№2.2025. Марс Ягудин. Тайник

С вечера ничто не предвещало непогоды. Но в полночь вдруг подул сильный ветер, пробарабанили по крыше крупные капли, и скоро вся деревня оказалась под огромным небесным водопадом. Виктор Иванович тут же вспомнил про лошадь, оставленную на ночь в открытом загоне. Накинув на себя старую телогрейку, наскоро нацепив резиновые калоши, вышел за порог. Согнувшись под тяжестью миллионов атакующих его капель, быстро зашагал к сараю.

Когда он, до последней нитки промокнув, вернулся в дом, полусонная жена его Клава молча показала на печь – по недавно побеленной печной трубе змеёй ползла тёмная струйка.

За утренним чаем Клавдия Степановна сказала мужу: «На чердак надо сходить, посмотреть трубу, вдруг штукатурка отвалилась. У меня тесто уже поднялось, пора печь топить».

Виктор Иванович, кряхтя, приставил к фронтону лесенку и, осторожно отводя рукой мокрые от дождя ветки черёмухи, поднялся вверх. Осмотрев трубу, нашёл её невредимой. Хотел уже спуститься, как заметил в дальнем тёмном углу чердака какой-то сундучок. Какой-то? Нет, Виктор Иванович знал, конечно, какой это сундучок. Подойдя к нему, открыл его и, начиная чувствовать сильное биение в висках, достал одну из тетрадок, хранившихся в нём. Сел на балку, раскрыл тетрадь. Еле различая в полутёмном чердаке буквы, начал читать.

«6 июля 1971 г. Наш студенческий строительный отряд будет работать в Баймакском районе Башкортостана. В ожидании самолёта сидим в столичном аэропорту. Группа студенток, с которыми я ещё не знаком, соорудив из чемоданов подобие стола, собирается ужинать. Моё внимание привлекает одна из них, стройная синеглазая шатенка с короткой причёской. Движения её рук, тела, её спокойные, рассудительные слова на фоне угловатых движений и слишком шумного поведения её подруг кажутся столь совершенными, что я просто любуюсь ею. Одна из девушек, обратившись к ней, спросила: “Тамара, у тебя соль есть?” Она, покопавшись в своей сумке, достала спичечную коробку и поставила на чемодан. А я подумал: “Так вот как тебя зовут. Тамара”.

Вечером на самолёте АН-24 вылетели из Уфы. Лечу я впервые. Вот самолёт разгоняется, отрыв от земли даже не ощущается. Когда летишь, некоторые облака остаются внизу. С иллюминатора открываются широкие поля, разделённые лесопосадками, ленты рек. Вот и Уральские горы. Леса, леса... Там и сям разбросаны деревни, города. Земля сверху очень красива.

7 июля 1971 г. Ночевали в аэропорту Магнитогорска, а сегодня утром нас в специально оборудованных машинах привезли в деревню Туркменово. Местные мальчишки встретили нас не очень-то дружелюбно: “У-у, немцы! – говорили они и, направляя на нас указательные пальцы, кричали: – Пиф-паф! Застрелю!” Видимо, причиной такого приёма была форма нашей одежды.

После того как нас покормили, командир наш Валентин Чайка велел отряду построиться. И объявил, что часть отряда будет работать в другой деревне. Попросил зачитать список тех, кто сегодня же отправится туда. По рядам прошёл шумок недовольства. Но командир, спокойно объяснив выгоды этого хода, сумел быстро успокоить отряд. “Неужели я не успею даже познакомиться с ней?” – подумал я, имея в виду, конечно же, Тамару. И впился взглядом в комиссаршу, уже начавшую беспардонно распоряжаться нашими судьбами. Я смотрел на неё и колдовал. А она дочитывала список. Ни моего, ни её имени пока не было. И вдруг в самом конце: Тамара Христенко. Мгновенно всё вокруг померкло, мой приезд сюда потерял всякий смысл. Но тут же через туман в голове слышу голос командира: “Христенко здесь остаётся”. Эти три слова, сказанные сухим командным тоном, подняли такую бурю ликования во мне, что я начал опасаться, как бы сердце не выпрыгнуло из груди.

Та бригада уехала в деревню Кусеево, нас поселили в двухэтажном здании общежития. Пока мы устраивались, день уже близился к концу. На востоке синеют Уральские горы, на другой стороне, в степи, садится солнце. По своей всегдашней привычке, мне захотелось подняться на гору рядом с деревней и посмотреть вокруг. Поднимался, занятый своими мыслями. Как только поднялся, перед моим взором открылась картина, которую никогда не забуду: купаясь в лучах заходящего солнца, по равнине шествовал журавлиный клин! Гордо и плавно ступали они по земле, направляемые неведомой силой инстинкта… Я забыл, зачем сюда шёл. Смотрел, пока они не исчезли в тумане.

8 июля 1971 г. День начался с подъёма в 7:00 утра. Физзарядку делали у ручья и там же умылись. В половине восьмого завтрак. В 8:00 начали работу. Наша бригада будет строить общественную баню с двумя отделениями – мужским и женским. Много времени заняла планировка. День получился не совсем рабочим. Командир на вечерней линейке успокоил: “Это только начало, не волнуйтесь. Всё впереди”. А наш командир живёт по принципу: “Я сказал, значит, так и будет!”…»

На крышу дома сели два голубя и начали ворковать. «Целуются», – подумал Виктор Иванович. Пропустив несколько страниц дневника, снова углубился в чтение.

«13 июля 1971 г. Фундамент готов, вчера начали кладку стен бани: внутри кирпич, снаружи камень с бетоном. Сегодня после обеда Рашит Зайлялов, Мансур и я на тракторе К-700 ездили в Сибай за кирпичом. Рашита я сравниваю с Пьером Безуховым. Я с ним учусь в одной группе. У него рыжие волосы, и весь он рыжий. Высокого роста, массивный. Он делает вид, что ему на всё в жизни наплевать. Ходит медленно, крупными шагами. Если ему задать вопрос, полчаса надо ждать ответа, после этого он ответит или нет, это ещё вопрос. Ну а меня сравнивают с Дон Кихотом. Я эту книгу не читал ещё, но обещал в скором времени прочитать.

14 июля 1971 г. Сегодня открытие лагеря. Работали только до двух часов. Когда мы мылись в бане, приехали ребята из Кусеево, где часть нашего отряда строит школу. После бани был праздничный ужин. Там впервые подавали земляничное варенье, сваренное нашими девушками. Я говорю кусеевцам: “Каждый день варенье, уже надоело”. Они: “А у нас каждый день кумыс и добавка хоть до десяти порций”. Я говорю: “А у нас до одиннадцати порций”. Хотя никакой добавки у нас не выпросишь.

После ужина пошли на праздник. Костёр устроили около пионерского лагеря, под высокой горой. Кругом лес, рядом протекает речка. Начались игры, конкурсы… День закончился танцами около костра. Среди всех девушек я вижу только Тамару, ежесекундно меняющуюся в пляшущем свете пламени. То теряю, то вновь нахожу её. Но подойти и пригласить её на танец так и не посмел.

21 июля 1971 г. Сегодня мы с Колей Калагаевым начали каменную кладку внутренней перегородки бани, разделяющей женскую и мужскую половины. Эта кладка называется армянской, и нас начали называть армянами. Сегодня успели только два слоя камня положить. Валентин Чайка посмотрел на это и говорит: “Если будете идти такими темпами, новый год будете встречать здесь”. Интересный он человек, наш командир. Высокого роста, чёрные усы. Разговаривает с улыбкой, но слова твёрдые. В этом году окончил филологический факультет нашего института. Он умеет быть строгим, а когда надо, умеет и пошутить. Вечернюю линейку он начинает так: “Внимание! Равняйсь! Смирно! Вольно!” А потом идут рапорты бригадиров, объявления...

22 июля 1971 г. Вечер. Мы с Колей идём из столовой. Воздух напоен одурманивающими запахами степных трав. Солнце вот-вот закатится за горизонт. Тамара с полотенцем через плечо и мылом в руке вышла из общежития и направилась к речке. Она была такая элегантная, такая обаятельная. Я смотрю на неё, и у меня крылья вырастают. А Коля как ни в чём не бывало, спокойно и приземлённо говорит ей: “Нас тоже возьми”. Она оборачивается, одаривает нас своей очаровательной улыбкой и говорит: “Давай, бери полотенце и догонишь”. И убежала. Коля – в пустое пространство: “Догонишь. Хе! Догонишь тебя. Тебя ещё никто не догнал”.

25 июля 1971 г. Этот день – просто прелесть! Мы всем отрядом ездили отдыхать в один из чудесных уголков Зауралья. Сборы были недолгими. После завтрака погрузились на грузовую машину и со смехом, песнями тронулись в путь. По ровной грунтовой дороге машина мчалась на предельной скорости, ветер свистел в ушах. Настроение было отличное. Всем хотелось поскорее добраться до места.

И вот мы почти у цели. Остановились на большой солнечной поляне, опоясанной высокими горами. Где-то неподалёку слышалось весёлое журчание воды. Одни полезли в горы, другие набросились на ягоды, третьи играли в футбол. Дождавшись кусеевцев, отправились к водопаду. Подниматься было нелегко, но шум падающей воды неудержимо манил нас к себе. Карабкаясь по камням, наконец, добрались. Сразу же бросились под обжигающие струи холодной воды. Слышались звуки гитары, звонкий смех, задорные песни.

Я поднялся на гору над водопадом, подошёл к краю скалы и крикнул друзьям: “Э-ге-ге-е-й!” Конечно же, особенно хотелось обратить внимание Тамары. Все испугались за меня, замахали руками, чтобы я отошёл. Мне было приятно.

А внизу нас ждал уже вкусный обед, пахнущий дымком костра. Нашему аппетиту можно было позавидовать – от обеда ничего не осталось. Подкрепившись, играли в волейбол. После долгой и упорной борьбы наши девушки выиграли. Кусеевцы мужественно переживали поражение.

Домой возвращались с неохотой. Только и слышно было: “Вот здорово! Красота!” А Володя говорит: “Разве это отдых, я устал здесь больше, чем на работе”. Кто-то грустно напевал: “В суету городов и потоки машин возвращаемся мы – просто некуда деться”.

25 июля 1971 г. В один из вечеров я разговаривал с Тамарой. Она рассказала о себе: “В детстве я была очень боевой. У нас в семье нет мальчиков, и меня никто не защищал. Я сама дралась с мальчиками. Однажды мы, девочки, катались с горы. Тут появились мальчики и стали нас толкать, не давая кататься. Рядом был мой отец, я говорю ему: разгони их. А он только смеётся. Мы, девочки, сами их разогнали. А однажды нас сажали на машину, а мальчики не дают нам сесть. Тут я как дам одному, так началась драка между мальчиками и девочками. Нас кое-как остановили. А когда уже училась в институте, я жила на квартире. В один прекрасный день я вышла из квартиры, заперла дверь и тут же вспомнила, что не выключила газовую плиту. Хочу открыть замок, а он не открывается. Я как толкну дверь плечом, английский замок разлетелся на куски. Хозяйка выгнала меня из квартиры. Ладно ещё как раз в это время подвернулось общежитие”».

Дочитав до этого места, Виктор Иванович услышал голос Клавдии Степановны: «Ну что там, Виктор? Глину месить?» От неожиданности он даже вздрогнул. «Нет, пока не надо, – крикнул он, продолжая сидеть. – Ты печь-то затопи, а я посмотрю, не пойдёт ли дым откуда-нибудь». И перевернул несколько страниц тетради.

«2 августа 1971 г. До обеда не было цемента, после обеда заливали бетоном пол бани. Я не думаю, что работу мы воспринимаем так уж всерьёз. Мы её уже освоили, и сейчас она для нас лишь повод для общения. Вот мы с девушками готовим бетон. Тамара, кидая песок, чему-то засмеялась. От остальных девушек она особенно выделяется своим искренним, заразительным смехом. Когда она смеётся, невольно улыбнётся даже самый хмурый человек. Я говорю: “Тамара смеётся, значит, что-то будет”. Она, пытаясь изобразить серьёзного человека: “Все говорят, что я много смеюсь. А ведь я могу быть и злой”. – “Спорим, что не можешь?” – “Это почему же?” – “Потому что у тебя натура такая, ты уже такой родилась”. И, видимо, я принял какой-то смешной вид, она опять расхохоталась: “Вот, глядя на тебя, как не смеяться?”

Вечером я ходил на гору. Собрал букетик земляники, пришёл в лагерь. Долго ходил вокруг да около Тамары, не смея подойти к ней, потому что она всегда была среди подруг. Наконец, “случайно” встретив её одну, сунул букетик ей в руку и убежал, успев только заметить, что она вся засияла.

4 августа 1971 г. Сегодня вечером было чаепитие в честь дня рождения Тамары. Были танцы. Потом объявили отбой, и все начали расходиться. Я не хотел уходить. Тамара почему-то тоже не уходила. И в какой-то момент мы с ней остались одни. Я сказал ей: “Поставь самую любимую твою пластинку”.

Она поставила песню “Игрушка”. В этой итальянской песне в исполнении Джанни Моранди поётся: “Я никогда не перестану любить тебя. Любовь, которую ты принесла мне, – игрушка. Она заставляет меня и плакать, и смеяться. Я плачу, когда ты покидаешь меня, но для меня нет больше чёрных дней. Теперь я знаю, для кого я живу”.

Мы с Тамарой сидим на полу друг против друга и под тихую мелодию этой песни разговариваем. Первая начинает она:

– Витя, может ли человек всю жизнь быть несчастным?

Я не знаю, что и ответить. Не предполагал, что она может носить в себе такие мысли.

– Для чего же тогда жить, если не для счастья? – говорю я.

– А если ты любишь, а тебя – нет?..

Сказав так, она откидывает голову назад и закрывает глаза. А когда она открывает их, в них блестят слёзы. Значит, я не угадываю, о чём она со мной хочет поговорить. Я-то думал, что мы ведём чисто философскую беседу.

– Это тебя-то – нет? – искренне удивляюсь я, вдруг начиная понимать, как надо разговаривать с девушкой. – Если только он слепой, да к тому же ещё глухой, а вместо сердца у него, видимо, не что иное, как кусок железобетона.

У неё взгляд светлеет, и она, улыбнувшись, говорит совсем о другом:

– Я не могу представить, что Земля круглая. Мне кажется, что, если долго идти, будет край света, где и сверху, и снизу звёзды, а ты сидишь, свесив ноги.

Я улыбаюсь её фантазиям и тут же сам начинаю фантазировать:

– Я буду жить в горах, в старинном замке. Лишь узкий качающийся мостик над глубоким ущельем будет связывать меня с внешним миром.

– И с кем же ты там собираешься жить? – спрашивает она неожиданно.

– С тобой, – чуть не сказал я. Или сказал? Скорее, сказал. Но она сделала вид, что не расслышала. Тогда я еле слышно, будто про себя, говорю: – Наверное, один.

На что она с улыбкой возразила:

– Так не бывает. – И рассказала о своей мечте: – Я бы хотела жить на поляне, среди вековых деревьев, в сказочной избушке на курьих ножках. Хочу, чтобы мой дом был приютом для всех заблудившихся и потерпевших крушение.

Я не посмел спросить, с кем она там будет жить. Немного погодя, она сказала:

– Мне кажется, среди молодёжи сейчас какой-то кризис. Ей нужен толчок. Нужно ставить всеохватывающую цель вроде целины.

– Почему поступила в педагогический?

– С первого класса мечтала быть учительницей. Я не хочу, чтобы дети были грубыми. В школе, а часто и дома им не хватает обыкновенной человеческой ласки.

В дверях появился Валентин, молча показал на часы. Мы согласно кивнули. Он закрыл дверь и ушёл».

Воспоминания так живо овладели Виктором Ивановичем, что он вдруг почувствовал зависть к тому молодому человеку, который, уединившись, вёл неторопливую беседу с любимой девушкой. Правда, у того парня была масса недостатков. Особенно мешала ему чрезмерная робость: чем больше нравилась ему девушка, тем старательней обходил он её стороной, не находил нужных слов при встрече. Зато как он умел любить! А сейчас? Он научился говорить о любви так, что, играя в самодеятельных спектаклях, доводит своих односельчан до слёз. Но чувствует ли он то, что говорит?

Виктор Иванович в сердцах закрыл было тетрадь, но тут же спохватился: ведь от неё-то, от тетради этой как раз и исходит то живое, что подталкивает его к столь важным размышлениям, поднимает его над сегодняшним днём. И захотелось ему сделать ещё один глоток из этого волшебного источника.

7 августа 1971 г. Утром флаг поднял я, так как у меня сегодня день рождения. Вечером в Басаево дали концерт, где мы с Колей показали два юмористических номера. Потом мы поехали в Кусеево. Когда погрузились в кузов грузовой машины, я спросил у Тамары: “Ну как мы выступили с Колей?” Она сказала: “Превосходно! Как нельзя лучше!” После танцев мы остались ночевать в Кусеево, так как следующий день был выходной.

8 августа 1971 г. Сегодня День строителей, отдыхали с кусеевцами. Подъём назначался на восемь часов, но я по привычке проснулся в семь. Не хотелось лежать в душной комнате, вышел во двор. Воздух был такой свежий, что не описать. Кричали петухи. Был солнечный день после нескольких дождливых. По-утреннему прохладно. Никто ещё не встал, только повара суетились около кухни. Я сделал физзарядку, пошёл на речку умыться. Стены школы, которую здесь строит вторая бригада, больше чем наполовину уже подняты. Где-то курился туман, какие-то облака даже касались вершин гор.

На утренней линейке меня поздравили с днём рождения и подарили игрушечный трактор. Флаг подняли я, Рашит Зайлялов и Зиля. После линейки проводились волейбольные соревнования. После чего я катался на велосипеде. После обеда ходили в лес. Я сделал букет из ягод. Хотел подарить Тамаре, но её сразу не встретил, а потом встретил, но среди других девушек, и мне неудобно было дарить только ей. И ягоды так и остались не дарёные. Вечером с песнями вернулись в Туркменово.

16 августа 1971 г. Целый день с запада грозило дождём, но дождя не было. Мы работали на кладке стен будущего Дома культуры. Девушки готовили раствор. Уже третий день работаем здесь. Сегодня к нам присоединилась бригада Казанина, а это значит, мои лучшие друзья, Коля и Тамара, со мной. Мы переписывались на камушках. Коля на трёх камнях написал: “Витя и море. Тамара и небо. Коля и горы”. Я говорю: “А ведь море и небо на горизонте встречаются”. Он говорит: “Это я и хотел сказать”.

Наша стенная газета пишет: “Скоро домой. За оставшиеся дни мы должны закончить все взятые объекты, чтобы каждый уезжал с чувством полного удовлетворения: он сделал доброе людям”.

25 августа 1971 г. Сегодня последний день работы отряда. Совхоз организовал роскошный прощальный ужин. Столовую оформили шутливыми плакатами, дружескими шаржами на тех или иных бойцов отряда. Весёлые разговоры, музыка... И вдруг что-то щемящее, до боли родное. Это поставили песню “Игрушка”. Я перестал дышать. Тамара сидела за другим столом. Я поднял голову, и наши взгляды встретились. Она улыбнулась, я в ответ тоже. Рашит, заметив, что я как-то странно затих, спрашивает:

– Что?.. – Я не реагирую, он толкает меня: – Эй! Проснись!

– Песня, – говорю я, не отрывая взгляда от Тамары.

Он, конечно, всё понял, недаром же друг, и говорит:

– Иди к ней и пригласи её на танец. А лучше вообще уведи её отсюда.

Я, всеми силами стараясь справиться с волнением, от которого даже пересохло во рту, пошёл к Тамаре. Наклонился к ней (волосы её почему-то пахли земляникой) и прошептал: “Приятного аппетита”.

Она, обернувшись ко мне, улыбнулась и нежным, ласкающим голосом сказала: “Спа-си-бо...” И всё. И я пошёл обратно. Сел на своё место. Но чувствую, руки мои настолько ослабли, что не могут даже ложку поднять.

– Я не знаю, что ты ей сказал, – врывается в лабиринты моих мыслей голос Рашита. – Я видел только её глаза. Она была готова улететь с тобой хоть к чёрту на кулички. А ты повернулся и ушёл. Олух ты царя небесного, вот ты кто! Саксофон недоделанный!»

На последней странице тетради Виктор Иванович нашёл запись, сделанную, видимо, позже: паста была другая: «Он любил её. Но считалось, что они друзья. Они понимали друг друга с полуслова, любили одни и те же стихи и песни, он бы, не задумываясь, отдал за неё жизнь. Они могли стать друг для друга всем, познакомились они летом, но они останутся только друзьями. Впрочем, быть может, это и к лучшему».

– Виктор! Ты что, оглох? – кричала жена снизу. – Сколько можно звать? Дымит, нет?

– Слышу. Никакого дыма нет. Сейчас спущусь, – сказал Виктор Иванович, пряча дневник обратно в сундучок.

Неспешно, словно окутанный туманом, спускался он по лестнице. Солнце уже высушило листья черёмухи. Таинственная улыбка помимо его воли озаряла его лицо.

– Что это с тобой? Ты пьян? – накинулась на него жена. – Тайник, что ли, у тебя там? Заначку держишь?

– Собери-ка мне в рюкзак что-нибудь поесть, – сказал Виктор Иванович, не обращая внимания ни на вопросы, ни на тон жены. – Съезжу в лес за сеном.

И, выпрямив согнутую от долгого сидения спину, направился к сараю запрягать лошадь…

Он решил, что сегодня – его день, и, как только выехал за деревню, пустил лошадь во весь дух, а потом, задыхаясь то ли от наступившего вдруг чувства свободы, то ли от непрошеных слёз, прошептал слова из той полузабытой итальянской песни: «Я никогда не перестану любить тебя...»