№4.2022. Юрий Татаренко. Можно улететь в космос. Интервью с артистами эксцентрик-дуэта «Санки» Андреем Хакимовым и Тимуром Хабибуллиным

Юрий Татаренко

Можно улететь в космос

Интервью с артистами эксцентрик-дуэта «Санки» Андреем Хакимовым и Тимуром Хабибуллиным из цикла «Уфимские встречи»

 

 

Уже лет десять «Бельские просторы» и «Санки» идут бок о бок: группа украшает почти все культурные события журнала, организует грандиозную музыкальную часть молодёжного фестиваля «КоРифеи», помогает растить литературную смену в литшколе «КоРифеи»… Но большой разговор на страницах журнала состоялся только сейчас.

 

 

соавторская песня

 

– Кто есть кто в «Санках»?

Тимур Хабибуллин:

– Я отвечаю за музыку, Андрюша – за тексты. Иногда немного корректирую его слова. А он, в свою очередь, высказывает свои музыкальные пожелания. У нас – соавторская песня!

Ю. Т.: Этот жанр – неконфликтный?

Андрей Хакимов:

– Выступать вдвоем – это идеальный вариант! Во-первых, тебе никогда не скучно. Во-вторых, что бы ни случилось, всегда можно из сложной ситуации выскочить без особых потерь – если подключать чувство юмора. Когда я приношу Хабе новую песню, ее гармония в процессе работы может измениться до неузнаваемости. И это нормально. Мы с ним – экспериментаторы. То есть не ставим заборов в творчестве.

Сложности начинаются там, где человек стремится к популярности любой ценой. Люди, заточенные на успех, перестают замечать все, не имеющее отношение к достижению этой цели. «Санки» – про другое. Все, что мы делаем – это чистой воды самоирония. Мы развенчиваем человеческие трагедии.

– Для чего?

А. Х.: Чтобы люди не впадали в безрадостное состояние. Суть человека – радость. Человек улыбается, когда ему что-то интересно. Когда ему хочется жить.

– У Тома Уэйтса был блокнот для ежедневных наблюдений, черновиков песен. Андрей, а у тебя такой имеется?

А. Х.: Я склонен доверять своей памяти – ничего никогда не записываю! Запоминаю лица, голоса – легко, имена – сложнее. Впервые записал тексты песен на бумаге пару лет назад, когда мы прошли в конкурс Грушинского фестиваля. Я отнесся ответственно, попросил Свету Чураеву правильно расставить запятые.

– Какие пять слов подберете про своего партнера по дуэту «Санки»?

А. Х.: Конечно, он смелый… Пьеро. Да, смелый Пьеро – уже два слова. Композитор. Артист. Друг. Вообще, вопросик непростой – я бы над ним сутки думал…

Т. Х.: Так… Друг. Поэт-песенник. Добряк. Семьянин. Молодец! Кроме того, он отличается нереальным терпением. Знаешь, у звезд часто спрашивают, что бы они посоветовали своим молодым коллегам. У меня есть свой совет начинающим артистам: будьте терпеливы. Вот и все! Очень многие ломаются в самом начале пути. Вроде бы что-то сделано, но это не выстрелило – и все, хана, люди сразу сдулись. Нужно быть тер-пе-ли-вым! Сломать может очень многое: отношение как к обслуживающему персоналу, невостребованность, безденежье. И человек может психануть: да на фиг мне это надо?! Но если веришь в свой талант – иди до конца.

У звукорежиссеров есть правило десяти тысяч часов. То есть ты это время должен провести в наушниках за работой. Тогда ты станешь профессионалом. Я провел в студии пять-семь тысяч часов – за шесть лет. Так что мне еще многое предстоит наработать.

– В музыке как в спорте, получается?

Т. Х.: Абсолютно! С каждым годом у тебя получается все лучше и лучше. И, бог даст, лет через семь из тебя что-то выйдет. Возьми любого артиста – до взлета у него было лет десять ковыряний! Любого!

– Переход из количества в качество?

Т. Х.: Да. Хочешь быть артистом – паши, пробуй, лезь на самый верх.

– «Санки» именуют эксцентрик-дуэтом. Но есть мнение, что, прежде чем влезть в эксцентрику, нужно знать, где центр. Согласны?

А. Х.: Абсолютно. Наш центр, ядро, зерно – это доброта. И любовь.

– А где черта, за которой пошлость?

А. Х.: Видишь ли, мой дед был историком. Потом ловил немецких шпионов в Польше. Потом учил трудных подростков. Все его дети стали инженерами. Аналитический ум двух поколений нашей семьи позволяет мне сразу отличить хорошее от плохого.

Однажды я попал в жюри конкурса спортсменов-водников, а им по уставу полагалось соревноваться в номинации «Бардовская песня». И вот пара ребят вышли на сцену и ужасно проорали песню «Катюша». Все члены жюри демонстративно вышли из зала, один я поставил парням высший балл – за искренность. В итоге на следующий год водники состязались сугубо в спортивных дисциплинах.

– Как возник в вашей жизни первый музыкальный инструмент?

А. Х.: Я вырос на реке Уфимке, и нас, пацанов, называли лесными людьми. Все наши развлечения были связаны с лесом и речкой. До сих помню дуэли на снежках из-за одноклассниц. Летом шили себе боксерские перчатки и снова выходили один на один.

Музыкантом я стал очень поздно – в тридцать восемь лет. До этого, конечно, брал гитару в руки – совершенно не мечтая о выходе на сцену. Инструмент подарил мне папа – на день рождения, мне исполнилось семнадцать. Муж старшей сестры показал довольно сложные произведения классического репертуара, а также несколько аккордов. Я все это выучил. И стал играть – для себя. Подбирать чужие песни не умел, а петь хотелось. Вот и сочинял песенки. Друзья радовались. До сих пишу песни для друзей, не для человечества.

Т. Х.: В первом классе родители отправили меня в музыкальную школу – осваивать фортепиано. Помню, один раз зимой по дороге домой сильно замерз – чуть пальцы не отморозил, забегал в подъезды погреться… Вообще, на Камчатке в школе все ходили на лыжах. В пять лет отец поставил меня еще и на горные лыжи. Сохранились кинопленки, где я спускаюсь с горочки. Подсел на это сразу и практиковал долго-долго. Из Уфы ездил в Челябинскую область, в Ашу, в Аджигардак – пока поясница не накрылась, колено не забарахлило…

У моего отца было много друзей-музыкантов. В начале 80-х у нас в Петропавловске-Камчатском при филармонии открылся джаз-клуб – наверное, один из первых в СССР. И в восемь лет я играл там в джем-сейшнах. «Сент-Луис блюз» – как сейчас помню.

 

 

наблюдения за изнанкой

 

– Вопрос дипломированным врачам: бывших медиков не бывает?

А. Х.: Бывает.

Т. Х.: Не знаю… Вообще, глазнюки – развитая тема в Башкирии. Я после меда работал в глазной клинике Булата Маратовича Азнабаева – в здании, где был уфимский джаз-клуб, между прочим. Именно в джаз-клубе начиналась группа «Санки», в 2009-м нас даже наградили за «Лучшую авторскую программу года». Два-три раза в неделю играли свои песни, не кавера, получали зарплату, кому сказать – не поверят!

– Насколько болезненным был уход в музыку?

А. Х.: Раньше, когда шел по улице, люди падали – прямо у меня на глазах. Я им оказывал первую помощь, вызывал скорую или отвозил в больницу и так далее. А когда ушел из медицины, они перестали падать!

Вообще, медиками я восторгаюсь, у меня много друзей среди врачей. Это люди, выбравшие путь… наблюдения за изнанкой. Я ушел из больницы, потому что понял, что вижу изнанку жизни каждый день. И решил взглянуть на фронт жизни. Вдруг вокруг появились люди здоровые, радостные, полные интересных идей. Довольно часто медики становятся музыкантами, художниками, поэтами, писателями…

Человек не может постичь масштабы нерукотворного. И мне нравится находиться в авторской песне, потому что люди, приезжающие на фестивали на природе, любят смотреть на нерукотворное – небо, лес, горы, реки. И отождествляют себя с этим.

Каждое лето мы с друзьями справляемся по реке Белой. Там никто из нас не смотрится в зеркало – мужская компания, все нормально. И в какой-то момент ты уже не знаешь, как выглядишь. То есть сливаешься с природой. Избавляешься от своего эго – и абсолютно счастлив.

 

 

давайте будем «Санками»

 

– Ваша группа начиналась в 2008 году с восьми песен. Одна из них называлась «Санки». Почему именно эта песня дала название коллективу? Как родилось название группы «Санки»?

А. Х.: Мы собрались, сочинили восемь песен, нас позвали выступить. Как назваться, думали недолго: «Санки» всем понравилось. Когда из группы получился дуэт, Артемий Троицкий сказал: «Оставьте это название, оно прекрасно». Троицкий приезжал в Уфу, мы хорошо посидели после концерта…

Т. Х.: Почему не «Париж», не «Кепочка»? Никогда не думал об этом. Когда мы впервые собрались, сыграли две песни – «Стрелки» и «Санки». Сейчас и не вспомню, кому и когда пришло в голову, что мы – «Санки». Кажется, это был Андрей. Первое наше выступление было в феврале 2009-го в уфимском Дворце культуры общества слепых на фестивале «Дервиш». Там и понадобилось название группы. Кто-то сказал: а давайте будем «Санками». Ну, давайте!

– Никто не возражал? И в дальнейшем попыток ребрендинга не было?

Т. Х.: Нет, это название будто приклеилось к нам. Видимо, оно очень удачное, подходящее. Слово прикольное: знаю, что была белорусская группа «Санки», рок-фестиваль «Санки»… А сейчас только мы остались.

– Много ли ухабов на пути «Санок»?

А. Х.: У «Санок» не может быть ухабов – только трамплины. Я когда-то прыгал с пятнадцатиметрового трамплина – и даже на резиновой лодке!

– Хочется сразу спросить: что пили?

А. Х.: Водочку... Лихие времена!

Т. Х.: Много ли ухабов у Хабы? Ой, много…

– Ну, расскажите, насколько тернист путь музыканта.

Т. Х.: Тернист, да. После выступления на «Дервише» нас очень хотел взять к себе уфимский продюсер Демидов, у него была студия «Демид продакшн», он уже поработал с Женей Осиным. Джигарханян у него озвучивал фильм «Афон». Звукорежиссер студии Евгений Лисин, послушав нас, заявил: «Эта музыка для народа, надо записываться, все будет супер». Давыдов нам настойчиво предлагал подписать контракты, но мы с Андрюхой так и не пошли на это. Потом много лет вспоминали этот случай – ведь у «Санок» могла бы быть совсем другая жизнь… Играли бы попсу!

– То есть вы решили набить себе шишек самостоятельно?

Т. Х.: Ага! Наверное, отказываться молодой команде от услуг продюсера – глупо. Но вот не срослось. Потом нам неоднократно предлагали помощь по раскрутке – и Андрей Тарасов, что привез нас в культовый московский клуба «Билингва», и Петр Немой из «Лицедеев»… Все дело в том, что рок-н-ролл, который мы тогда и играли, существовал в целом как-то вяло. И выстрелить впятером не получалось. И мы однажды сели вдвоем с Андрюхой и решили, что надо что-то менять. Тем более что мы в дуэте уже выступали в уфимском клубе авторской песни «Белый ворон», у Эльшада Теляшева. Именно после того концерта начался полный…

– Переформат?

Т. Х.: Да! За год мы сделали полностью другое звучание песен – под фоно. И стали выступать в «Белом вороне» – уже как эксцентрик-дуэт «Санки». Но и рок продолжали играть, с группой «Санки», по-моему, все музыканты города Уфы переиграли у нас. Если надо – и сейчас соберем состав!

Дуэт «Санки» полюбили за уникальность, такого в Башкирии точно раньше не было. На фестивале «Агидель» в 2014 году Юлий Черсанович Ким сказал, что запомнил только эксцентрик-дуэт докторов, нащупавших новый жанр. Было приятно, конечно.

– А летом 2019-го была просто волна успеха: вы стали лауреатами фестивалей авторской песни «Соловьиная трель» в Курске, «Гринландия» в Кирове и даже на самой «Груше» под Самарой. Всероссийское признание, получается…

Т. Х.: Нас поддерживал Эльшад Теляшев, говорил, что пора ездить с концертами, светиться, где только можно. Поскольку на местных фестивалях «Агидель» нас отмечали все почетные гости: Иващенко, Ким, Сергеев, Суханов, Егоров… И мы рискнули заявиться в конкурс «Соловьиная трель», председателем жюри был как раз Вадим Егоров. Стали там лауреатами – поехали на «Грушу». Выступили тоже хорошо, а уже на «Гринландии» нам дали Гран-при. После этого успели дважды съездить в гастрольные туры. Но грянула пандемия, наш последний, один из двух концертов в Туле пришлось отменить.

– Пандемия – время для создания новых песен?

Т. Х.: В том числе. Но у меня еще куча других проектов… Участвовали в онлайн-фестивалях, последний Грушинский был просто супер. Мы выезжали на Волгу, где был ограниченный состав участников «живьем», провели шуточную музыкальную викторину из четырех конкурсов. В одной команде были Галина Хомчик, Ксения Полтева, Борис Кельман, Наташа Кучер, в другой – Саша Щербина, Никита Дорофеев, Леша Хомчик, Марина Дмитриева… Всем так понравилось, что решили проводить ее постоянно.

А. Х.: И новых детей! Но и пару песен сочинили. Одну из них, под рабочим названием «Кроличья нора» презентовали на днях в Самаре, на онлайн-фестивале имени Валерия Грушина. Больше всего она там зашла детям – десятилетним, шестнадцатилетним: ребята прибежали за сцену и поблагодарили. Было очень приятно, конечно. Эта поездка запомнилась и другими радостными моментами. Мы провели круглый стол «Как сочинять хиты», музыкальную игру-викторину – да на Грушинском всегда классно, что говорить!

Для создания песни нужно особое эмоциональное состояние. Оно накрывает, когда приходит первая фраза – надо только понять, первая она в этой песне или нет. Если фраза достойна повториться несколько раз – стопроцентно это строчка припева. Финальную строку надо придумывать, исходя из логики сюжета. Когда песня написана, приходит эйфория. Ходишь и повторяешь знаменитую реплику: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»

– Андрей, скажи как врач – эйфория опасна?

А. Х.: Мой экстаз от новой песни длится не больше пяти минут. Ну, час максимум. Эйфория – это же награда за творчество, чего ее бояться?

– А на нее можно подсесть? Было такое, что ты не мог остановиться и за день выдавал три-четыре песни?

А. Х.: Нет, обычно одной хватает. Лишь однажды сочинил две песни – и слова, и музыку. Просто стихи, знаю, идут нередко косяком. А к песне мелодию же надо придумать… Потом ходишь и поешь новую песню неделю. Некоторые вообще год пишутся – все ищешь, крутишь и так и сяк. Надо ждать команды из мозга: стоп, готово!

Возьмем для примера песню «Кепочка». В 90-е много чего творилось вокруг, царила уголовная романтика. Друзья и знакомые спрашивали: «На гитаре играешь – а знаешь блатные песни?» Я не знал ни одной. И написал свою: о том, что если идешь путем вора, то будь готов к тому, что однажды у тебя вытащат кошелек. Когда стали играть «Кепочку», ни у кого даже в мыслях не было, что она станет нашим хитом.

– В свое время могли предположить, что сильнее всех выстрелит именно «Кепочка»?

Т. Х.: Поначалу мы в дуэте играли на концертах и рок, и эксцентрику. Публика отмечала, что юмор заходит лучше. Но ту же «Кепочку», очень древнюю Андрюхину песню, тоже долго делали: куплеты частично были переписаны – и слова, и музыка. Добавили актерства – и показали бардам, в джаз-клубе. И так получилось, что эта песня словно потянула за собой остальные песни, их музыкальное и сценическое решение.

 

 

про глагол «служить»

 

– Насколько было тяжело «Санкам» найти поклонников? Увеличивать их число – тоже серьезный труд?

Т. Х.: Нисколечко. Когда чувствуем, что получается – радуемся, как дети. Каждая песня, конечно, шлифуется очень долго. Недавно Андрюха принес новый текст, спел его под гитарку – так мы месяц ковырялись, как оформить слова и музыку в песню под фоно. Премьера была в июле на Грушинском. Название пока не придумали – либо «Кроличья нора», либо «Вещество-существо». Я голосую за первый вариант.

А. Х.: Непросто. «Санки» не являются чьими-то последователями. И вряд ли кто-то продолжит наш путь в музыке. Мы стремимся к оригинальности, непохожести. Продавать новые и необычные пирожные сложнее, чем хлеб. Но мы идем своим путем – шаг за шагом.

«Санки» выступают не только в родной Уфе. Я еду на гастроли, чтобы встретить интересных людей. Заработок – дело второе. Расширять свою аудиторию тоже важно, но не до бесконечности. Для стадионов нужно писать другую музыку, прокачивающую толпу. Переделывать музыкальную фактуру «Санок» – значит менять в нашем дуэте все от и до. Обнулиться? А какова цель – разбогатеть?

– Мне кажется, цель любого творческого коллектива – раскрутиться. Что сейчас – Олег Митяев в телевизоре часто, а вас нет совсем. Планируете изменить ситуацию?

А. Х. (после паузы): Олег – молодец. Он понял, что нужно людям. И он им искренно служит.

– А вы кому служите?

А. Х. (после паузы): Есть такие службы, как МЧС. Есть служба на Пасху. Все это – не наша тема. Я никогда не хотел иметь слуг. И прислуживать – тоже не могу. Главное – свобода. В мыслях, поступках, жизни, творчестве. При этом не обязательно эпатировать. Можно доходить до определенной грани – и не переступать черту. И это классно, ведь все открытия происходят именно на грани знакомого и неизведанного.

– Насколько пафосный у вас райдер?

Т. Х.: Какой там райдер, ноль райдера! Нам нужны только два микрофона да клавиши. Вискарь и желтые сладкие ранетки в гримерку с красными велюровыми шторами – не наша тема.

А. Х.: Повышенные запросы – для пафосных людей. А мне пафос совсем не интересен. Пафосно одевались девушки в Москве на Тверской в начале двухтысячных. Радовали глаз.

– Скажите как врачи, откуда это: мне нужны три белых мерседеса к трапу?

А. Х.: У каждого исполнителя своя публика. Нередко она и диктует линию поведения своего кумира. А в авторской песне ценятся не понты, а искренность. То есть нерукотворное. Люди, поющие под гитару у костра, не покупаются на внешнее.

– Но они продаются? Вас когда-нибудь хотели купить продюсеры?

А. Х.: Да, было несколько случаев. Но продюсеры это как раз про глагол «служить». То есть не про нас.

– Почему у «Санок» нет тура на пятьдесят концертов по миллиону рублей за каждый? Большое бабло – большое зло?

А. Х.: – А вот скажи мне, Юра, зачем нужны такие деньги?

– На большие гонорары можно купить пару коттеджей, пару яхт, купить собственную студию и записать альбом… В конце концов, любую сумму можно пропить-прогулять!

А. Х.: Уговорил, до Новосибирска непременно доедем и выступим! У нас был тур по европейской части России, мы объехали семнадцать городов. Пора и за Сибирь взяться.

Что касается больших денег. Во-первых, до них нужно дорасти. Во-вторых, деньги должны работать, приносить пользу – неслучайно возникают новые производства, рабочие места… Ну, и, наконец, для больших заработков нужны предварительные огромные вливания. При этом значительная часть доходов пойдет на оплату организационных моментов, рекламу, работу обслуживающего персонала, монтаж оборудования… На меня огромное впечатление произвел концерт группы U2 в Москве. Они построили сцену, которая крутилась на триста шестьдесят градусов. Представь, они приехали к нам на девяносто девяти фурах!

Т. Х.: Действительно, почему же нет такого тура? Видимо, для того чтобы выйти на серьезный коммерческий уровень, надо вбухать в промоушн серьезные деньги. Сразу! А наше кредо – step by step, шаг за шагом. Сборные концерты, сольнички, фестивали. В нас никто никогда не вкладывался. Как-то очень давно была идея пригласить режиссера, чтобы профессионально выстроить программу, купить сценические костюмы. Эти затраты оказались нам не по карману. Профессионального артиста необходимо профессионально упаковать, проплатить теле- и радиоэфиры – это реально очень дорого.

– Сплю и вижу, как вы выступаете в телепрограмме «Что? Где? Когда?». А вам это вообще интересно?

А. Х.: Думаю, мы бы отлично вписались в эту программу. Вообще, рано или поздно мы обязательно появимся на федеральных каналах. Я занимаюсь музыкой всего двенадцать лет. Все еще впереди.

 

 

не хочу быть космонавтом

 

– Андрей, а если кому-то не нравится новая песня, как реагируешь?

А. Х.: Лучше критики нет ничего на свете! Очень благодарен людям, которые меня критикуют. Они всегда говорят по делу. В Питере жил писатель Владимир Шпаков, мудрый был человек, царство ему небесное. Впервые услышав нас на концерте, он подошел и сказал очень важную вещь: «Не надо каждый раз рожать на сцене. Относитесь к песням, как к своим детям. Андрей, ты сейчас это не поймешь, но когда-нибудь до тебя дойдет». Через год мы поняли, о чем он говорил.

У меня есть два друга, оба пишут песни. Это великий башкирский поэт Савелий Федоров и летчик-испытатель Валерий Михлюков. С ними связаны две важные для меня истории. Как-то мы с Савелием заговорили про космос. И он сказал: «В детстве мы любили зимой играть в царя горы. Однажды вечером залез на вершину снежной кучи, ощутил свою крутизну, тут же получил в лоб и скатился на самый низ. Лежу, смотрю на звездное небо и понимаю, что не хочу быть космонавтом, нет наверху ничего хорошего». А Валера, наоборот, летал в стратосфере. Как-то я спросил его, что самое тяжелое в работе летчика. Он ответил: «Катапультироваться из стратосферы».

– К чему клонишь?

А. Х.: Я работал с электронным микроскопом – с увеличением в миллион раз. Так вот, можно улететь в космос, можно забираться очень глубоко, видеть на уровне молекул. Но все прекрасное – находится между!

Есть песни, которые людям нравится переслушивать. Есть песни на один раз, их порой и не дослушивают до конца. То есть либо песня уходит слишком высоко, в космос, либо слишком глубоко, во внутренний мир автора. А человека интересует только человек.

 

 

Быть собой и быть звездой

 

– Быть собой и быть звездой – две вещи несовместные?

А. Х.: Я как-то спросил у зрителей после концерта: мы в жизни и на сцене – это разные люди? Мне ответили: нет. Мне кажется, всегда надо быть собой.

Слава, известность – неоднозначная история. Как-то меня пригласили в жюри конкурса авторской песни. Я про каждого все подробно записывал на листочке. И подходит девочка с вопросом, почему она не стала лауреатом. Я спросил в ответ, сколько у нее песен в репертуаре, наберется ли на сольный концерт. Лауреатство открывает дорогу на профессиональную сцену. К этому нужно быть готовым.

Т. Х.: Ну, смотри: Моргенштерн – звезда, и при этом ведет себя так, словно ни от кого не зависит. Видишь ли, быть звездой – значит продавать не музыку, а свой образ жизни. Ты должен занимать определенную позицию и ее очень мощно транслировать. Надо быть интернет-пронырой: вести блоги, YouTube-канал. Моргенштерн с этого и начинал, кстати. То есть нужно быть очень сильно заряженным на самопиар. И надо уметь себя пиарить. И если ты просто певец, живешь не в столице, татуировок на лице не завел – у тебя мало шансов стать суперизвестным. Но быть просто музыкантом – это тоже немало. И за тобой пойдут люди – только не будет миллионов просмотров.

– Придуманный образ должен быть скандализированный?

Т. Х.: Сейчас можно раскрутить только такой, да.

– Вам это не близко?

Т. Х.: Понимаешь, все, о чем я сейчас говорю, имеет отношение к поп-музыке. А «Санки» в этом смысле – неформат. Сделать из нас Киркорова невозможно при всем желании. И Моргенштерна тоже.

– К вам ближе Хоронько и Уриевский, как мне кажется…

Т. Х.: Возможно. Но это не топ-класс. Земфира, Шевчук – звезды рок-н-ролла. Но этот поезд давно уехал! Сегодня есть группа «Дайте танк» – вот про них, пожалуй, можно сказать: звезды рок-н-ролла. А это ребята из Коломны. Но уже собирают семитысячные стадионы. До них был некий провал. После Земфиры, групп Lumen и «Ума Турман» в роке ярких имен не было лет десять, не меньше. А почему? А потому что рок-н-ролл действительно мертв.

Недавно давали интервью на радио, я рассказал такой случай. Мы сидели у костра на Инзере, идет группка детей, пять–восемь лет. И у них колонка блютусная, оттуда шпарит трэп, а-ля Трэвис Скотт. То есть ребята с самого раннего детства слушают совершенно другую музыку! А рок-н-ролл – это для них параллельная история. Сейчас в топе – скрррр, рэп новой школы: Моргенштерн и тому подобное.

– Как вам кажется, Моргенштерн с гитарой – это реально?

Т. Х.: А он начинал же с этого! Марк Исупов, уфимский парнишка, играл у него на басу. Был и барабанщик. Они все фанаты «Нирваны». Есть старые видосы Моргенштерна, глянь в Сети. А потом они переключились на рэп: щупали-щупали, искали что-то интересное – и нашли. На Западе. Просто все скалькировали оттуда, только тексты на русском языке написали. И это зашло.

В телевизоре по-прежнему в основном те, кто стартанул в 90-е или еще раньше. Начни он сейчас – не факт, что стал бы топ-артистом. Время другое, ритмизация текста другая, музыкальная фактура сильно изменилась. Артист должен суметь попасть в нерв времени. А «Санки» – не про это совсем. Наша музыка – ни к какому тренду не отнесешь ее, такие дела. Мы попали в тусовку авторской песни – и это хорошо. Музыканту без тусовки, без обоймы нельзя.

 

 

третье искусство

 

– Вы десять лет готовились к поездке на Грушинский фестиваль – и сразу стали лауреатами. Всему свое время? Андрей, расскажи о своих впечатлениях о легендарной «Груше»!

А. Х.: Ездить по фестивалям мы решили после гастролей в Голландии в 2019-м. На Грушинский мы ехали с горячим желанием стать лауреатами. Но не потому, что была так нужна медаль. Хотелось новой публики. А там гала-концерт собирает десятки тысяч.

– Ноги не задрожали при виде такой аудитории?

А. Х.: Сказать по правде, легендарная сцена «Гитара» пока единственная, где меня охватило волнение. Представь только: сцена на воде, перед тобой гора, на ней все с фонариками, над ними звездное небо. Ты как будто в космосе. Мы исполнили песню «Нежность», приняли ее очень хорошо.

– Эта песня лиричная, даже задушевная. А ведь сейчас рулит рэп…

А. Х.: У рэпа своя искренность. Но в отличие от авторской песни эта музыка действует на рефлексы. Молодые невольно пританцовывают под рэп.

– А ваша музыка как действует?

А. Х. (после паузы): Публика сразу начинает улыбаться. Но в наших песнях нет сатиры. Мы просто подмечаем разные слабости в людях, доводим их до абсурда. Люди узнают себя в героях наших песен и радуются этому. Только ханжи не радуются.

У нас есть и глубоко трагичные песни-истории. На них реакция такая: слезы в глазах. У нас почему в основном камерные выступления – хочется быть как можно ближе к людям, чтобы шел обмен эмоциями.

Мелодия в авторской песне очень важна. Все хиты Визбора шикарны с точки зрения не только слов, но и мелодий. Недавно на фестивале в Альметьевске Алексей Хомчик исполнил песню Визбора «Фанские горы». Она прозвучала лучше всех – потому что очень красивая.

– Андрей, ты однажды назвал «Грушу» спортлагерем – почему?

А. Х.: Да потому что там был день, когда мы играли семь с половиной часов – на разных сценах!

– И снова вопрос: что пили?

А. Х.: В том-то и дело, что ничего – некогда было!

– Последние медицинские вопросы. Бард – это диагноз? Насколько «все запущено» в жанре авторской песни?

А. Х.: Да, бард – это диагноз. Знаю лишь нескольких, кому удалось излечиться. Быть бардом – круто.

– Я не ослышался? Петь бородатым мужикам про лесное солнышко всю ночь у палатки – Андрей, прости, это несерьезно!

А. Х.: А танцевать от заката до рассвета в клубе, если завтра на работу – это серьезно? Песни в лесу – это прекрасно. Авторская песня – отдельная субкультура. В ней нет агрессии, абсолютно. Нравится тебе петь под гитару – пой, никто не запрещает. Бард – человек, познавший самого себя. Он также прекрасно осознает, что все люди разные.

Симфонический оркестр тоже нужен. Для определенных переживаний. Но классика не отменяет эстраду. Комплексный обед лучше, чем одно первое или два вторых. Туристы любят природу, в поход оркестр с собой не возьмешь, а гитару – запросто. Мастерство необходимо в любом деле, и в авторской песне сегодня немало виртуозных музыкантов. На фестивале «Звездное небо» выступала скрипачка из Германии, Тамара Сидорова. У моего друга, барабанщика Сережи Косых, слезы наворачивались, когда он слушал ее игру. Гениально играла! Про таких можно сказать: забирает тебя всего, сразу и без остатка, когда ты будто и не принадлежишь сам себе… Мы иногда выступаем вместе с саксофонистом Игорем Тимофеевым из «Аквариума», с трубачом Юрой Сабитовым, солистом оркестра Гараняна – это тоже гении.

Т. Х.: Жанр живет своей жизнью. Число фестивалей не сокращается. Народ туда ездит, выступает, слушает. Барды – это не мейнстрим. Это образ жизни. То есть авторская песня – массовое явление. Я помню, в 90-е на Груше собиралось 350 тысяч человек. Сейчас в 10 раз меньше. Но и это вполне себе серьезные цифры. Да, барды перестали быть диссидентами с гитарами наперевес. В конце 90-х фестивали были лабораториями сочинителей авторской песни, все ходили с кассетными диктофончиками, записывали друг друга. Теперь песни у костра – это просто кайфовое времяпрепровождение. Море непрофессиональных авторов-исполнителей – и небольшое количество звезд: Ким, Никитин, Митяев, Городницкий, Егоров, Сергеев, Козловский, Киреев, Иващенко и Васильев… Рядом с ними – крутые ребята чуть помладше: Чикина, Полтева, необарды Пиковский, Уриевский, Фахртдинов, Ромарио, сюда же и «Санки» запишем (улыбается). Но следом идут талантливые дети, толпы детей – я видел их практически на каждом фестивале.

На наш концерт в Туле пришла министр культуры Татьяна Вячеславовна Рыбкина. И сказала интересную вещь. В современной отечественной музыке есть большая форма (оркестры, ансамбли), малая форма (топ-солисты) и третье искусство, к которым относятся, к примеру, барды. Я же думаю, что третье искусство – это музыканты-непрофессионалы, которые любят петь. Выйти за пределы этого круга крайне сложно. Но возможно. Тот же Митяев – смог. Его песни знает вся страна.

– Как думаете, будут ли лет через тридцать петь «Солнышко лесное»?

Т. Х.: Стопроцентно! Пока существует авторская песня, хиты Визбора будут звучать. Есть «Солнышко», митяевский хит «Как здорово», возведенные в ранг джинглов. Если песня хорошая, она будет жить. Долго и счастливо. И плевать, что это считается третьим искусством.

А. Х.: Вспоминать будут точно. Как и другую легендарную песню – «В лесу родилась елочка». А ей уже больше ста лет! Это произведения, которые ты услышал раз – и они остались в голове навсегда. И авторская песня тоже на все времена. Потому что у нее есть корни. Девиз авторской песни: мы поем стихи. Барды – хранители истории, традиций. На фестивале «Куликово поле» 95 % исполнителей – молодежь. Ну разве это не прекрасно? Да, ребята играют песни с другой гармонией, но смысл их прежний – человечность.

– У Визбора много прекрасных песен. Почему выстрелила именно «Милая моя»?

А. Х.: Песня простая. Вроде бы. Но мелодия – удивительная, она легко запоминается. Песню с этими словами на другую музыку давно забыли бы! Это настоящая магия – когда песня приводит в восторг, когда она объединяет огромное количество самых разных людей…

 

 

выход в открытый космос

 

– С каждым днем мне сильнее кажется, что в 2050 году Пушкина точно не будет в школьной программе! И вообще, будут рулить невербальные виды коммуникации и искусства. Многие считают, что язык Пушкина устарел…

А. Х.: Только мы на нем по-прежнему разговариваем! Поэзия Пушкина – это выход в открытый космос. Такое не может устареть. Пушкина читают детям с младенчества. То есть пока будут дети, будет и Пушкин.

Т. Х.: Если так рассуждать, давно бы убрали отовсюду и Баха, и Моцарта с Бетховеном… Но студенты консерваторий до сих пор играют их музыку! Возможно, наступит тотальное обнуление – когда сменится духовная парадигма. Ну, а пока мы живем по мышлению Платона и Аристотеля. Столпы культуры рухнут только тогда, когда рядом появятся столпы помощнее. А где они? Ты их видишь? И я их не вижу.

– А музыку какую слушаете?

А. Х.: Недавно с удовольствием переслушал хиты Боба Марли. В моих плейлистах много разной музыки – от Рами Шанкар до Мака Миллера. А вообще мне сейчас интересно футуристическое R'n'B. Друзья посоветовали – прикольная штука оказалась. Вот ты знаешь, для чего вообще нужны песни?

– Поднять настроение.

А. Х.: Верно. А в глобальном смысле? Песни развивают язык. Кроме того, это носители культурных кодов. Человечество стремится к тому, чтобы мысли передавались мгновенно. И песня идет к все более короткой компоновке слов. То есть к отсутствию пафоса. Так вот, футуристическое R'n'B – это когда рэпер читает быстро и мелодично. Это сильно цепляет. Бит и гармония не уникальны – в отличие от мелодии. Ее-то я и ценю более всего в музыке.

– Но все мы в 70-е выросли на общей музыке – Магомаев, Пьеха…

А. Х.: В детстве я переслушал кучу пластинок фирмы «Мелодия». Большое впечатление произвел Высоцкий. Его слушал батя – и на катушках, и на кассетах. Острота мысли Высоцкого – потрясающая. Ну, и пел он, конечно, всегда как в последний раз. Высоцкий – это откровение, его искренность просто завораживала. Сейчас много кто исполняет его песни, но приблизиться к оригиналу никто не может. Уникальная была личность, абсолютно! Выделяю шуточные песни Высоцкого. Я многому на них научился…

Т. Х.: Постоянно слушаю новую музыку. Британцы провели исследования и выяснили: подавляющее большинство людей слушают новое только до 30 лет, а потом – только то, к чему привыкли. А мы с Андрюхой и с другими парнями интересуемся новым до сих пор. В свое время прослушал всего Моргенштерна, весь инди-рок. К слову, вышеупомянутая новая песня группы «Санки» – это как раз инди-музыка.

– Новое не всегда состоятельно, интересно – и не всегда ново!

Т. Х.: Другой формат, необычный подход ты всегда услышишь, различишь безошибочно. Музыка 90-х и 2020 года – разные планеты. Новые исполнители, интересные группы появляются постоянно. После 2010 года в музыке произошла настоящая революция, это просто обалдеть! Пошла инди-волна, наступает трэп, другие армии новой музыки – зайди на YouTube, послушай! Норвежский дуэт «Kings of Convenience» – это просто новые «Битлз». У них есть акустический инди-альбом – крутяк. Потом пришли австралийцы с психоделической поп-музыкой, группа «Tame Impala». Да куча всего интересного – могу назвать десятки имен как минимум.

– К слову, в чем секрет не спадающей популярности Цоя, погибшего тридцать лет назад?

А. Х.: В его музыке. В группе «Кино» были техно-барабаны, а это совсем другой стиль исполнения, ни на что не похожий – ни в роке, ни в попсе. Это был настоящий прорыв. Простота мелодий, искренность подачи – тоже огромный плюс. Песни Цоя – для стадионов – и по смыслу, и по звучанию. Он хотел, чтобы его понимали, и добился этого. Парадокс: он был кумиром для молодежи 90-х, но и сумел опередить время. Песни на первых техно-концертах стали петь только в 2012 году. Это был Ян Блумквист.

Т. Х.: Питерский рок-клуб 80-х – колыбель нашего рок-н-ролла: Гребенщиков, Цой, Шевчук, Кинчев, Борзов, Курехин… Есть две офигенские книжки Ильи Стогофф – «Роман в стиле техно» и «Грешники». Там все про музыку того времени, с 80-х до нулевых, очень рекомендую. В разные периоды развития общества наступают времена сгущения – когда назревают перемены. Появляются различные творческие объединения – как, например, сто лет назад возникли обэриуты, акмеисты, футуристы и так далее. Потом в поэзии тоже было нескучно – лианозовцы, ахматовская четверка, смогисты, метаметафористы… Народ постоянно объединялся – чтобы осуществить этакий поворот руля в культуре. В любой группе есть топ-команда, лидеры. И Цой был одним из них. И Гребенщиков, конечно. У этих двоих был свой особый песенный материал. Он выстреливает до сих пор.

– Чьи стихи вас обезоружили в XXI веке?

А. Х.: Вот уже двести лет Пушкин обезоруживает всех и каждого. Меня – красотой стиха, его музыкой, выверенностью каждого слова. Лермонтов подкупает романтикой. А самые любимые поэты – Хармс и Вертинский. Только что, на фестивале «Белая река», возникла идея сделать космо-шоу по произведениям двух этих авторов.

Т. Х.: Я очень много читал в двадцатом веке: Гумилев, Саша Черный, Пастернак, Заболоцкий, Маяковский, Мандельштам, Блок… Особо выделяю Бродского и Давида Самойлова. После Бродского много кто чего написал – а своей поэтической ткани не создали.

– А Земфира?

Т. Х.: Да, конечно, она сшила свой костюмчик. Но для меня Земфира, ее песни – это абсолютно женская история. Там нет смысловой вертикали, лестницы в небеса, если угодно. А вот у Ахматовой и Цветаевой – и экспрессия, и философия.

– Раньше вы писали много песен, сейчас производительность упала. Почему?

А. Х.: Меняется мир. И очень сильно. У нового времени новые стили, новые подходы ко всему – в музыке, литературе, живописи, дизайне… Перемены нужно переосмыслить. Это требует времени и учебы.

Сейчас иная ритмика – в жизни, в музыке. Мы стали говорить гораздо короче, чем сорок лет назад. Сегодня вместо трехстраничного описания впечатления от нового фильма достаточно отправить смайлик – и тебя поймут.

– Возвращаемся к наскальным рисункам?

А. Х.: Нет. К тому, что смысл жизни – в фантазировании, создании своей реальности. Остальным займутся роботы. Искусство красиво, но бесполезно – как цветы. Которые просто гармонизируют пространство.

 

 

писать не плоские вещи

 

– Тимур, в минувшем году ты получил и другой новый опыт, написав музыку к детским спектаклям. Какие впечатления от сотрудничества с людьми театра?

Т. Х.: Даже не ожидал, что все получится так ловко и круто! У нас сложился отличный тандем: режиссер Ольга Штырляева, драматург Светлана Чураева, композитор Тимур Хабибуллин. Музыку к спектаклю «Загадки козьей хатки» написал легко и быстро, ни одной поправки не внесли. Из Сургута, где в марте сыграли премьеру, пошли отзывы: классно, спасибо… Спектакль взял крутую российскую премию.

Потом мы с Олей Штырляевой выпустили еще два детских мюзикла – «Кошкин дом» по стихам Сергея Михалкова и «Незнайка» по пьесе Светы Чураевой. Оба – для Башкирского государственного театра кукол.

– Детский театр органичен серьезному музыканту Хабилуллину?

Т. Х.: Есть нативные творческие люди, а есть – инженерные. Первые слышат то, что хотят, и делают то, что слышат. То есть они идут в своем направлении. А людям инженерного плана интересно все! Я как раз такой: у меня и «Санки», и «Афалина дримз», и песни c Ксенией Полтевой, и детский театр… И не могу сказать, что из этого списка что-то мне гораздо ближе. Когда во что-то погружаешься, это просто очень интересно. А делать что-то тяп-ляп – неинтересно. Музыка для детей – не примитивна. Тем более что спектакль смотрят еще и родители, и учителя, и дедушки-бабушки… Мне нравится писать не плоские вещи.

 

 

в голове не земное

 

– Что такое талант, чем он отличается от гения?

А. Х.: Гений – это коктейль из талантов, как мне кажется. А талант – это способность человека к определенному роду деятельности.

– Почему талантливых людей так мало? А гении и вовсе наперечет…

А. Х.: Хм. Интересный вопрос. Никогда не задумывался на эту тему… Чтобы раскрыть свой талант, надо потрудиться. Как в спорте – без тренировки никуда. Вообще, мир делится на смелых и несмелых. Все смелые люди – талантливы. Они переходят границу, нарушают правила. И только твоя смелость решает, насколько далеко ты продвинешься. Откуда в человеке смелость? Думаю, вопросы об этом – к генетикам.

Т. Х.: Талант управляем, а гений – нет, даже пытаться не стоит, толку от этого не будет никакого. А вообще ты задал вечный вопрос: все бьются над тем, чтобы понять, что такое талант и гений. Талант – то, что зависит от тебя, его можно развить или, наоборот, зарыть в землю. У гения в голове какие-то не земные вещи. Цой, Гребенщиков – гениальные люди.

 

 

Музыкальная столица россии

 

– Тимур, ты создатель уфимского Rocks-кафе. С какой миссией пришел, все ли удалось?

Т. Х.: В клубе «Правда» работал наш большой друг Кирилл Петров. Он занимался звуком, инсталляцией звука. И однажды посоветовал меня директору клуба как способного переформатировать концепцию заведения. И я придумал все – от украшения интерьера виниловыми пластинками до приглашений звезд. В Уфу приезжали и Маша Макарова («Маша и медведи»), и Найк Борзов, и Вадим Степанцов («Бахыт-компот»)… Наш клуб просуществовал десять лет, это много. Закрылся только в пандемию.

– Чего и кого не хватает сегодня Уфе, чтобы стать музыкальной столицей России?

Т. Х.: Так она уже – столица. Недавно Шнур так и сказал в одной из телепрограмм: «Хочу в Уфу – оттуда же все крутые: Шевчук, Земфира, Моргенштерн…» Но у нас действительно идет движуха. Лет десять назад стали как грибы появляться кавер-группы, сейчас почти у всех свои студии. Не хватает, пожалуй, только большого инди-фестиваля – как это было в 90-е, когда Ровшан Вахидов организовал фест актуальной рок-музыки «Наш формат».

А. Х. Уфа уже ею стала! Со времен Шевчука. Потом была Земфира. Сейчас – рэперы. И это только верхушка айсберга.

 

 

В ожидании приятных сюрпризов

 

– О чем мечтается – о новых клипах, песнях, сплаве по Индийскому океану?

А. Х.: О, кругосветка – это то, что мы сейчас обсуждаем с друзьями! Любая мечта сбудется – надо только сильно этого захотеть. Альбом, видео – это то, что мы хотим делать. Но живые концерты – наша главная любовь.

Т. Х.: Клипы, конечно же, нужны. Организовать это дело непросто. Но когда-нибудь обязательно займемся. Правда, «Санки» – это же авторская песня. Много ты знаешь клипов на песни бардов?

– У Митяева есть такое…

Т. Х.: Знаешь, наверное, нам нужно для начала сделать офигенную лайф-запись – если не концерта, то ряда песен. С крупными планами, суперзвуком, светом…

– У каждого творческого человека свой релакс, прошлым летом удалось сплавиться по Белой реке?

Т. Х. Да. Сплав прошёл идеально. Стартовали в Бурзяне, плыли впятером до Каповой пещеры двенадцать дней. Сплав – это и есть настоящий отдых, полнейшая перезагрузка – для глаз, желудка, восстанавливается обычный режим сна. Практикую это уже лет пятнадцать, а ребята начали сплавляться «никуда не спеша» лет на пять раньше. Свобода – это так кайфово, когда ничто не тянет и не мучает…

А. Х.: Сплав – самый лучший отдых для мозга и тела. Мы сплавляемся на плоту. Сутки строим его, потом одиннадцать дней созерцаем мир вокруг. Веслами не пользуемся принципиально. Ночуем на воде – у нас на плоту палатки, костер, зонтики, кинопроектор… Красота! Пристаем к берегу, когда кончаются дрова и вода.

– Успеваете соскучиться по активности? Или хочется сплавляться все лето?

А. Х.: К концу путешествия сильны оба желания. Сплав учит жить сегодняшним днем. Это мировоззрение детей. Когда их укладываешь спать, говоришь: проснетесь и продолжите играть. И малыши не различают вчера и завтра, для них существует очень длинное, сплошное сегодня – с перерывами на сон. В этом смысле прекрасна любимая фраза взрослых: я подумаю об этом завтра! От будущего я жду только приятных сюрпризов.

– А как быть с фразами активных деятелей «Завтра начинается сегодня», «Что посеешь – то и пожнешь»?

А. Х.: До пандемии гремело из каждого утюга: «Планируй свое будущее!» А что сейчас? Коронавирус все перечеркнул. При этом жизнь продолжается: люди рождаются, влюбляются, расстаются… Так что я для себя решил: буду заниматься тем, что радует мое сердце.