаи, как умерщвление девочек, физически слабых младенцев, больных и старых людей. Вместе с тем в переходный период происходит возникновение новых норм, порожденных классовой дифференциацией. Как пишет Д. Ж. Валеев: «Человек начинает выступать как ценностный объект не из-за того только, что он представляет для кого-то или для чего-то практическую значимость (в достижении тех или иных целей), но и как существо, обладающее способностью к саморефлексии, к самооценке». Вышеприведенные сказки являют собой пример сострадания и сопереживания, понимания того, что без советов стариков, мудрость которых является результатом нравственного и жизненного опыта, невозможно решить многие сложные проблемы. Главный дидактический вывод сказки таков — «Старый человек — хранилище мудрости, а мудрость — дороже золота».

Сказки, о которых говорилось выше, относятся к такой разновидности новеллистических сказок, как назидательные. Как отмечают фольклористы, «в них развитие действия подчинено утверждению моральных идеалов… Вместе с тем в них осуждаются зло, несправедливость, низменные страсти, жестокость…» (Л. Г. Бараг, А. М. Сулейманов). А в таких сказках, как «Страдание матери», «Сердце матери» драматическую выразительность усиливают фантастические мотивы. В первой из них рассказывается о больной женщине, для которой некому даже воды подать, так как ее дети все время играют на улице. Отчаявшаяся мать просит пролетавших птиц сбросить ей птичью шубку и улетает вместе с ними. Увидев, что их мать превратилась в птицу, дети бросаются к ней, но уже слишком поздно. В конце сказка резюмирует: «Надо, ребятки, вовремя заботиться о матери. Чтобы потом не казниться».

Перед нами «сказочная интерпретация древних представлений о душе — птице, покидающей пределы этого мира, соединенных с реликтовыми формами тотемных представлений о приобретении покойным облика своего тотема». Сказка «Страдания матери» поднимает проблему нравственных страданий, которые намного страшнее, чем страдания физические. Мать — самое священное существо для человека. Эта мысль особенно четко прослеживается в другой башкирской народной сказке «Сказка о курае». Жестокий царь, убивавший доселе всех, бривших ему голову, щадит юношу, с которым разделил лепешку, замешанную на молоке матери последнего. Тем самым, он становится молочным братом юноши и не может переступить через мать, что было бы попранием самых важных нравственных норм. А вот в сказке «Сердце матери» сын решается принести мать в жертву царскому беркуту, которого он нечаянно ранил во время охоты. Очевидно, этот беркут являлся тотемной птицей, от которого зависела судьба членов рода. Вот почему егет несет ее сердце в дом царя. По пути, споткнувшись, он роняет сердце, которое заговаривает: «Ты не ушибся, сынок? Вставай скорей, а то опоздаешь и тебя убьют. Ты должен жить, сынок». Таким образом, мать не только не упрекает сына в жестокости, наоборот, благословляет его. Сказка восхищается силой всепрощающей материнской любви, но ее сына тоже не осуждает. С точки зрения современных нравственных представлений поведение героя этой сказки является чудовищным. Но нормы родового общества не осуждают жертвоприношения тотемному животному. Данная сказка отражает как нормы поведения, существовавшие в первобытную эпоху, так и их последующую трансформацию. Главная нравственная ценность, красной нитью пронизывающая ее,— это готовность во имя любимого человека идти на любые жертвы. Мать героя выступает эталоном нравственной стойкости, любви к своему единственному сыну.

В народной сказке отступление от выполнения долга квалифицируется как проступок, проявление аморальности. Интересное рассуждение о проблеме долга приводится в сказке «Царь и пахарь». На вопрос царя «На сколько долей делишь доход с этого поля?» пахарь отвечает: «На пять». А далее он разъясняет: «Первую долю я трачу на уплату долга. Это значит — кормлю тех, кто меня вскормил. Вторая идет на жену, от этого мне ни выгоды, ни убытка нет. Третью отдаю в долг — содержу сына, чтобы он, когда мы состаримся, содержал нас. Четвертую бросаю на ветер — у меня есть дочь, а она выйдет замуж и уйдет от нас. Ну, а пятой живу сам». В этих словах выражена вся «философия» взаимоотношений в семье. Индивид осознает свой долг перед родителями и ответственность перед детьми и в своем поведении руководствуется нравственным требованием заботы о ближних. По сказке право на счастье имеют лишь те, кто верен долгу, трудолюбив, смел и стремится к добру.

В волшебных сказках обладателям таких качеств на выручку приходят чудесные помощники. Например, в сказке «Клубок» за свою доброту и трудолюбие падчерица награждается богатыми подарками. Причем нравственные качества девочки испытываются неоднократно, и всякий раз она оказывается на высоте. А ее злая, ленивая и глупая сестра получает сундук со змеями. В сказке, таким образом, каждому воздается по заслугам. Примечательно, что во всех жанрах сказки глупость, лень и зло идут рука об руку. А положительные герои, в свою очередь, отличаются добротой, храбростью и трудолюбием. По мнению Д. Ж. Валеева, это связано с тем, что нравственная сфера первобытно-родового общества «не знает расхождения между мотивом и поступком человека, словом и делом, нравственным сознанием и поведением». Вот почему добрые герои сказки не могут быть скупыми и наоборот. Они предстают перед нами с уже сформировавшимся характером, выражающимся в определенных моральных качествах, о которых становится известно лишь по их поступкам. Сказке как жанру устно-поэтического творчества чужда психологизация, а потому она не дает сведений об эмоциях, переживаемых ее персонажами. О природе нравственных отношений в народной сказке приходится судить по поведению действующих лиц.

Издревле одним из важнейших качеств личности считалось трудолюбие, возведенное в ранг нравственной добродетели. В сказках проблема воспитания трудолюбия занимает значительное место («Человек дела», «Золотая капля», «Ленивый сын», «Горшок с маслом сразу заметен», «Бездарный сын», «Ленивая Аусаф» и т. д.). На примере поведения своих героев народная сказка утверждает, что трудиться должен каждый трудоспособный член общества. Идея о непреходящей ценности труда нашла отражение в сказке «Царь-пастух», герой которой бывший царь, вынужден бежать из своей страны. Чтобы прокормить себя и дочь, ему приходится пасти чужие стада. Крутой поворот в судьбе заставляет его пересмотреть свои взгляды на многие жизненные ценности. В результате единственным условием, которое он поставил царевичу, сватающемуся к дочери, было требование научиться какому-нибудь ремеслу. Бывший царь, перенесший немало испытаний, понял, что основу материального и духовного благополучия составляет любовь к труду, которая облагораживает и возвышает человека. Сказка учит, что настоящую цену для человека имеют только те деньги, которые он заработал трудом и потом («Золотая капля»). Воспитание трудолюбия должно начинаться еще в детстве. Герой сказки «Бездарный сын» упрекает своих родителей в том, что они не научили его трудиться в юности, когда его можно было сгибать как зеленую веточку. Теперь же его, уже взрослого, как и высохшую ветку, невозможно согнуть. Этот упрек ясно показывает отсутствие воли у этого человека, а также вину родителей, вырастивших по сути, нравственного урода. Сказка тем самым дает понять, что без привычки трудиться человек не может считаться полноценным членом общества в силу моральной ущербности.

Одним из излюбленных персонажей сказок народов всего мира являются образы мудрецов. Чаще всего они действуют на втором плане, но их влияние на поступки главных героев почти всегда является решающим. Мудрецы нередко дают советы в виде пословиц или поговорок, а герой сказки должен постичь их тайный смысл. Мудрые советы направлены на то, чтобы герой действовал обдуманно и избежал ошибок на пути к цели. К циклу сказок о мудрых советах в репертуаре башкирских народных сказок можно отнести следующие — «Мудрый старик и глупый царь», «Сундук мудрости», «Лукман Хаким», «Загадочные заветы», «Сухие корочки», «Заветы отца», «Доброе слово дороже золота», «Дорого купленный совет». В последних двух мудрые советы покупаются героями, которые сначала не понимают их смысла. Но, оказавшись в трудной ситуации, они догадываются о нем и реализуют полученные наставления. В сказке «Доброе слово дороже золота» бедняк из любопытства покупает три совета у случайно встреченного по пути мудрого старца. В дальнейшем эти советы спасли его от смерти, дали богатство и предупредили преступление, которое он сам чуть было не совершил.

В народной сказке нашло отражение представление о том, что мудрость предполагает в человеке высокую нравственность, а стремление к мудрости — это стремление к нравственному совершенствованию. Целый ряд ее героев материальному обогащению предпочитают приобретение знаний («Альмирьян», «Шакир», «Иблиамин»). С помощью знаний и мастерства они без кровопролития покоряют даже фантастические существа. История сказочного сюжета о добродетельных ученых юношах уходит в глубь истории. Наиболее древний из всех известных — это ассирийская повесть о мудром Ахияре-Асаргадоне, относящемся к VII веку до н. э. Широкая распространенность этого сюжета по всему миру говорит о высоком рейтинге учености и мудрости в народном сознании, которое возводит их в ранг важнейшей добродетели. Отражение такого взгляда на природу мудрости обнаруживается в древнегреческой философии (Сократ), а позднее — в трудах философов Востока: Ибн-Рошда, Аль-Фараби, Бируни, Юсуфа Баласагуни и других.

Герои сказок «Иблиамин», «Шакир», «Альмирьян», благодаря своей мудрости, стали царями и правили, говорят, справедливо. Шакир даже роздал золото, добытое в колодце, всем беднякам. Сказка одобряет его щедрость и великодушие, осуждая одновременно жадность и вероломство спутников, оставивших его на дне глубокого колодца. Золото в цикле сказок о мудрых юношах играет роль индикатора нравственной чистоты их персонажей. Это касается также некоторых богатырских сказок, таких, как «Акъял-батыр», «Исмай», «Камыр-батыр», «Убырлы-карсык» и др. Товарищи предают главных героев ради золота и красавиц-девушек. Богатые находки высвечивают в них не проявляющиеся до того низменные наклонности — зависть, жадность до чужого добра, корысть. Тем самым батыры-предатели уронили свою честь, так как, чтобы быть батыром, мало быть силачом. Батыр в представлении народа — это благородный и щедрый человек, готовый прийти на помощь слабым и беззащитным. Именно такие образы батыров даны в сказках «Бузансы-батыр», «Карасай-батыр», «Етегэн-батыр», в которых друзья-батыры сообща преодолевают все трудности, не помышляя о подлости и предательстве.

Тема дружбы и взаимопомощи достаточно полно отражена и в бытовых сказках башкирского народа. В сказке «Пять братьев — пять пальцев» отец предлагает своим пяти сыновьям попробовать согнуть пять прутьев в отдельности, а затем — в пучке. Отдельные прутья сгибаются, а пучок, состоящий из пяти прутьев, естественно, труднее согнуть. Так, в иносказательной форме отец преподает детям важный нравственный урок. Пучок из пяти прутьев символизирует спаянность коллектива, его силу и возможности. Главная идея этой сказки перекликается с названием другой, которая называется «В единстве — сила, в разобщенности — погибель». Ее герой посчитал, что с его богатством и здоровьем он проживет и без родных. Даже само его имя Янгызак в переводе с башкирского означает «одиночка». Когда его ограбили и чуть не убили разбойники, братья, забыв про обиды, приходят к нему на помощь. Во второй сказке еще четче, чем в первой, выражена идея обреченности индивида, очутившегося за пределами коллективной жизни.

В отличие от родовой общины, в более поздние времена дружба означала отношения близких по духу людей, делящих вместе и радость и горе. Именно такое понимание этого понятия мы находим в сказке «Загадочные заветы», в которой отец завещает сыну в каждой деревне, где он побывает, построить сарай (дворец). Как и в предыдущей сказке, завет дан в иносказательной форме, так что герою приходится приложить немало усилий, чтобы «расшифровать» его. Старик разъяснил ему смысл завета отца, который наказывал сыну везде и всюду заводить друзей, в доме которых чувствуешь себя так же комфортно, как во дворце. Данная сказка отражает такое понимание дружбы, которое означает не коллективное единство, коллективную спаянность, а единство духовное, готовность прийти на помощь в трудную минуту.

Таким образом, в народной сказке можно обнаружить различные трансформации содержания нравственных ценностей. Думается, что сказка отражает взаимоотношения людей различных эпох, но делает это своим особым способом, который обусловлен особенностями первобытного мышления, сказочной логики и, наконец, фольклорного сознания.

В основе сказочной дидактики лежит ненавязчивая назидательность. Поступки положительных героев ее составляют пример для подражания, а отрицательных — для осуждения. Сказка сама прямо не осуждает действия последних, это делают сами слушатели, тем самым вовлекаясь в сотворчество, сопереживание. У башкир, как и у многих народов, существует поверье, согласно которому наказание ждет тех людей, которые прерывают сказку или мешают ее слушать. У некоторых народов порицаются те, кто отказывается рассказывать сказки и «таят от других мудрость». Все это говорит о важном значении сказки в сфере духовной жизни людей. Являясь хранителем народной мудрости, она обеспечивала преемственность нравственного и эстетического воспитания, мировоззрения в целом.

Нравственное воспитание немыслимо без привития положительных, с точки зрения существующих общественных отношений, нравственных ценностей. Без изучения последних невозможно всестороннее и полное изучение проблемы нравственного выбора в сказке. Сказка отразила одну из древнейших моделей выбора, заключающуюся в способности индивида переступить запреты, регулирующие поведение членов первобытнородового общества. Общеизвестно, что нравственный выбор в определенном аспекте есть выбор ценностей, которые объективируются в культуре и поведении.

Нравственные ценности, выработанные в древности, дают моральные ориентиры поведения, следуя которым индивид сосуществует с подобными ему в едином коллективе. Сказка является продуктом коллективного творчества, что определяет ее направленность на интересное и важное не столько для отдельной личности, сколько для коллектива, для народа. Поэтому на первый план выдвигаются проблемы взаимопомощи, дружбы, единства, верности, щедрости, умение подчинять личное общему. Соответственно, сказка порицает эгоизм, индивидуализм, скупость, то есть все то, что мешает процветанию коллектива, семьи. В сказке герой — не конкретная личность с его неповторимым духовным миром, а некий персонаж, в котором воплотились качества многих. Это обусловлено коллективной природой художественного познания, характеризующейся предельно широкой типизацией, свойственной фольклору в целом и, в частности, сказке, не стремящейся к индивидуализации, к созданию конкретных характеров. Как правильно отмечает К. Ш. Нурланова, «произведения фольклора представляют общественную ценность не в силу их индивидуальности и своеобразия, а потому, что в них синтезированы и получили выражение мысли и чувства множества».

Сказка вполне отвечает определению «кладезь мудрости». Она вобрала в себя нравственные ценности не отдельно взятого индивида, а множества субъектов морали. Нравственные ценности объективируются в поступках и поведении сказочного героя как типичного члена общества и имеют решающее влияние на его выбор. Последний в огромной степени зависит также от мировоззренческих взглядов индивида, выражающихся в представлениях о смысле и целях жизни, о справедливости, счастье, в нравственных идеалах. В сказке уже имеется представление о личном счастье героя, в отличие от мифа, где оно неразрывно связано с общим благополучием. Счастье героев заключается в семейном благополучии — женитьба на любимых, воссоединение разлученных членов, материальный достаток. В то же время под счастьем сказка разумеет гармонию на уровне как семьи, так и общества, космоса. Силы Зла, Тьмы, олицетворяющие хаос, должны быть преодолены, наказаны, уничтожены, чтобы уступить место Силам Добра. Сказка тем самым утверждает оптимистический взгляд на мир, веру в конечную победу добра над злом.

Часто героем сказки является человек простого происхождения, который поднимается на высшую социальную ступень благодаря своим личным качествам — уму, физической силе, помноженной на упорство, целеустремленность. Сказочные герои в отличие от мифических уже не полубоги-демиурги, а обыкновенные люди. Происхождение героя имеет чаще всего социальные формы (царевич и бедняцкий сын). В качестве главного героя выдвигается социально обездоленный представитель семьи, рода, селения. «Различные его признаки (например, «незнайка», «неумойка», «пассивный безумец», «дурачок» и так далее) обнаруживают глубокое значение на ритуально-мифологическом уровне, но сознательно маркируется именно его социальная обездоленность». Для нас же в подобных сюжетах о гонимых и униженных важно то, что даже такой герой может подняться на высокую социальную ступень, что он имеет такое же право на счастье, как и остальные. Тем самым в сказке поднимается проблема достоинства человека, независимо от его социального происхождения, положения в семье.

Изучая мировоззренческо-нравственный аспект народной сказки, необходимо учитывать расхождение моральных установок исследователя и неизвестных создателей сказки. Как правильно отметил Р. В. Петропавловский, «до сих пор в научной литературе не редкость суждение «со своей колокольни» о поступках и нравах людей далеких от нас эпох, восприятие нравственных явлений древности по меркам современной морали». Поэтому действия героев сказки надо воспринимать в контексте той духовной культуры, которая их породила. При этом надо учитывать, что народная сказка не является непосредственным отображением той действительности, в рамках которой она зародилась и развивалась. Поэтому судить о моральных явлениях этой действительности мы можем только косвенно, опосредованно, воссоздавая их в виде мысленных конструкций. Однако сохранившиеся в сказках фрагменты архаического сознания позволяют сделать вывод о том, что она содержит в себе момент истины.

Нравы героев сказок раскрываются через их действия. То же можно сказать и в отношении ценностных ориентаций, тесно связанных и с нравственными ценностями. Другими словами, ценностные ориентации — это нравственные ценности, которые человек реализует в своем поведении. В процессе нравственного выбора ценности проходят проверку на истинность, в противном случае они теряют смысл. Герои сказки реализуют в целом стереотипные программы поведения, что позволяет выявить определенные образцы, на которые они ориентируются. Некоторые из них, следуя Юнгу, мы назвали бы архетипичными. Архетипы задают положительные ориентиры поведения, выражающиеся в советах, а чаще в советах-запретах. Нарушение запрета ведет к неудаче и наоборот. В мотиве запрета отражена вера архетипического человека в зависимость своего благополучия от неукоснительного соблюдения определенных правил поведения.

Таким образом, положительные герои народной сказки реализуют в своих действиях такие нравственные ценности, как уважение к старшим, трудолюбие, бескорыстие, верность долгу, храбрость, честность и т. д. Только обладая этими качествами, они добиваются своих целей.

Из архива: январь 2001 г.