№12.2024. Владимир Ощепков. Тайна чугунной плиты – 2

1

Коротко напомню: всё началось с публикации в нашей районной газете о том, что в селе Ногуши Белокатайского района Башкирии была случайно найдена старинная чугунная плита с именами воинов 214-го Мокшанского пехотного полка, погибшими в Русско-японскую войну 1904–1905 годов. Заинтересовавшись находкой, автор поставил перед собой задачу найти ответы на вопросы о том, где и когда сделана эта плита и существуют ли подобные раритеты в других местах. Предпринятые действия оказались результативными: стало известно о нахождении ещё одной такой плиты в Кировской области, а также о том, что в своё время России был разработан, говоря современным языком, масштабный проект по увековечению памяти погибших. Так появился исторический очерк «Тайна чугунной плиты, или Мокшанский полк на сопках Маньчжурии»[1].

Начатое расследование требовало какого-то продолжения, и это продолжение последовало. Известный читателям по предыдущей публикации Игорь Злизин из Москвы прислал изображение ещё одной поминальной доски (плиты) из Лысьвенского района Пермского края. На ней читаются имена и фамилии Ивана Михайловича Яншина из села Сосновского, Григория Семёновича Вилисова из деревни Березовая Гора, Ивана Ивановича Зернина из деревни Песчанки-Доманы, Афанасия Фомича Титова из деревни Зайцево. Принадлежность их к воинским частям не указана, а в остальном оформление текста и в целом плиты совершенно аналогичны ранее рассмотренным экземплярам. Вверху сохранился небольшой фрагмент двуглавого орла, который, как мы сейчас знаем, первоначально главенствовал над текстом.

Зная точный адрес изготовления объектов своего интереса, автор решил съездить в город Касли, благо до него всего 170 километров на машине. И здесь есть музей Каслинского художественного литья – уникального производства, который имеет давнюю историю и славные традиции. Чугунолитейный и железоделательный завод построен ещё в XVII веке. А успех пришёл во многом благодаря особо пластичным каслинским формовочным пескам, которые встречаются только здесь. И, конечно, благодаря мастерству заводчан, которое передавалось из поколения в поколение. Сначала на заводе выполнялись военные заказы (пушки, ядра, картечь), а затем повышенный спрос на художественные изделия во второй половине XIX века определил главные направления в каслинском литье – кабинетное, мемориальное, архитектурное и бытовое. Сложились основные особенности каслинского стиля – чёткость силуэта, тщательная отделка деталей, передача фактуры различных материалов, высококачественная матовая окраска.

Здесь познакомились мы с главным хранителем фондов музея Анисой Рифатовной Гильмияновой и увлечённо беседовали с ней в течение почти двух часов. С нашей стороны была выложена вся информация, которая накопилась к тому времени, в том числе фотографии находок. Аниса Рифатовна подтвердила: да, конечно же, эти чугунные плиты сделаны в своё время на Каслинском заводе. И, как знаток своего дела (она работает в музее уже более 20 лет), обратила внимание на некоторые детали и, в частности, разъяснила значение заводского клейма, которое находится на оборотной стороне каждого изделия. Она была приветлива и доброжелательна. И подумалось: вот сейчас мы услышим о том, что наша находка – совсем не находка, что мы фактически стучимся в дверь, которая уже давным-давно открыта…

Оказалось – ничего подобного! В фондах музея нет ни одного подобного изделия. В местном архиве нет документов по этому периоду, всё передано в областной архив. За почти полувековую историю музея никто никогда не обращался в него с такими вопросами. Значит, что же – напрасно потраченное время? Однако – нет!

– Вам интересна та информация, которую нам удалось раздобыть? – спрашиваю у главного хранителя. – Впрочем, раздобыть – это не совсем точно. Скорее просто собрать воедино какие-то отдельные факты и сведения, существовавшие ранее сами по себе, без связей между ними.

– Конечно, интересна и очень важна! И спасибо вам за то, что вы сделали! А ваши дальнейшие планы?

– Нам кажется, что на сегодняшнем этапе важно следующее: чем большее количество людей узнает об этом, говоря современным языком, проекте, тем успешнее будет дальнейшее расследование…

– Думаю, что это действительно так, – Аниса Рифатовна, чувствуется, говорит это абсолютно искренне. Мы расстаёмся, оставшись взаимно довольные беседой и договорившись о том, что будем поддерживать связь в дальнейшем (именно так, кстати, и получилось).

Была и ещё одна поездка – в село Ногуши (ранее в нашем распоряжении была только фотография: в храме проводился ремонт, доступа в него временно не было). Потому что тайна именно этой плиты, которая ещё несколько месяцев назад представлялась совершенно непостижимой, хотя и раскрыта, но не совсем до конца: оставался неизвестным год её изготовления. Но стоит только посмотреть на заводское клеймо – и… Однако, как мы ни осматривали оборотную сторону плиты и даже как ни ощупывали её, клейма не обнаруживалось. Вот не было его – и всё!

Священника о. Сергия нам застать не удалось, и нашим проводником в мини-экскурсии по храму была одна из его первейших помощниц в церковных делах Нина Витальевна Ушакова. Она, местная давняя жительница, и вспомнила, что находка была сделана, когда начали разбирать в старом доме русскую печь. В её шесток (место перед устьем печи) была вделана плита лицевой стороной вниз. Тыльная же сторона, таким образом, на долгие годы стала рабочей поверхностью, по которой двигали туда и сюда чугуны, горшки, сковороды и всё прочее. Через шесток загружались в топку дрова, сажались и вынимались караваи хлеба. И неудивительно, что заводские клейма за много лет стёрлись.

Мы поговорили и о том, что нам удалось узнать. И если ранее ещё существовали у части сельчан какие-то сомнения относительно правомерности нахождения находки в церкви, то они окончательно развеются, заверила Нина Витальевна, когда она передаст содержание нашего разговора всем прихожанам.

Вот такое пусть и маленькое, но реальное достижение. Кстати, из известных нам памятных плит больше всего, если можно так сказать, «повезло» именно этому раритету. Ранее рассказанная история о попытке продажи плиты на интернет-аукционе в Кировской области свидетельствует о её бесприютности. Внешний вид плиты из Пермского края тоже красноречиво говорит о далеко не лучших условиях её обитания в последнее время. И только в храме Святой Троицы в Ногушах после многих лет забвения находка заняла своё законное место: по соседству с иконами и другими предметами церковного обихода, в обстановке особой святости и почитания. Кстати, в своё время Уфимская духовная консистория дала такое разъяснение: «Помещение в храмах поминальных досок возможно лишь на западной стороне».[2]

2

– Итак, что же мы имеем? – раз за разом задавал себе и другим вопрос автор. – Установлены факты существования трёх раритетов, изготовленных более века назад в рамках общероссийской программы, которая к тому же курировалась представителями императорской фамилии. Неужели до нашего времени уцелели только они? – Как-то не хотелось в это верить…

К тому времени у меня появилась группа заинтересованных единомышленников и помощников. Они помогали в поисках новой информации, участвовали в обсуждении возникающих версий. Вновь назову имена Гульфии Фанилевны Халиловой, директора районного историко-краеведческого музея, Владимира Викторовича Зверева. Это и Наталья Сергеевна Брагина, как и Зверев – учитель-историк местной школы. Она ловко извлекала из недр интернета одну статью за другой, которые существенно расширяли географию поисков. Виртуальное знакомство переходило в общение, надеюсь, взаимно обогащающее. А главное, определялись новые направления поиска: если человек пишет о каких-то вещах, то он наверняка осведомлён об их местонахождении.

Так, статья челябинского ученого Н. А. Антипина «Трансформация памяти о Русско-японской войне 1904–1905 гг. на Южном Урале» дала знание того, какие памятные места появились в регионе в связи с участием его уроженцев в войне и гибелью на ней немалого количества людей. В кампании участвовали многие выходцы с Южного Урала: оренбургские казаки, запасные, призванные из Оренбургской, Пермской и Уфимской губерний. В Челябинске, Златоусте, Миасском и Симском заводах действовали госпитали, лазареты и больницы для раненых и больных военнослужащих.

В начале века было построено несколько памятников погибшим казакам Оренбургского казачьего войска на пожертвования станичников. Памятники представляли собой каменные обелиски с посвятительными надписями и именами воинов. Ныне они сохранились в посёлках Миасское, Травники и Степное. В Юрюзани в 1908 году в честь погибших юрюзанцев на пожертвования местных жителей построена часовня. В Златоусте памятным местом является могила командира 214-го пехотного Мокшанского полка полковника П. П. Побыванца, похороненного в ограде местной церкви.

В статье упоминается и чугунная плита с именем погибшего казака Рубанова, которая прежде была установлена на здании церкви в посёлке Наваринка. Этот факт особенно заинтересовал нас, появилось даже предположение, что и эта плита изготовлена на Каслинском заводе. Предположение надо было или подтвердить, или опровергнуть. Для этого мы обратились к автору статьи, кандидату исторических наук, заместителю директора объединённого государственного архива Челябинской области, доценту Южно-Уральского государственного университета Н. А. Антипину. Николай Александрович сразу же откликнулся на письмо, к которому была приложена фотография плиты из села Ногуши: «Спасибо за фотографию, интересная история». Далее он написал, что у него нет нужной фотографии, но посоветовал обратиться к краеведу Юрию Яковлевичу Козлову, который в своей книге и описал историю с этой плитой.

Конечно, письмо Ю. Я. Козлову было направлено тут же. И ответ получен немедленно. Но какой неожиданностью он обернулся! Внешний вид плиты (фото 1) не имеет ничего общего с изделиями Каслинского завода. И текст не начинается уже ставшими привычными словами «За Веру, Царя и Отечество…». Хотя надо признать, что назначение этой плиты то же самое, что и у поминальных досок, речь о которых шла выше. А автору был преподан хороший урок: все факты нужно тщательно проверять и перепроверять, а не надеяться на предположения и тем самым невольно вводить в заблуждение других…

И ещё один случай, когда казалось, что удача уже почти в руках. В статье Александра Севенко из Гродно «Опыт увековечения памяти белорусов, погибших во время Русско-японской войны 1904–1905 гг.» речь идёт о том, что в войне приняли участие несколько десятков тысяч белорусов. Погибшие и многие умершие от ран, ввиду значительной удалённости театра военных действий от белорусских губерний, хоронились вдали от родины. До настоящего времени сохранилось Русское воинское кладбище в Люйшуне (Порт-Артур), где похоронено более 20 тысяч солдат и офицеров русской армии, погибших во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. Существует ряд других кладбищ в Корее, Китае, Японии и на Дальнем Востоке Российской Федерации, где среди других военнослужащих Русской императорской армии захоронены белорусы.

На родине же возводились памятники погибшим в боях. В деле увековечения памяти белорусов, погибших в годы Русско-японской войны, уникален Свято-Покровский кафедральный (ранее – Военный) собор в городе Гродно – храм-памятник погибшим воинам Гродненского гарнизона.

А вот и самое для нас интересное: А. Севенко пишет, что в Свято-Покровском кафедральном соборе сохранились памятные доски с именами погибших. Такие доски в послевоенные годы были установлены во многих белорусских храмах, но сохранились лишь отдельные уникальные экземпляры.

– Эх, взглянуть хотя бы одним глазком на эти самые экземпляры… – время от времени предавался мечтаниям автор, понимая, что до Гродно ему никак не добраться. И, наконец, понял, что решение-то очень простое: есть ведь интернет!

Не сразу, но удалось связаться с Александром Викторовичем Севенко, который был столь любезен, что тут же представил несколько изображений. При этом добавил, что на них видны следы креплений от царского орла, оторванного ещё в польский период оккупации Гродно (1919–1939). Сразу вспомнилось: орлами увенчивались и изделия Каслинского завода, значит…

Взгляд сразу же отметил: вот они, места крепления орла в верхней части плиты! Но всё остальное опять же не имеет ничего общего! Более того – плиты изготовлены из мрамора, а не из чугуна (фото 2)…

Несколько дней прошло в раздумьях, в результате которых Александру Севенко было направлено очередное послание, суть которого в следующем:

«Памятные доски в Гродненском соборе сделаны явно вне государственной программы увековечения памяти погибших воинов, хотя их смысловое наполнение абсолютно идентичное. В связи с этим возникла такая версия: программа начала действовать в 1914 году, а эти доски сделаны раньше, в порядке, так сказать, народной инициативы (то же самое, кстати, можно сказать о плите из посёлка Наваринка). Кстати, в Википедии есть такая информация по поводу собора: 30 сентября (11 ноября) 1907 года храм был освящён. Для поднятия патриотических чувств Гродненский церковно-археологический комитет собрал полковые иконостасы и иконы, которые вдохновляли солдат на борьбу с противниками. Также были сделаны мемориальные доски с фамилиями солдат и офицеров 26-й артиллерийской бригады, погибших во время Русско-японской войны. Таким образом, из контекста следует, что доски, скорее всего, были сделаны вскоре после открытия церкви, то есть явно до 1914 года».

Александр Викторович согласился с такой хронологией событий, подкрепив версию указанием на то, что в Свято-Покровском соборе есть доска с датой его постройки, причём она оформлена точно так же, как и мемориальные доски. Из этого следует, что они наверняка сделаны в одно и то же время.

Белорусский город Гродно был интересен автору ещё и тем, что именно здесь была издана в 2009 году монография профессора здешнего университета В. Н. Черепицы «Звенья цепи единой», с которой автор ранее ознакомился в интернете. Стоило это сделать хотя бы для того, чтобы обнаружить в объёмном (почти 600 страниц) труде факсимильное воспроизведение документа, на титульном листе которого читаем: «Увековечение памяти воинов, погибших в войну с Японией, в приходских церквах на местах их родины». Документ издан в 1914 году в Государственной типографии Санкт-Петербурга и является изданием состоящего под Высочайшим Его Императорского Величества покровительством Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям.

Ранее, если читатель помнит, мы частично цитировали этот документ по статье М. Королькова в «Липецкой газете», так что сейчас ограничимся только словами о том, что «этой мерой Общество надеется удовлетворить духовную потребность народа сохранить светлую память о доблестных своих согражданах; близким же людям умерших – родственникам и прихожанам – дать возможность, взирая на начертанные дорогие им имена, гордиться их смертью и воспитывать в грядущих поколениях самоотверженную любовь к Отечеству, непоколебимую стойкость в охранении чести и блага народа и готовность, в случае нужды, отдать Царю и Государству свою жизнь и своей кровью заслужить себе бессмертие в народной памяти».

Зная, что А. В. Севенко в своё время был учеником профессора В. Н. Черепицы, автор обратился к нему с просьбой помочь получить ответ на вопрос, располагал ли профессор изображениями досок, сделанных на Каслинском заводе? И такой ответ вскоре пришёл:

– Побеседовал с Валерием Николаевичем, рассказал о вас. Он передаёт вам привет. Профессор сказал, что доски в Свято-Покровском соборе были сделаны вскоре после освящения храма, т. е. в 1907 году. Каслинский завод он упоминал в своей книге «Звенья цепи единой» в связи с государственными мероприятиями по увековечению, и к Гродно это отношения не имело.

Вот так: «Отношения не имело…» Однако, как ни странно, автор не был разочарован. Напротив, он вполне удовлетворён тем, что получен ответ на давно занимавший его вопрос. А то, что память о погибших сохранялась не только с помощью изделий Каслинского завода, так что же в том плохого? Вот и далее в ответе Александра Севенко читаем: «У нас даже на кладбище литые мемориальные доски заказывали не там, а в Санкт-Петербурге. Я также знаю, что у нас были свои заводы в Гродненской губернии: в Бресте, Белостоке, Волковысский завод Бараша, Гродненский завод чугунного литья Файнгольда и т. д.».

Оставался ещё один адрес: город Липецк, где живёт Михаил Корольков, автор статьи «С крестом, мечом и венком», которая в своё время значительно помогла в расследовании. Уж в ней-то шла речь именно об изделиях Каслинского завода! О том, в частности, что в марте 1914 года Липецкая уездная земская управа, извещённая о начале приёма заявок на изготовление поминальных досок, занялась установлением имён погибших воинов. По Романовской волости, например, были выявлены 14 человек из трёх сёл и четырёх слобод волости, собраны о них необходимые сведения (сейчас на сайте села, бывшего ранее центром волости и переименованного в Ленино ещё в 1920-е годы, можно увидеть информацию об одном из них – Афанасии Антоновиче Волокитине из Романовской слободы). А изготовленная в память о нём доска могла быть в церкви Рождества Пресвятой Богородицы, существовавшей с 1872 года и возобновившей работу в 1992 году.

Связаться с Михаилом Ивановичем Корольковым, к сожалению, так и не получилось. А вот ответом на запрос в Липецкое областное краеведческое общество был присланный документ из областного архива, а именно – материалы областного совета по делам религий, в которых сообщается о том, что ранее (в 1960–1970-е годы, как следует из содержания документа) на стенах церкви в селе Двуречки Грязинского района имелась надпись: «За Веру, Царя и Отечество живот свой положивших в войну с Японией в 1904–1905 годах» и далее фамилии нескольких двуреченцев. Когда церковников спросили, давно ли эти надписи здесь, то председатель церковной двадцатки Шмелёва ответила: «Ранее они были забелены, а года четыре назад мы их восстановили». Священник Дронов пояснил: «Они были написаны ещё до революции, после забелены, часть текста пришла в негодность. Мы их восстановили, теперь люди приходят и смотрят на имена тех, кто защищал свое Отечество, свой народ…» Но, видимо, это продолжалось недолго: представители местной власти в беседе со священником указали ему на то, что погибшие двуреченцы не защищали «ни своё Отечество, ни свой народ, так как война и со стороны царской России, и со стороны Японии была империалистической. Дальше на эту тему разговора не было, хотя А. Дронов пытался доказывать обратное». Поэтому надписи снова были забелены.

Ответ из Грязинского районного музея: «В Никольском храме (1811 г. постройки) села Двуречки, к сожалению, оригинальные настенные надписи не сохранились. Сегодня на их месте находятся баннеры с идентичными надписями, по обе стороны от входа в храм».

Но и эти баннеры тоже бесследно исчезли! Автору удалось установить контакт с Алексеем Фадеевым, знатоком местных церковных дел, и заинтересовать его историей своих поисков. Тот посетил Никольский храм и не обнаружил в нём никаких баннеров…

Итак, что мы видим? С одной стороны – стремление к удовлетворению «духовной потребности народа сохранить светлую память о доблестных своих согражданах» и осуществление «благого дела народной признательности». С другой – погибшие не защищали «ни своё Отечество, ни свой народ…»

Ну, и кто со временем оказался прав в этом споре? Ответ очевиден. А главное: с точки зрения сохранения памяти нет принципиальной разницы, в какой форме и с помощью каких средств и материалов материализуется «благое дело народной признательности». И опыт наших далёких предков наверняка может пригодиться и в наше время…

3

И всё-таки вернёмся к изделиям Каслинского завода, с которых всё начиналось. В документе 1914 года есть информация о том, что Каслинский завод, с которым была договорённость о производстве чугунных поминальных досок, имел возможность изготавливать по 200 досок ежемесячно. Значит, только за первые два года могло быть выполнено 4800 заказов (потом на этом деле не могла не сказаться начавшаяся война, а революционный 1917 год поставил окончательную точку). И вновь вопрос: неужели эти тысячи практически все исчезли совершенно бесследно?! Автор уже почти готов был в это поверить, но недавно обнаружил в своей электронной почте письмо об ещё одной находке, случившейся в Оренбургской области. Антон Геннадьевич Панкратов из Москвы пишет: «Видел вашу статью насчёт памятных досок. У меня есть такая доска, к сожалению, в плачевном виде».

Одного взгляда на прилагаемую фотографию было достаточно, чтобы убедиться: да уж, состояние плачевнее некуда (фото 3)… Но этот взгляд говорил и о другом, а именно о том, что перед нами ещё одно изделие мастеров Каслинского завода начала прошлого века. Тот же самый рисунок и размер шрифта, те же самые декоративные элементы: рамка, фрагмент двуглавого орла в верхней части.

Дальнейшая переписка с Антоном Геннадьевичем дала ответы и на другие вопросы. Статья, а точнее – интервью о первых результатах начатого расследования, была опубликована в газете Белокатайского района ещё в 2019 году и размещена в интернете (как видим, совсем не напрасно!). Адрес находки – село Белозёрка Октябрьского района Оренбургской области, где при разборке старого, вконец обветшавшего дома был случайно обнаружен этот артефакт – верхняя правая часть плиты, других же фрагментов, к сожалению, найти не удалось.

Что же, будем исходить из того, что есть. Памятная доска предназначалась для увековечения памяти погибшего участника войны Занькова (вывод основывается на сравнении фрагмента с ранее известными образцами: здесь может быть и название населённого пункта, но в таком случае после слова должно стоять двоеточие, а здесь – запятая). Также можно с определённой долей вероятности предположить, что в своё время поминальная доска помещалась в Михайло-Архангельской церкви села Белозёрки – центра одноименной волости Оренбургского уезда Оренбургской губернии, основанного переселенцами из Курской губернии в 1827–1830 годах. Деревянная церковь была построена здесь в 1853 году.

Вот и всё, что пока удалось узнать. Остаётся лишь добавить, что с началом Русско-японской войны в Оренбургской губернии были сформированы две пехотные (61-я и 87-я) и казачья кавалерийская дивизия. В них воевали под Ляояном и Мукденом, на реке Шахэ 15 тысяч солдат и 5,3 тысячи казаков. Велики были и потери. В Мукденском сражении, например, 241-й Орский пехотный полк потерял убитыми, ранеными и пленными 70 процентов своего состава.

Может быть, местные краеведы сумеют выяснить больше о погибшем воине Занькове, в память о котором была изготовлена эта поминальная доска?..

2019–2024 гг.

[1] Журнал «Бельские просторы». 2019. № 12.

[2] Журнал «Уфимские епархиальные ведомости». 1914. № 10. С. 106.