№11.2019. Юлия Ломова-Устюгова. Кшиштоф Занусси: о кинематографе и не только

В этом году, в рамках кинофестиваля «Серебряный Акбузат», Уфу посетил знаменитый польский кинорежиссёр Кшиштоф Занусси. Встреча с ним, предполагавшаяся как мастер-класс, должна была состояться 27 августа 2019 года, в половине четвёртого, в творческом пространстве «Арт-квадрата».

В этом творческом пространстве я – поразительным образом – оказалась впервые с момента преобразования квартала между улицами Чернышевского и Мустая Карима. И самым замечательным в нём оказалось сочетание раскрашенных под Малевича стен, мечети со средневековыми башнями за забором и кольца во дворе, где разгорячённые полуголые студенты играли в баскетбол. Контраст всегда чарует. Это снаружи.

Внутри аромат древних каменных стен неуловимо пугал, вызывая неистребимые ассоциации с грозящим расстрелом. Даже под софитами и в окружении «гамбсовских» диванов и арт-объектов, и весёлого кворума уфимской и приезжей публики.

Каким-то иррациональным холодком веет от обнажённых стен вокруг…

…Пока не приходит и не начинает говорить своей бархатистой протяжной, скорее, итальянской интонацией – кинорежиссёр Кшиштоф Занусси. И через пять минут – словно мощнейшие нагреватели включились в зале. Совершенно другая атмосфера. Хотя, конечно, это не мастер-класс, а просто разговор за жизнь. А часто и диалог.

Разговор и диалог сразу на нескольких языках. Польский режиссёр, помимо польского и русского, свободно говорит на итальянском и английском. Даже продюсер из Руанды, который с непробиваемо-непроницаемым выражением точёного лица проходил почти весь кинофестиваль (отбиваясь от желающих с ним сфотографироваться), как-то ожил. И, начав свободный диалог по-английски с человеком, с которым есть о чём поговорить в плане кинематографа, неожиданно расчувствовался. Непроницаемая маска слетела с красивого лица. И он чуть не расплакался, когда в конце разговора ему пожелали удачи, как самой важной вещи для кинематографа.

Английский язык польского режиссёра имеет спокойные, британские интонации. По поводу же своего русского Занусси говорит, что в его школе преподавали учителя из старой Польши, которые, мягко говоря, сильно настроили всех его одноклассников против русского языка. Но отец Занусси, итальянец, объяснил, что никогда не надо делать того, что делают все (Идеальный совет для любого творческого человека!). И что хорошее знание другого языка – всегда будет для сына плюсом. Поэтому мальчик чуть ли не единственный окончил школу с пятёркой по русскому и отличным знанием предмета… «Так я думал. Пока не прочёл в воспоминаниях Андрея Тарковского, – мы много общались с ним в Италии – что ʺесли мой сын останется здесь, то будет говорить по-русски так же ужасно, как Кшиштоф Занусси"»… Но Тарковский был не точен, ничего ужасного в русском языке польского режиссёра – нет. Нет даже акцента. Только совершенно авторские интонация и построение фраз.

В Италии Занусси пытался наладить контакт со своими итальянскими родственниками-миллиардерами, основателями одноимённой фирмы:

– Хорошо, что я раньше, в детстве, читал Бальзака. Это меня как-то немного подготовило к сцене «молодой племянник из провинции приезжает к богатым родственникам». Вот как-то так и протекало наше общение. Поэтому я очень хотел поразить итальянских родственников своим успехом. И когда моя картина попала на Венецианский фестиваль и выиграла главный приз в 1984 году, я пригласил своего дядю на вручение… Но на дядю – ни сама церемония, ни тесное общение с мировыми знаменитостями и итальянскими чиновниками, начиная с президента Республики, ни моя победа, ни даже сумма премии – не произвели совершенно никакого впечатления. И тогда я понял, что мне никогда не удастся поразить никого из родственников. И так вот мы расстались. А на следующий день, рано утром, он мне звонит и сообщает:

– Ты представляешь! Такой успех! Такое событие! Мы с тобой на всех первых полосах газет!

Я говорю:

– Да-а-а?.. Ты же вчера был там, и тебя ничего не поразило!

– Ну, я подумал, мало ли – все аплодируют. Это ничего не значит. Мои рабочие, когда я вхожу на мой завод, всегда мне аплодируют. Но я видел сегодня заголовки о нас. Ты хоть знаешь, сколько стоит такой шрифт заголовка на первой странице газеты?!

…Видимо, всеобщее мнение о венецианцах – не совсем беспочвенно. Тем не менее, польский режиссёр признался, что в Польше часто чувствует себя именно итальянцем. Видимо, для творческого человека важен момент отстранения. А быть итальянцем – один из возможных способов видеть ситуацию в Польше со стороны… Занусси ещё рассказал забавную вещь про поляков, что они очень не любят, когда их называют славянами.

Здесь кто-то из присутствующих выпалил прямо с места:

– Да кто ж они! Тюрки, что ли?!

На что Кшиштоф Занусси ответил, что классификация народов по языковой семье кажется ему, в принципе, очень странной: «Почему тюрки-болгары – славяне, а румыны-славяне – романцы?» Но что реакция простых поляков связана не с этими научными соображениями, а с непоколебимым убеждением, что признав себя славянами, они признают и необходимость полного подчинения России, как безоговорочно первой славянской культуре. (Право, верили бы россияне так в своё безоговорочное превосходство!) При этом многие поляки с самыми тёплыми чувствами вспоминают время ссылки в Среднюю Азию или Сибирь. И своё общение с казахами или якутами. Но отношение к Советскому Союзу в целом плохое. Хотя уже спокойное. И ничего с этим не поделаешь – скоро это не изменится.

…И вдруг в ответ на моё сожаление о том, что поляки никак не могут забыть о подчинении России – моментальная вспышка. Одна из таких, про которые удивлённо читаешь у Сенкевича, но, повстречав наяву, не веришь в мгновенность польского пороха: «Я против того, чтобы все твердили, что Россия завоевала Польшу, Россия Польше что-то должна. Я лично с территории, которая принадлежала Австро-Венгрии. Так что, никто Польшу единолично не завоёвывал. Мы сами себя позволили разделить».

Занусси принялись расспрашивать о его идеалах, творческих принципах и о польском «кино морального беспокойства». На что он ожидаемо резко, как нормальный художник, отвечал, что не признаёт и не хочет признавать над собой никаких догм и следования какому бы то ни было течению: «Моральное беспокойство, конечно, да. Было. Но это наше собственное беспокойство – потому что все говорят одно, а делают другое. И это беспокойство было у каждого своё».

И режиссёр рассказал, как авантюрно поженились они с супругой. Потому что, будучи очень верующими, им хотелось «не пожениться, а именно – обвенчаться. Чтобы не отражать этого в документах и не подставлять друг друга». Что в условиях польской военной диктатуры вылилось в какое-то чудо конспирации. И как потом, сразу после расставания Польши с Советским Союзом, он, Занусси, организовал ток-шоу с друзьями на телевидении:

– Запомните, для того чтобы разговор был интересный, никогда не приглашайте экспертов. Приглашайте немного экспертов, немного людей с улицы. Мы, например, в качестве человека с улицы пригласили вагоновожатую. Которая до того прославилась, устроив забастовку трамваев в Гданьске. Чтобы отпустили из тюрьмы её мужа, участвовавшего в запрещённой ещё «Солидарности», вместе с другими… Там ужасно всё было, она потеряла ребёнка… И вот этой женщине дали мы колокол, чтобы она могла останавливать выступление любых гостей. И она, конечно, благополучно прерывала в нашей телестудии всех польских политиков и экономистов, к большому удовольствию простых зрителей… Но главный скандал случился на передаче не из-за этого. Главный скандал случился совершенно неожиданно. Мне показалась заманчивой идея пригласить жён трёх выдающихся политиков и спросить их, изменились ли их мужья после назначения на должность. Две сказали, что не изменились. А потом вышла жена первого президента Польши Леха Валенсы и сказала, что раньше он был хороший человек, а теперь такое… (Не рискну повторить на бумаге, слова жены о муже, но подозреваю, что именно после этого прямого эфира ток-шоу убрали с польских экранов.) А потом я понял, что надо поддерживать молодых кинематографистов. И они все у меня жили, я давал им деньги на фильмы. И не только польские.

Из зала:

– Вы это ещё продолжаете?

– Да, кстати, хочу сказать всем. Если вы снимаете фильм, хотите снять, или хотите научиться снимать фильм, или посмотреть, как снимают фильм, – пожалуйста: звоните, пишите, приезжайте! Адрес и телефон у организаторов, электронный адрес я сейчас дам всем желающим.

Из зала:

– Что, так любому можно к вам приехать? Любому?! А у вас не случались эксцессы?

– Эксцессы? Конечно, разное случалось… Вот как-то приехала ко мне девочка одна. Я нашёл ей денег. А она почему-то хотела, чтобы все её родственники приехали сюда, в Польшу, работать на съёмочной площадке и получать зарплату… Где-то на пятом-шестом родственнике я сказал: «Нет! Хватит!» Тогда она объявила, что отказывается заканчивать фильм. А я уже заинтересовался, я сказал: «Хорошо! Тогда я сам его закончу!» Она испугалась и закончила фильм… Разное бывает. Но я всё равно – всех приглашаю!

– Как вы зарабатываете? Снимаете рекламу?

– Обычно зарабатываю, деньги в интернете собираю, – размеренный голос содрогнулся. – Рекламу?! Я никогда не снимаю рекламу. Вообще.

– Но как же? Сейчас же все снимают рекламу!

– А вот так… Когда это началось, я подумал, что никогда такого не буду делать. Но потом один человек из Голландии предложил мне сделать его рекламу. И там были очень большие деньги. И друзья стали говорить мне: «Пусть ты не хочешь эти деньги для себя, но ты же человек верующий. Ты мог бы отдать их на какую-нибудь благотворительность, на то, чтобы вылечить нескольких детей! Ты помогаешь молодым режиссёрам на свои деньги – представляешь, сколько фильмов они могут на это снять?!» И как-то я задумался после слов о благотворительности. И решил посоветоваться. У меня тогда был очень хороший знакомый священник. Католический. Я пришёл к нему. Он говорит: «Сними эту рекламу и на половину денег отправляйся с женой туда, куда ты давно хотел и куда поехать не мог. А половину отдай на благотворительность». Я говорю: «А почему половину? Почему не всё?» Он говорит: «Отдашь всё – возгордишься». И тогда я позвонил этому человеку из Голландии и сказал, что согласен. Он ответил: «Хорошо, я приеду, и мы всё обсудим. Только я приеду не на поезде, не на самолёте: я купил новую машину «Порше» и хочу поехать через Германию, испытать её на немецких дорогах, где нет ограничений скорости». Я говорю: «Хорошо». И всё… Мне потом позвонили и сказали, что он разбился. Я не знаю как. Но больше я не соглашался снимать рекламу… По-моему, не стоит…

Режиссёра спросили об известном актёре Богуславе Линде. (Сен-Жюст в «Дантоне» Вайды.) Занусси сказал, что они мало в жизни контактировали. Но Богуслав сейчас тоже на свои средства опекает и образовывает молодых кинематографистов и актёров, теперь они пересекаются.

Спросили про кинорежиссёра Кшиштофа Кесьлевского, и голос отвечающего заметно дрогнул:

– Это очень личный вопрос, потому что Кесьлевский был моим большим другом. И его ранняя смерть – большая утрата для меня. Тяжело об этом говорить. Он очень ранимый человек был, Кесьлевский. Не такой, как я. Он не мог смириться с тем, что его не принимали. А его – не принимали. Вообще. И не только у нас, в Польше. Какие-то власти! Цензура! Нет! Не в этом дело. Его как-то ненавидели критики. Вообще. И все эти жюри на всех этих знаменитых фестивалях. Очень они его не любили. Не знаю за что… Вообще, эти все жюри, эти фестивали… Я хочу вам сказать. Особенно молодым кинематографистам, особенно про знаменитые фестивали. Это всё мода, и не надо огорчаться! Но сейчас даже ужаснее, чем раньше. Там все решают спонсоры, хозяева. И есть отборщики-критики – их много. Человек триста на каждом фестивале, и они получают за это от хозяев огромные деньги. Каждый критик знает, что если выберет фильм, который не нравится тому, кто деньги даёт, больше его на этот фестиваль отбирать фильмы не позовут. Никогда. И никуда вообще больше не позовут. И он лишится всех денег и положения. Поэтому они выбирают то, что нравится хозяину… И вот Кесьлевского так никуда и не брали. Потому что все его считали очень плохим. И все эти известные критики ужасные вещи писали про него. Просто ужасные. Так нельзя писать!.. А потом кто-то отказался ехать на Каннский фестиваль. А фильм Кесьлевского стоял у них там в запасе. И даже не первым номером… На фестивалях всегда есть список тех, кого возьмут, если отобранные откажутся. И пришлось поставить фильм Кесьлевского… Это везение такое. Я вот говорил, что везение важнее всего. И вдруг – успех, восторг, всем фильм Кесьлевского очень понравился! И его начали таскать на все кинофестивали. Давать им призы. А Кесьлевский – он не такой, как я. Или другие. Или вы… Понимаете, когда его не признавали, он верил, что вот есть где-то такие честные люди, такое жюри, которое честно его оценит и скажет, какой он на самом деле… А когда он увидел, что те же самые люди, которые его всегда ругали, стали вдруг его хвалить… Он понял, что нет нигде той честности, которую он искал. Справедливости. Непредвзятого суждения. Искренности. И для него – это было полной катастрофой. Катастрофой всей жизни… Кесьлевский такой был человек – он не мог с этим жить. Он не мог снимать кино. Для кого?!.. И он объявил, что уходит … И я его уговаривал. И все его уговаривали. Он был трудоголик. А тут сказал: «Всё. Я не буду больше снимать кино. Буду просто жить». Прожил так три года и умер. Сердце остановилось… Он очень ранимый человек был, Кесьлевский. У него чистая была очень душа. И он умер совершенно разбитый. Нельзя так уходить от кино, если это твоё призвание. Нельзя…

Режиссёра спросили о творческих планах.

– Знаете, когда тебе за восемьдесят – надо осторожнее говорить о своих творческих планах. Планы, конечно, есть. Они всегда есть. Только они уже не совсем твои.

Вы знаете, у меня жена из города Львов. У них там было имение … Словом, дворец там был у них, графский титул, слуги… И вот один её прадед… захотел стать художником. И его так тянуло к искусству, что он поехал в Париж к самому Боннару учиться живописи. И взял с собою «казака»-украинца… Ну, слугу… И я не знаю, как так получилось, но только Боннар сказал графу, что у графа таланта нет, а вот у слуги – есть… Не знаю, как граф это пережил, и не знаю, как так получилось, что слуга вместе с ним начал рисовать в классе. И граф благородно объявил, что уезжает из Парижа, а слуге полностью оплачивает проживание и обучение у Боннара... Тот потом стал известным украинским художником. Заседатель – его фамилия… А прадед моей жены звался Грохольский, граф Грохольский… Вот чем я сейчас занят. Семейной историей… Только я до сих пор не нашёл на эту картину деньги. И ещё не знаю, как придумать две вещи. Не знаю… Поэтому здесь ко всем обращаюсь! Присылайте мне свои варианты сцен, как могло случиться, что слуга начал рисовать в мастерской Боннара. И как граф смог проглотить то, что у него нет таланта, а у слуги – есть. Присылайте свои варианты этих двух сцен. (Очень странно было слушать с другого конца ту же историю, которую 12 лет назад мне рассказывал знакомый искусствовед. С той только разницей, что мнение искусствоведа о творчестве «казака» и графа было диаметрально противоположно мнению Боннара.) Присылайте мне, пожалуйста, эти две сцены для сценария. Подходите ко мне, я дам адрес электронной почты… Я хочу сделать этот фильм.

И вот уже к знаменитому польскому кинорежиссёру подходит профильный молдавский продюсер, загоревшийся идеей найти на этот фильм деньги… И польское общество, объединяющее поляков Уфы, – милые, красивые женщины с цветами... И совсем оттаявший продюсер из Руанды... И стройная барышня Катя…

И встреча стихийно продолжается уже в прямом общении практически до церемонии закрытия фестиваля. И, кажется, польский режиссёр уже объясняет кому-то, как проехать к его польскому дому…

Если попытаться определить польского кинорежиссёра Кшиштофа Занусси каким-то одним, наиболее органическим для него качеством, то это будет – органическое беззлобие. Полное отсутствие той чёрной желчи, которая так отравляет иногда творческих людей…

Кшиштоф Занусси подчёркнуто носит с собой только плёночный фотоаппарат; снимает только считанные кадры; всегда имеет под рукой пачку бумажных почтовых открыток, которые вручную разрисовывает, чтобы потом отправить с ручным штемпелем всем знакомым из каждого города. И чем-то это напоминает главного героя «Моего дяди» Жака Тати. Героя, который аккуратно прилаживал на место осыпающиеся кирпичи ветхого дома. Лично и упрямо поддерживая гармонию стремящейся к саморазрушению человеческой вселенной.

…Если польский кинорежиссёр когда-нибудь это прочитает, то, конечно, иронически поднимет бровь и спросит:

– Да-а-а?