№10.2022. Юрий Татаренко. О человеке и человечности. Интервью с писателем и журналистом Аллой Докучаевой

Юрий Татаренко

О человеке и человечности

Интервью с писателем и журналистом Аллой Докучаевой

отличаются от обычных

– Вы автор бессчетного количества материалов – рецензий, интервью, очерков. Общались с кумирами поколений – Баталовым, Табаковым, Магомаевым, Таривердиевым. Какие они были в обычной жизни?

– Алексей Баталов – яркая личность. Талантливый актер, интеллектуал – и при этом настолько интеллигентен, деликатен! Ужасны дрязги, которые возникли вокруг его семьи. Это просто издевательство над светлой личностью Баталова. Я была с ним знакома, писала о нем. Он бывал у нас дома в Москве, где жила моя мама. После того, как я подарила Тараторкину свой детектив, где упоминается Баталов, Георгий Георгиевич настоял, чтобы я подарила эту книгу и Алексею Владимировичу. Дал мне его домашний телефон и взял с меня слово, что, когда окажусь в Москве, позвоню ему. И вот однажды набираю номер. Женский голос отвечает: «Будьте добры, перезвоните в полночь. Он репетирует со студентами, возвращается домой очень поздно». Я позвонила в четверть первого, Баталов взял трубку. Я рассказала ему про свой детектив «Лицо актера». Тот заинтересовался: «Как бы мне книгу получить? Вы где остановились?» Я говорю, что у родителей и называю нашу улицу. Он обрадовался: «Я мимо в институт езжу. Давайте завтра утром вы выйдете к дороге и вручите мне книгу». А назавтра весь день идет проливной дождь. И он звонит и говорит: «Погода-то нынче какая! Скажите, куда мне приехать?» Так он оказался у нас дома. Звонит в дверь, я открываю не спрашивая. Он меня пожурил за это – ведь тогда в 90-е была в Москве просто жуткая обстановка. Мама, конечно, была счастлива. Она была влюблена в Баталова как артиста. Сварила ему кофе. А он начал расспрашивать, что это за старинные часы у нас на тумбочке. Рассказал, как был в эвакуации в Бугульме, что недалеко от Уфы. Что мама его организовала там театр, и он с пятнадцати лет играет в спектаклях. В общем, просидел у нас минут сорок. Я вручила ему книжку с дарственной надписью. Он прочел и перезвонил, поблагодарил. Мы стали перезваниваться. Он предложил мне откликаться на его телепередачи. Поздравлял меня с Новым годом, на 8 Марта. А потом у него изменился номер телефона…

– А роль Баталова в какой картине выделяете?

– Вы знаете, мне очень понравился фильм, о котором он почему-то никогда не упоминал. Это «Требуются седые волосы», где он играл в дуэте с Ларисой Луппиан, женой Боярского.

– Вы встретили меня удивительными словами: «Сегодняшняя жизнь – не для меня, я – человек из прошлого века». Трудно согласиться: вы по-прежнему в журналистском строю. И не похожи на человека, не принимающего действительность…

– Я принимаю. Просто в силу своего возраста, своих болезней не могу присутствовать, как раньше, на фестивалях, премьерах, других мероприятиях и внимательно отслеживать события культурной жизни. Но я продолжаю работать. Например, для газеты «Республика Башкортостан» написала статью в рубрику «Путешествие в страну СССР» – о взаимоотношениях людей. В тех реалиях человечность была больше свойственна такой субстанции, как «советский народ». Сейчас доброта, взаимовыручка, бескорыстие отходят на задний план. Надеюсь, не навсегда. Человек должен устать от безвкусицы, пустоты, сугубо денежных отношений.

– Вас впору назвать летописцем культурной жизни республики…

– Действительно, это было – в свое время. Книгу «Лица. Знакомые и не очень» я сделала по своим газетным публикациям. Больше полувека рассказываю о тех, с кем встречалась и кто приезжал в Уфу на фестивали, гастроли, творческие встречи – артистах Баталове и Дворжецком, певцах Магомаеве и Пьехе, композиторах Таривердиеве и Фрадкине… Ездила знакомиться к Стругацким, Вайнерам. И они давали нам в газету свои произведения. Мы потом долго перезванивались, стали в какой-то мере друзьями.

Среди героев моих материалов – звезды Уфы: оперные певцы братья Абдразаковы, их педагог профессор Муртазина, главный балетмейстер оперного театра Шамиль Терегулов… У меня есть книга «Дорогие мои уфимцы». В ней представлены художник Сергей Краснов, хирург Рашит Бадыков, артисты Русской драмы, Башкирской драмы и так далее. Все лучшие культурные силы были героями моих очерков.

– Не могу не спросить про вашу большую коллекцию живописи. Вся квартира увешана картинами, можно экскурсию проводить. А что дает ежедневное общение с портретами, натюрмортами, пейзажами?

– Кроме работ профессиональных художников, у меня есть и картины мамы, которая начала рисовать в 83 года, а также работы старшего внука-архитектора. Не считаю себя искусствоведом. Я просто продвинутый зритель. Живопись доставляет мне эстетическое удовольствие.

Я всегда была другом нашего музея Нестерова: посещала все выставки, писала о них. Также дружила, к примеру, с Тамарой Павловной Нечаевой, чьи скульптуры и бюсты украшают наш город, ее росписи остались во многих Дворцах культуры. Видимо, мои герои настолько мне интересны, что становятся дорогими людьми, а многие даже друзьями.

– Скульпторы и художники чем-то отличаются от обычных людей?

– Отличаются – полной погружённостью в свое дело. Смотрела, например, на художника Сергея Краснова – он всегда был занят только своим искусством. Наверное, все творческие люди очень своеобразны.

– Какой уфимский музей посоветуете в первую очередь приезжему?

– Однажды ко мне в гости приехала сестра. Мы пошли в музей имени Нестерова. Замдиректора музея Светлана Игнатенко нам все показала-рассказала: вот Нестеров, вот Бурлюк, а вот Коровин. Оттуда мы решили пойти в Национальный музей. Но Светлана сказала: «Туда можно всегда успеть. Обязательно сходите в Аксаковский». Мы согласились. Она туда позвонила, и нам двоим дали персонального экскурсовода. Мы услышали много интересного!

А еще я бы посоветовала музей Тюлькина. Он находится в том самом домике, где жил художник. Рядом садик. Это не новодел. Вот эти три музея у нас замечательные, я считаю.

мои детективы

– Недавно вышла книга о Фазиле Искандере. В ней говорится о том, что писатель поставил в свой кабинет в квартире уличную входную дверь! Запирался и писал. Мне кажется, вы не такая…

– Абсолютно не такая. Люди меня интересовали с детства. Я ребенок войны. Когда она закончилась, мне было десять с половиной лет, я была уже вполне сознательная девочка. Мы тогда быстро взрослели. Сегодняшние десятилетние дети и тогдашние – это очень большая разница, мы были самостоятельными, принимали решения, несли ответственность за них. Помню, что меня посылали – тогда была карточная система – в очередь за хлебом. Очередь была огромная. Люди долго стояли на улице, прежде чем зайти в магазин. И мне было очень интересно стоять в этой очереди и наблюдать, как они себя ведут. Видимо, этот интерес к человеку перешел потом в профессию – сначала журналиста, а затем и писателя.

– Да уж, советская очередь – это всегда набор характеров, ситуаций…

– Конечно. Даже детективы, которые я писала до недавних пор, психологического толка. То есть мне интересно, почему человек совершил преступление, как его расследовал сыщик. Сегодняшние криминальные истории не укладываются в мое понимание детектива. Потому что сегодня для того, чтобы убить человека, не надо особых психологических мотивов…

– А раньше преступление было из ряда вон выходящим событием?

– Ну, во всяком случае, не таким рядовым, как сейчас. Не знаю, как вы относитесь к детективам Жоржа Сименона…

– Я изучал французский язык по его детективным романам о комиссаре Мегре.

– Значит, и вы столкнулись с тем, что Мегре постоянно думает о том, что же произошло, что послужило импульсом к правонарушению. Мегре, Пуаро, мисс Марпл – это все главные герои психологических детективов. А я – их ученица.

– Интересно, не было ли у вас знакомых в органах внутренних дел?

– Конечно, были! Они меня и подтолкнули к написанию детективов. Я горьковчанка. Там окончила школу и университет, тринадцать лет отработала в печати. Одним из героев моих очерков был следователь по особо важным делам Михаил Кирнус. Я рассказала о раскрытом им преступлении в Москве, когда в одном из институтов пропали друг за другом две девушки, их вызывали прямо с лекций, а вскоре нашли убитыми. Обе были дочерями известных людей, которые добились того, чтобы преступник был найден. И вот этот горьковский следователь, как профессионал очень высокого класса, был затребован в столичную бригаду. В этом деле был «след Баталова». Когда было совершено третье подряд однотипное преступление, мелькнул мужчина, очень похожий на известного артиста. Говорили, что это был сам Баталов. В общем, закрутилась интересная история. И этого маньяка раскрыл именно наш горьковский следователь. Его наградили орденом Трудового Красного Знамени – хотя в брежневские времена ордена вручались практически всегда только в связи с юбилеями. Но вы представляете, мой очерк сняли из номера газеты – потому что в нашей стране, а тем более в столице, не должно было быть никаких маньяков! Я была вынуждена переписать материал. А через несколько лет, когда цензура была снята, я, работая уже в Уфе, написала детективную повесть «Лицо актера». Она была опубликована у нас в «Вечерке». Послала газетную вырезку этому следователю. После чего он прислал мне письмо: «Спасибо. Могу вам рассказать несколько таких историй». Я пошла к нашему редактору, показала ему это письмо. И он тут же отправил меня в командировку в Горький. Но мне не повезло. Потому что к тому времени этот следователь уже перешел на адвокатскую работу – по состоянию здоровья. И у нас с ним были только сутки на встречу – он уезжал в тюрьму к своему подследственному, в другой город. Но все же успел мне описать несколько интересных случаев. Опираясь на них, ну и, естественно, придумав массу всего дополнительного, я написала три детективных повести. У меня даже вышла книжечка «Тайны старого дома». А дальше я уже раскрутилась как профессиональный детективист. И я уже придумывала сама.

– А вы за своим земляком-сыщиком сутки напролет авторучкой записывали?

– Да. Тогда, по-моему, не было никаких диктофонов в помощь журналисту. Я и сейчас пишу по-прежнему шариковой ручкой, а набираю только небольшие тексты.

– Какие они, следователи, в обычной жизни? Сильно отличаются от художников?

– В Уфе я познакомилась еще с одним очень хорошим следователем. Просила его перед публикацией читать мои детективы, чтобы он проверял, насколько профессионально в них все изложено. Оба следователя, уфимский и горьковский, были очень преданы своему делу.

– И актеры, и литераторы очень схожи со следователями – хотя бы тем, что постоянно размышляют о своих персонажах. К слову, об актерских способностях – они часто могут пригодиться журналистам, согласны?

– Безусловно. А еще после написания детектива, долгой трудной работы, ты должен успокоиться – так же, как актеры после спектакля. Я вот, например, очень хорошо понимаю, почему артисты выпивают. И прощаю им этот грех.

– А почему, по-вашему, они выпивают?

– А потому, что они выкладываются! Хороший актер становится своим персонажем. После чего нужно прийти в себя, снять стресс. Когда пишешь, те же волнения.

– Стоп. Давайте уточним. После каждой книжки вы неделю снимаете стресс?

– Это не совсем так. Я могу не спать ночь, забыть принять лекарство. Когда пишешь, можно от всего отрешиться. Недавно писала для «Бельских просторов» об актрисе Татьяне Макрушиной. Она ничего не ест накануне и в день премьеры. Настолько волнуется.

уфимские театры

– Вернемся на полвека назад. Из большого города на Волге вы переезжаете в город на Белой. Как происходило ваше знакомство с культурным миром Уфы?

– Вы знаете, этот город покорял тогда красотой, чистотой и зеленью. В 1970-м было мало машин. Градоначальником был человек, который не ел, не спал – а по утрам ездил по городу с контролем, сажал сирени и черемухи, знал каждый уголок. Уфа при нем занимала первое место в стране по благоустройству. А многонаселенный Горький не мог сравниться по чистоте и порядку с Уфой. Вот такое первое впечатление.

Теперь второе. В тогдашнем Горьком была очень сильно развита партийная элита, не допускавшая ничего передового. Она сильно подавляла. А в Уфе была определенная степень свободы – пока и здесь не стали закручивать гайки. Тут работали очень интересные люди – в науке и культуре. Среди них было много тех, кто остался после эвакуации. Сюда в годы войны приехали ленинградские, киевские театры. А также московские инженеры и ученые. Столичный институт нефти дал начало уфимскому нефтяному институту. Рыбинский институт пустил корни в местный авиационный институт. Поэтому, считаю, культурная жизнь здесь была на высоте. Я бы не назвала Уфу провинциальным городом.

– Какой уфимский театр посетили первым?

– Мы с мужем в первую очередь пошли узнать, что такое Башкирский театр драмы. Попали на спектакль «Прощание в июне» по пьесе Вампилова. Тут был такой видный артист – Хусаин Кудашев, который был как две капли воды похож на Брежнева. И он потом играл генсека. Кудашев оказался занят в том спектакле. Мы пришли в театр, не знали башкирского языка. Но пьеса была знакома. И спектакль не разочаровал. Хотя башкирская игра – а в те времена особенно – такая слишком крикливо-громкая…

– Думаю, мало что изменилось с тех пор. Довелось посмотреть в этом театре спектакль «Зулейха открывает глаза», где актеры, знаете ли, тоже не тишили, темперамент проявляли на полную катушку!

– Я видела премьерный спектакль по повести Яхиной – до того, как прочитала книжку. И постановка произвела большое впечатление. При всех замеченных мною недостатках я написала положительную рецензию.

– Какой уфимский театр 70-х можно было считать лидирующим?

– Театр кукол тогда привлекал особое внимание публики, особенно молодой, спектаклями, необычными по форме. И содержание спектаклей было зачастую смелым в те годы, суровые с точки зрения идеологии. Этот театр славился, я тоже много писала о нем. Режиссер Владимир Штейн со своими талантливыми актерами – при поддержке опытного директора Наджета Аюханова – внесли свежую струю в театральную жизнь Уфы. Спектакли Театра кукол были отмечены и на престижных фестивалях. Тогда это было новым, что актер, исполняющий главную роль, работал «живым планом», выходя с куклой к зрителям. Помню совершенно блистательные актерские работы – к примеру, в «Белом пароходе» мальчика, говорившего голосом Венеры Рахимовой. В спектакле по повести Мустая Карима «Не бросай огонь, Прометей!» можно было наслаждаться сценой, где выпускник Горьковского театрального училища Игорь Капатов выглядел на уровне лучших драматических актеров. Партийные руководители не слишком жаловали свободомыслие в этом театре, и Штейну в конце концов пришлось уехать.

Должна сказать, в Уфе были очень хорошие театральные менеджеры. Вячеслав Стрижевский – из фотокорреспондентов вырос в деятеля искусств, стал директором Русской драмы. Потом он перешел директором в Оперный театр. Или Андрей Шишкин (он сейчас директор оперного в Екатеринбурге – театра, который гремит на «Золотой маске») был директором Русской драмы, потом Башкирской оперы.

По большому счету, все уфимские театры для меня равноценны. Я со всеми дружила. Везде были точки опоры – среди актеров, певцов и танцовщиков. Балет у нас замечательный.

с балетными людьми

– Десять лет назад вы написали книгу «Отпуская в полет лебедей» – о выпускниках и преподавателях хореографического колледжа имени Нуриева. Чему удивились, столкнувшись с миром балета?

– Почти все педагоги колледжа были ведущими солистами труппы Уфимского театра. Кого-то застала на сцене, о ком-то писала со слов. Меня потрясли своей работоспособностью и преданностью своему делу все танцовщики – в особенности Шамиль Терегулов, который в мою пору был главным балетмейстером в оперном театре и преподавал, а также его жена Леонора Куватова, которая заняла его пост в театре после смерти супруга. Оба были приверженцами классического балета. Она училась в Ленинграде, он – в Перми. И эта пара сделала для нашего балета очень много – прежде всего в том, что касается выучки. И теперь наша балетная труппа – замечательная: и солисты, и кордебалет. Это очень тяжелая профессия.

Работа над этой книгой шла около года. Литературной основой стали беседы с балетными людьми. Доверяю больше всего живому контакту. Документы нужны для того, чтобы подтвердить какую-то цифру. Или факт, который помнится неточно. Я не очень большая любительница архивов. Для того чтобы писать об ушедших, надо узнавать контакты тех, кто их знал. Это большая работа.

Книга «Отпуская в полет лебедей» написана по заказу. У меня таких несколько. Но я в них вкладываюсь так же, как и в свои повести и рассказы. Не могу работать халтурно. Дорожу своим именем на обложке.

– В Казани я видел памятник Нурееву, а в Уфе только музейная экспозиция в фойе театра. Как так?

– В свое время памятник Нурееву в Уфе предлагал сделать знаменитый Зураб Церетели – и совсем за небольшие деньги. Но его предложение отклонили. Отношение к танцовщику тут было сложным – как к сбежавшему за границу. В итоге ему даже не разрешили проститься с умирающей матерью… Зато сейчас признали, что Нуреев – большая величина. Мы проводим Нуреевские фестивали. Гордимся, помним, говорим о нем. Рассказ о Нурееве открывает книгу «Отпуская в полет лебедей». Первый директор Уфимского колледжа искусств Алик Салихович Бикчурин учился вместе с Нуреевым в Ленинграде и много рассказывал мне о нем.

– Сейчас вроде не так много балетных спектаклей в репертуаре театра?

– Не соглашусь. У нас сохранились спектакли в хореографии Григоровича, к примеру – «Щелкунчик», «Лебединое озеро», другая классика. Еще одна постановка, «Анюта», сделана Владимиром Васильевым. Терегулов и сам ставил балеты…

Сейчас в театре – приверженцы нового хореографического направления. Оно себя еще не смогло полностью реализовать, я считаю. Много там примитивного. Но это пытаются поднять на щит. Мне также не нравятся осовремененные оперные спектакли, где на певцов надевают пиджаки вместо исторических костюмов. И считают, что это доходчиво.

Годунов в пиджаке

– Здоровый консерватизм в искусстве важен. Фантазия художника безгранична, и в желании самовыразиться можно уйти очень далеко…

– В том-то и дело! Уходят очень далеко и очень часто. Борис Годунов в пиджаке, в рубашке с галстуком – ну неужели это дает какой-то новый эффект в понимании, что такое власть, народ и так далее? Но если бы Борис был одет по-царски, неужели мы бы не поняли суть оперы?

– Некоторые деятели театра любят повторять, что театр не музей. С другой стороны, уфимский спектакль «Аттила» оформлен весьма традиционно.

– Эх, вы не слышали в этой опере Ильдара Абдразакова! И артистов Мариинки, которых он пригласил выступить в Уфе. Это был восхитительный спектакль, настоящий праздник музыки. Бисировали каждую арию!

У Аскара Абдразакова тоже был звездный период – лет двадцать пять назад, когда его приглашал миланский театр «Ла Скала», он выступал и во Франции, и в Германии, собирал награды на фестивалях. Ильдар моложе брата лет на восемь. И он пошел по всем следам Аскара. А потом вырвался вперед. Бас нужно беречь. Как любой другой голос. Но Аскар в свое время себя не жалел.

Помню, в Самаре была поставлена опера Слонимского «Видения Иоанна Грозного». Аскар, исполняющий партию Грозного, не уходил со сцены. Режиссером выступил Роберт Стуруа, а дирижировал Мстислав Ростропович. Аскар пригласил на свой единственный спектакль небольшую делегацию из Уфы – педагога Миляушу Галиевну Муртазину, меня и Юрия Никифоровича Коваля, журналиста «Вечерки», прекрасно разбиравшегося в музыке и писавшего изумительные материалы. Аскар договорился, что мы возьмем интервью у Ростроповича после спектакля. И вот идем по коридору, а за нами бежит какой-то мужчина и недоумевает: «Вы к кому? К Ростроповичу? Он вас не примет!» Но Ростропович нас пригласил в кабинет. А мужчина, оказалось, был композитор Слонимский. Ростропович сказал об Аскаре очень хорошие слова – что тот прекрасно спел, изумительно сыграл.

Братья Абдразаковы великолепно играют. Такого высокого актерского мастерства нет у многих других. Сегодня к оперным артистам обязательное требование – умение играть, как в драматическом театре.

В нашем оперном есть хорошие голоса. Особенно у женщин. А мужчины наши статью не вышли в братьев Абдразаковых, которых я считаю эталонами оперных певцов.

про журналистскую кухню

– Театры, опера, балет да ещё написание книг – а ведь профессия журналиста не предполагает избытка свободного времени…

– Лишнего времени оставалось действительно мало. У нас был замечательный редактор Явдат Бахтиярович Хусаинов. Например, когда журналистами были недовольны свыше, наш редактор ходил «на ковер» сам. Защищал своих сотрудников. Брал на себя ответственность. А нам давал свободу творчества, свободу мнения. В какой-то мере меня он сделал писателем. Он считал, что детективы, идущие из номера в номер в «Вечерке», дают очень большую популярность газете. В те годы не было ни Устиновой, ни Донцовой. Ни всех остальных авторов, которые расплодились со страшной силой. Некоторые мои объемные детективы публиковались около месяца. Когда вышла повесть «Ночные знаки», читатели потребовали продолжения! Писали письма в редакцию, звонили. И я написала вторую часть.

Порой редактор делал так – вызывал к себе и говорил: «Алла Анатольевна, начинается подписка – пишите детектив». Я отвечала, что у меня нет никаких наработок. А он говорил: «Вы получили редакционное задание – приступайте». И я писала. И очень благодарна нашему редактору. В издание мой первой книжечки «Тайны старого дома» он вложил редакционные средства. Тираж был двадцать пять тысяч экземпляров – огромный по нынешним временам. И по мере продажи тиража деньги возвращались. Друзья газеты – Русский драмтеатр – продавали мою книгу зрителям, наряду с программками к спектаклям. И до сих пор меня встречают старые капельдинеры и благодарят за возможность приработка – они чуть завышали цену, продавая мою повесть. Остатки тиража выдавала уже в нынешние времена местному организатору культурной жизни Светлане Чураевой в качестве призов для литконкурсов.

«Вечерняя Уфа» продолжает выходить, но это сейчас совсем другая газета. Абсолютно не такая! Она стала больше информационной. Сильнее связанной с городской властью. А тогда она была более творческая. Газету «Правда», рупор официоза, заставляли выписывать. А в качестве конфетки разрешали подписаться на «Вечернюю Уфу». Она выходила огромным тиражом – сто тысяч экземпляров. На мозговых штурмах в редакции придумывали интересные акции для читателей – пятничные познавательные выпуски, полосы читательских материалов, акции «Первый день весны», «Первый день лета» и так далее. Раз в месяц обязательно давали «Литературную страницу», ее вел критик Александр Касымов, публиковавший рецензии в московских журналах. Ныне хорошо известный уфимский писатель Игорь Фролов дебютировал именно у нас. И не он один. «Вечерка» была народной газетой. Наш редактор добивался того, чтобы газета не была провинциальной. Мы широко освещали гастроли москвичей – в Уфу приезжали на целый месяц Театр Моссовета и Малый театр, вахтанговцы и Театр Советской армии. Журналисты ездили в творческие командировки. К примеру, ко Дню космонавтики Лилию Перцеву отправляли в гости к матери Гагарина. На 60-летие Мустая Карима меня посылали в Москву, чтобы я встретилась с Сергеем Михалковым, с переводчиком Еленой Николаевской, с Маргаритой Тереховой, игравшей в спектакле по пьесе Мустая Карима «В ночь лунного затмения», с хирургом Богушем, который оперировал Мустая после того, как фашистская пуля пробила комсомольский билет и задела легкое.

– Мне доводилось писать очерк о заводе ДСП – а вы какие необычные редакционные задания получали?

– Я много писала не только о культуре, но и на тему образования. Писала о нашем моторостроительном заводе. О бывших фронтовых бригадах. Отдельная эпопея связана с горьковским заводом «Красное Сормово», именно он дал мне толчок к писательству. Старалась вникнуть в тонкости работы заводского КБ. Брала учебники у родственников-кораблестроителей, читала, консультировалась у родни. И, кроме того, тот инженер, с кем мы родились в один год, оказался хорошим педагогом. Он был прикреплен ко мне как связующее звено завода с журналистом. И замечательно все объяснял.

– Новости на порталах обновляются ежечасно – какой смысл писать на века? Да и раньше говорили: срок жизни газеты – сутки…

– У нас в газете был отдел новостей. Я ими никогда не занималась.

Помните, был такой аппарат «Буран»? Наш земляк, Урал Султанов был в команде космонавта Волка. И когда я узнала об этом, решила первой в Уфе рассказать о полете «Бурана». Когда-то я писала об отце Урала Султанова, прошедшем очень интересную военную эпопею – плен, побег из него, встреча на фронте с сестрой. Я ездила к ним в гости и познакомилась с Уралом. Он был тогда курсантом летного училища. Жаль, что «Буран» не получил должной финансовой господдержки в лихие 90-е. Но проект вошел в историю. Недавно под Уфой открыли аэрокосмическую школу. И она носит имя живого Урала Султанова. Я написала документальную повесть о нем.

Газета держит руку на пульсе страны, сохраняет факты, становящиеся нашей историей. Поэтому новости не стареют, как мне кажется. Некоторые из них – абсолютно точно.

– Еще вопрос про журналистскую кухню. Не секрет, что многие известные люди, дающие интервью, говорят путано и косноязычно. Как вы определяете степень свободы интервьюера, готовящего расшифровку беседы перед сверкой текста? Ведь устная речь – это не письменная!

– Все зависит от того, кто вам дает интервью. Известный композитор Давид Тухманов, ознакомившись со своим интервью в «Вечерке», отметил: «Что я сказал – то и прочел в газете!» Я встречалась с композитором Фрадкиным, актерами Чурсиной, Табаковым. Это был цвет нации. Они говорили так, что их причесывать не надо было. Но были и те, кто в жизни очень интересен, а прямая речь у него засорена. Конечно, я все поправляла – оставляя суть, которую человек проговаривал. Старалась сверять текст перед публикацией – обычно по телефону. Если что-то собеседнику не нравилось, спрашивала, как он предлагает изменить какую-то формулировку.

– Тут может возникнуть другая проблема – сроков. Я однажды выслал мейл своему герою, а потом полгода не мог получить завизированное интервью…

– У меня был похожий случай, когда я делала заказные книги для общества инвалидов. В сборнике «Всегда рядом» было вступительное слово мэра Уфы. Он потом попал в российское правительство, отвечал за социальные вопросы. Он попросил меня написать текст вступления, поскольку мне сильно доверял. Я написала на страничку – но чиновник в этот момент угодил в больницу. А все надо было обязательно согласовать. Я поехала к его инструктору. А он меня начал тиранить – и книга не могла выйти. То надо было что-то дописать, то он это сокращал. Все это длилось несколько месяцев! Наконец мэр вышел из больницы и сразу мне подписал разрешение на публикацию.

Сколько зубов у акулы пера?

– Сколько зубов у акулы пера?

– Вопрос отчасти шутливый. Но мне кажется, что… Я не воспринимаю журналиста как акулу пера. У нас были другие взгляды на профессию. Мы старались писать правдиво, приносить пользу людям.

– Репортеры не врачи. Так ли необходимо газетчикам журналистское образование?

– Репортеры не врачи – но если они вникают в человеческие нужды, стараются помочь, то в каком-то смысле являются врачами. Не в медицинском отношении – а в душевном. Но иногда и в медицинском тоже. В моей горьковской практике был такой случай. Я работала в местной «Вечерке». Заведовала отделом писем и жалоб. Пришла женщина со слезами на глазах. Ей сделали операцию. Удалили доброкачественную опухоль из груди. Но уже несколько месяцев испытывала жуткую боль. Ходила по врачам – ей выписывали мази, но ничего не помогало. Я позвонила главному хирургу города, объяснила ситуацию. Тот эту женщину принял. Выяснилось, что после операции в груди забыли ножницы.

А что касается специального журналистского образования – так у меня его нет. Я окончила филфак университета. Считаю, если человек умеет писать, если он внимателен к людям, то этого вполне достаточно. Многие мои коллеги не учились на журфаке и были прекрасными журналистами. Мой сын работает журналистом, окончив Уфимский авиационный институт, факультет инженерной экономики. Видимо, сказались мамины гены. А я их получила от своих родителей-журналистов.

– Представим: вы показываете свой новый материал, интервью с известным человеком, знакомому, не столь большому мастеру своего дела. А тот сразу спрашивает: «Когда уже со мной интервью будет?» Что ответите?

– Не помню такого, чтобы человек сам себя предлагал. Есть в Уфе такой, очень любит, когда о нем пишут. Мне кажется, это почерк сегодняшнего дня – раньше подобный самопиар был попросту невозможен. Тогда скромность, к сожалению, поощрялась. Говорю «к сожалению» потому, что те, кто с этой скромностью выжили, ничего не нажили. А заслуживали многого.

Журналистские открытия

– Кроме Аксакова, Башкирия связана и с другими литературными именами: Довлатов, Платонов, Цветаева, Маканин, Улицкая, музыканты Шевчук и Земфира…

– Все они задели республику, можно сказать, по касательной – кроме названных вами музыкантов. А вот тот же Спиваков здесь только родился. Здесь жил Юрий Яковлев во время эвакуации в годы Великой Отечественной войны. Ему было лет тринадцать-четырнадцать, он ходил в школу в поселке Красный Ключ. Потом семья переехала в Уфу, и Юра работал курьером Национального банка. У него не было нормальной обуви, деревяшки вместо подметок. Народным артистом СССР он приезжал в Уфу, чтобы выступить в Русском драмтеатре. Меня тут же позвал директор театра Стрижевский, чтобы поездить по городу вместе с Яковлевым и потом написать об этом. Юрий Васильевич вспомнил свое трудное детство, и мы заехали в тот самый банк. К нам спустился руководитель, услышал о «бедном курьере» Яковлеве – а вечером приехал в театр на творческую встречу с Яковлевым и Лановым и вручил Юрию Васильевичу коробку с отличными ботинками!

– А я буквально пару месяцев назад познакомился с дочерью Яковлева, народной артисткой России Аленой Яковлевой – когда Театр сатиры приезжал в Новосибирск на гастроли.

– Я читала интервью с ней – интересная женщина. А с Юрием Яковлевым связана еще одна занятная история. Я была у своей сестры в гостях. Она собирает мемуары известных людей. И мне попал в руки фотоальбом Яковлева. Под одним снимком такая подпись: «Наш четвертый класс в Красном Ключе, где я учился. Мое лицо обведено кружочком. А впереди сидит наш замечательный преподаватель истории, географии и немецкого. Ему на тот момент едва ли было больше восемнадцати лет. Он ждал призыва в армию. Помню, что звали его Григорием Семеновичем». Прочла я это и вспомнила, что в Уфе есть замечательная школа, где директором был Григорий Семенович Розенблюм. Он мне рассказывал свою биографию – его родители были эвакуированы в Башкирию из Витебска, а он, приехав сюда после первого курса пединститута, учительствовал, пока не получил повестки на фронт. Звоню, спрашиваю, преподавал ли он в Красном Ключе в годы войны. Тот отвечает: «Да, конечно». Я говорю: «А вы знаете, что в вашем четвертом классе учился будущий народный артист Юра Яковлев?» «Тот самый, из фильма “Иван Васильевич меняет профессию”? Не может быть!». Рассказала ему про фотоальбом. Григорий Семенович был в полном восторге. Я от сестры возвращаюсь в Москву, позвонила Яковлеву: «Я нашла вашего учителя, он живет с семьей в Америке». Он отвечает: «А я его помню до сих пор. Он был очень деликатным. Мы все его очень любили. Можете дать его телефон?»

– Журналистские открытия – это, конечно, счастье…

– Да! Я, глядя на школьное фото Юрия Васильевича, почувствовала себя Ньютоном, которому на голову упало яблоко, честное слово!

– Так какое у вас читательское восприятие книг Довлатова, Улицкой, Маканина?

– Моя коллега по «Вечерке» Лилия Перцева училась с Маканиным в одной школе. Она ездила к нему, писала материалы о нем. Я читала его первый роман – он хорошо написан. Но психология одного из героев, убийцы, была передана так, что я подумала: «Мне этот герой не интересен». А вот Довлатов замечательный, Довлатова люблю. Улицкая для меня сложновата. Я более легкомысленная женщина. Я всех попробовала «на глазок» – и Прилепина, и Водолазкина, и Сенчина – не мои это авторы.

ЛИРИК И ФИЗИК

– Десять лет назад выходил ваш материал с хлестким заголовком: «Время непрофессионалов». А сейчас какое время?

– Такое же. К сожалению. По крайней мере, среди руководителей, так называемых «эффективных менеджеров», непрофессионалов много. И они, как мне кажется, многое подпортили – в экономике прежде всего. Продумывать систему импортозамещения нужно было как минимум лет двадцать назад.

В свое время мой муж-физик активно пытался внедрить свои новаторские идеи в жизнь, но постоянно где-то на какой-то стезе эти предложения зажимались и ничего не делалось.

– Вы с мужем выпустили книгу в соавторстве «Суд божий».

– Первый вариант был издан в 2007 году в Москве. А потом уфимское издательство «Китап» выпустили сокращенную версию. При написании книги мы с мужем много спорили. Он отвечал за идею книги, за научную часть, за фантастику. Я говорила, что в тексте слишком много науки. А он не соглашался. Говорил: «Почему ты думаешь, что нас будут читать только гуманитарии? Я показывал текст своим коллегам, физикам, химикам – им все было понятно. Они нисколько не смущались тем, что в книге много науки».

К слову, о времени непрофессионалов. Редакторы «Китапа», сейчас они там уже не работают, сократили текст книги по своему разумению и не показали нам верстку. И в результате одна смысловая связка не получилась. Да и слова некоторые изменили до смешного: вместо «секс» – «телесное удовольствие».

– Как часто физик Семен Шапиро и лирик Алла Докучаева за шестьдесят один год семейной жизни спорили? И на какие темы?

– Спорили мы редко. Он столько знал о мире, о физике! А я же гуманитарий. Для того чтобы в школе получить медаль, я физику вызубривала. Видимо, учитель в школе у нас был не очень хороший, плохо объяснял предмет. А когда мне объяснял муж, я все понимала. Он был блистательным педагогом.

Муж был моим первым читателем и критиком. Он точно находил все недоработки. Я прислушивалась ко всем его замечаниям. Кроме того, он часто подавал мне идеи будущих детективов. В Баден-Бадене мы посетили музей Фаберже, были восхищены экспозицией – яйцами, шкатулками, диадемами. И супруг предложил мне написать историю о краже музейной ценности. И я написала.

– Ваши взгляды на спектакли совпадали?

– Практически всегда. Мы ходили в театр вместе. Муж вырос в Москве, он воспитывался на лучших спектаклях. Студентом МЭИ он часто сидел на ступеньках, но посмотрел все значимые премьеры. Он был очень глубокий человек, мыслитель. Я училась в Горьком, приезжала к родителям в Москву. Он меня приглашал в театр. После спектакля шли и рассуждали. Он так глубоко разбирался в спектаклях, что я, гуманитарий, ему не соответствовала. Мы познакомились, когда я закончила 10-й класс, а он – третий курс института. Он мне казался ужасно умным. Но потом я его догнала! Я так думаю, по крайней мере.

творческая связь

– Много ли авторов, чьи тексты ждете в «Бельских просторах»?

– Мне очень нравится проза Игоря Фролова. Я прочитала его рассказ про любовь, он очень тонко и психологически точно выстроен. И с тех пор слежу за его творчеством. Но сказать, что мне понравилось то, что говорил Фролов в вашем интервью, я не могу, извините. Очень нравятся стихи Светланы Чураевой. С интересом читаю в журнале Наталию Санникову.

– Через год – столетие местной писательской организации. Вы наверняка были знакомы со многими ее членами. Расскажите, с кем вы близко общались?

– Раньше вступить в СП СССР было невероятно трудно. Когда у меня вышли три книжки, Мустай Карим предложил мне вступить в ряды этой очень авторитетной организации. А рекомендацию мне дал Мурат Рахимкулов. На обсуждении моей кандидатуры один из моих недоброжелателей сказал: «Я против, хватит Докучаевой того, что она уже член Союза журналистов!» И меня защитили Мустай Карим и Муса Гали. И меня приняли. А в последние годы кого только туда не принимали…

– Вы были знакомы с Мустаем Каримом?

– Да, близко знакома. «Вечерняя Уфа», где я работала сначала ответственным секретарем, а потом заместителем редактора, периодически печатала стихи. У нас была рубрика «Литературная страница», газета очень поддерживала и поэтов, и писателей, приносящих в редакцию свои рукописи. Однажды ко мне в кабинет пришел Мустай Карим с подборкой стихов. И спросил: «Может быть, вы что-то опубликуете?»

– А что вы ответили? «Заходите через месяц»?

– Нет, я уже знала, кто это такой, конечно. И мне было приятно с ним познакомиться. Мустай Карим потом очень внимательно следил за моими публикациями, звонил и говорил, что ему понравилось, а что – не очень. У нас была какая-то творческая связь, я бы так сказала. Однажды он пригласил меня к себе домой. И попросил, чтобы я сделала с ним интервью к 8 Марта. У него тогда болела жена, и он хотел, чтобы в качестве поддержки вышел материал про их семейную жизнь, историю знакомства. И я написала про них – и стала кем-то вроде друга семьи, меня приглашали в гости. К моему 75-летию вышел буклет, и там приведены такие его слова обо мне, которыми можно гордиться.

– Зачастую человек, приобретая известность, становится заносчивым…

– Это не про Мустая Карима, у него не было проявлений звездной болезни. Он был одинаково деликатен и с дворником, и с главой республики. Это отмечают все – соседи по дому, коллеги. Мустай Карим был очень демократичен в общении.

В нашей русскоязычной секции мы довольно тесно общались с Робертом Васильевичем Палем, Мадрилем Гафуровым, Георгием Кацериком, Борисом Павловым, Александром Филипповым. Мы читали книги друг друга, обсуждали их. Роберт Васильевич тогда работал в «Бельских просторах». Он был крестным отцом нашей с мужем книги «Суд божий». Роман понравился Палю, и он способствовал его публикации в журнале. Он много переводит с башкирского – и прозу, и стихи. Большой молодец.

Сейчас очень активно работает Светлана Чураева – она и замглавного редактора «Бельских просторов», и организатор литшколы, и переводчик, и автор перевода гимна республики, десять лет проводит фестиваль «КоРифеи». Заниматься с молодыми авторами, вовлекать их в литературную жизнь – великое дело.

– Нигде нет столько мемориальных табличек на домах «Здесь жил и работал такой-то писатель», как в Уфе!

– Думаю, дело в том, что у нас мало по-настоящему великих. Кроме того, родня некоторых умерших писателей очень напористые, пробивные люди. Считаю, самая главная награда для писателя – когда тебя читают.

– Последний вопрос. Как событие за прожитые пятьдесят два года в Уфе считаете самым важным?

– Выход моей первой книжки стал для меня очень значимым событием. Как и вступление в Союз писателей. А еще – бриллиантовая свадьба, это шестьдесят лет семейной жизни. Дорожу огромным количеством друзей. Дружба – великая ценность.