Денис Лапицкий. Мы – человек

– Мое, – сказал геолог. – Не нужно трогать.

Мы отдернули руку.

– Опять говоришь «мое». Что это значит? Почему не «наше»?

Геолог – точнее, «рыжая-часть-геолога», или просто «геолог-рыжий», а сам он называл себя Маком, – устало вздохнул.

– «Мое» – потому что эта вещь принадлежит мне. Только мне, и никому другому. Ни Стью, ни Олли. И уж конечно не тебе, чертов дикарь. Ясно?

Когда геолог – любой из него – говорит, его речь подобна бурлению кипящей воды в горшке. Но у геолога есть небольшая блестящая коробка, которую он зовет транслятором, и, когда геолог обращается к нам, коробка говорит за него нашими словами. А когда говорим мы, коробка начинает булькать, как геолог, и тот все понимает. Очень удобная вещь: если бы у нас была такая, мы бы давно договорились с загорцем или даже с приречником. А может, и нет, ведь работает транслятор не совсем хорошо: иначе почему же мы не всегда понимаем геолога?

Только что мы хотели транслятор потрогать, а геолог-рыжий запретил. Вообще геолог очень странный: геолог-высокий трогать предметы разрешает, а геолог-рыжий – нет. Ну а геолог-толстый от нас и вовсе шарахается, Кстати, геолог-высокий зовет себя Стью, а геолог-толстый – Олли. Это странно, хотя, может быть, на их языке эти слова что-то значат? Впрочем, у геолога вообще много странного: есть говорящие коробки, есть доски, которые показывают картинки, есть даже оружие, которое бьет огнем.

Геолог пришел дюжину дней назад: сначала запахло свежим, как после дождя, и над полем появился блестящий круг, поставленный на ребро, а после из круга вышел геолог, – впереди шел геолог-высокий, следом – геолог-толстый, и последним – геолог-рыжий. Геолог вынес из круга много всяких вещей, и круг исчез. Тогда геолог поставил несколько чудных домиков из черно-зеленой ткани и огородил их витой блестящей проволокой. После этого мы пошли знакомиться. Геолог сначала испугался и сразу же показал, как его оружие стреляет огнем, и чуть не обжег нам ноги.

Но мы не обиделись: он же не знал, что мы – друг.

Потом мы спросили, кто он и откуда.

Геолог-высокий ответил, что он геолог и пришел издалека – с другой стороны неба. И мы удивлялись: наверное, он очень отважный, раз пришел с другой стороны неба всего лишь втроем.

Геолог целыми днями ходил по округе, втыкал в землю какие-то блестящие тонкие палки, а плоские ящики за его спинами пищали и говорили разными голосами. Когда мы спросили, о чем говорят ящики, геолог-высокий ответил, что те рассказывают о всяких вещах, находящихся под землей. И даже сказал, что к югу от деревни под землей есть много густой черной воды. Будто бы мы этого не знали! Эту воду мы иногда достаем ведрами из глубоких ям: она горит, а еще ею можно смазывать колесные оси и даже делать компрессы маленьким нам. Мы даже показали геологу эти ямы – пусть набирает, не жалко. Увидев черную воду, геолог-высокий обрадовался, а геолог-толстый и геолог-рыжий сказали: «Ну и зачем эта нефть? Надо искать что подороже». Мы ничего не поняли, а геолог даже ругался между собой. Вот это в геологе особенно удивительно: где это видано, чтобы одна часть с другой спорила?

– Ну так как, ясно? – кажется, геолог-рыжий уже начинает злиться.

– Нет. Разве может что-то, принадлежащее вам, принадлежать части вас?

– Как же тебе объяснить-то… – геолог-рыжий мучительно подбирал слова, и транслятор молчал в нерешительности. – Вот у тебя есть сандалии, так? Они твои – они впору только тебе и другому не подойдут.

– Другому? Загорцу, что ли? Конечно не подойдут – у загорца же копыта на ногах! На загорца плести сандалии – только зря переводить хорошее пальмовое лыко! – мы засмеялись.

– Ну при чем здесь загорцы? Я говорю про твои сандалии – они твои, ты их никому не отдашь, правда?

Мы посмотрели на сандалии, пошевелили пальцами. А может…

– Геологу нужны сандалии?

– Да не нужны мне сандалии! – взорвался геолог-рыжий. – Я говорю: это! Твои! Сандалии! Ты не отдашь их ни вон тому старику, ни той женщине, что тащит кувшин с водой, правда? У старика сандалий нет, между прочим, и он ранит ноги о камень!

Транслятор переводит «старик» как «старая-часть», «женщина» – «как красивая-и-плодородная-часть».

– А что изменится, если мы снимем сандалии с этих ног и наденем на другие? Тогда другие ноги будут защищены, а эти будут раниться о камни. Нужна еще пара сандалий, и скоро мы их сплетем. Просто лыка не было, но мы уже нарезали нового в дальней роще.

– Да ну тебя к черту, – махнул рукой геолог. – Лучше скажи: где Олли? Видел его сегодня?

– Конечно, – кивнули мы. – Он попросил показать, нет ли в округе необычных камней. И мы повели его к горе. А разве…

Мы хотели спросить, как так может быть, что геолог-рыжий не чувствует, где находится геолог-толстый, но Мак перебил нас:

– А что, там есть необычные камни?

– Конечно. Почему было не спросить сразу? Мы бы сказали.

– Что, что за камни-то?

– Там, где сквозь гору протекает река, очень много тяжелого желтого железа.

– Господи… – прошептал Мак. – Неужели… неужели золото?

Глаза геолога-рыжего заблестели, на лбу выступили капли пота.

– Сколько там этого желтого железа?

– Хватит, чтобы набить дом.

Мак смерил взглядом наш дом, где помещались все мы, живущие в этой деревне, и еще оставалось место.

Похоже, такое количество желтого железа его обрадовало.

– Только зачем оно нужно? Желтое железо мягкое, из него не сделать ни наконечника для копья, ни острия для сохи. Есть другое железо, черное, – оно хорошее, крепкое! Надо? А желтое только на посуду и годится. Но посуда в лагере геолога и так есть. Или нет? Тогда мы можем дать, есть хорошая, из красной глины.

Мак только головой помотал.

– Погоди с чертовой посудой! Лучше скажи: далеко ли отсюда до места, где зо… желтое железо? И кто повел туда Олли?

– Разве не знаешь, где это? – удивились мы. – Ведь Олли сейчас там!

– Ах он, сволочь… втихаря решил, да? – геолог-рыжий ударил кулаком по ладони и сказал какие-то слова, которые транслятор не стал повторять. – То-то я думаю: зачем он активатор с собой захватил? Уйти хочет! Ну что ж, Олли, ты попляшешь!

Блуждающий взор Мака остановился на нас.

– Ты покажешь, где Олли сейчас? Покажешь?

– Хорошо, – кивнули мы. – Мы покажем.

Рядом уже приплясывали от нетерпения маленькие и самые быстроногие мы.

– Ну так веди же! – крикнул Мак.

– Пошли, – сказали мы. – А оружие-бьющее-огнем брать не нужно, путь безопасен.

– Это уж я сам решу, что мне брать, – прорычал Мак. – И не нужно мне чертовых советов чертова дикаря! Веди!

* * *

Густо-янтарное солнце уже падало за горизонт, когда мы подошли к лагерю геолога.

Головы наши были посыпаны пылью, на щеках белые ритуальные полосы – знаки безутешной скорби.

Мы стояли и смотрели, как геолог-высокий – теперь уже геолог-одинокий – что-то делает с лежащими на столе камнями: рассматривает, капает на них цветными жидкостями, стучит молоточками. Наверное, у народа геологов нельзя выражать скорбь прилюдно, но мы блюдем наш обычай.

– Мы сочувствуем геологу, – сказали мы, – мы преисполнены жалости к тому-кто-лишился.

Геолог оторвался от работы, недоуменно посмотрел на нас и щелкнул транслятором:

– Что?

Сколь удивительное самообладание!

Мы повторили формулу сопереживания.

– Так-так-так, – пробормотал Стью. – И что же случилось?

Наверное, это опять какой-то ритуал и геолог-высокий хочет, чтобы мы ему объяснили, что геолог-толстый и геолог-рыжий, Олли и Мак, убили друг друга. Но если нужны слова со стороны, чтобы позволить ему дать волю скорби, – мы скажем эти слова.

– Геолог-Олли и геолог-Мак погибли, – нараспев сказали мы. – Плачь, геолог-Стью, и мы будем плакать тоже.

Геолог-одинокий опустился на стул и долго сидел, сжав ладонями виски.

– Что ж… Может, расскажете, как это произошло?

Мы рассказали ему, как геолог-Олли расспрашивал нас о необычных камнях, как мы показали ему желтое железо и как потом пришел геолог-Мак. Рассказали, как они долго препирались из-за желтого железа и как геолог-Мак выстрелил прямо в толстый живот геологу-Олли, а Олли охватил Мака руками и утянул в водопад.

– Оттуда не спастись, и твои части погибли, – сказали мы. – Осталось только вот это.

Мы протянули геологу-одинокому блестящий стержень с цветными кружочками.

– Люди гибнут за металл, – непонятно сказал геолог-одинокий и горько усмехнулся. – Хорошо, хоть активатор уцелел.

Увидев наш непонимающий взгляд, геолог пояснил:

– Теперь я смогу открыть портал. М-м, не так… Смогу открыть путь.

– Сделать тот блестящий круг? И уйти на свою сторону неба?

Геолог кивнул. И снова долго сидел и молчал, а мы негромко пели песню скорби, чтобы нашему другу-из-за-неба было не так горько.

– Кажется, я понял… – вдруг негромко сказал геолог-одинокий и хлопнул себя по коленке. – Проклятье, наверное, с этого и нужно было начинать. Скажи, как ты себя называешь?

Мы сказали.

– Только не «ты», – поправили мы его, – а «мы». Мы себя так называем.

– Ну да, ну да, – пробормотал он и странно рассмеялся. – Нет, ну надо же! Транслятор говорит, что ты называешь себя «человек». Не «люди», а именно «человек». Я правильно понимаю?

Мы кивнули.

– И все они, – геолог-одинокий обвел рукой всю округу, вместив в этот жест и тех, что шли за водой, и тех, что пололи грядки с овощами, и даже тех, что убирались в доме, – все они – это один человек? Не люди, а именно человек?

– Да, – кивнули мы. – Мы – человек.

Геолог-одинокий потер рукой лоб.

– Я-то думал, транслятор барахлит, а дело вот в чем… Удивительно, просто удивительно!

– Почему? – спросили мы.

– Почему… – геолог фыркнул. – Я даже не знаю, как объяснить. Мы – я, Олли и Мак, – это не один человек. Это разные люди.

Мы нахмурились – и те, кто был в поле, и те, кто дубил кожи, и те, кто наполнял кувшины водой из ручья.

– А-а, понимаем. Значит, вы части разных людей, – как мы, загорец и приречник? Но где же другие вы? Другие Стью, другие Мак, другие Олли? Они там, за небом?

– Нет, – покачал он головой. – Других нет. Понимаешь, просто нет. Каждый из нас – я, Олли, Мак – это и были три разных «мы». То есть три разных «я». И никаких других частей у нас нет. Понимаешь? Вот представь, – он ткнул пальцем нас в грудь, – есть только это… ну, скажем, один этот, который сейчас стоит передо мной.

– А где же мы?

– Нету никаких вас. Вот этот один, – он снова ткнул в грудь стоящих перед ним нас, – сам по себе, и вон тот, что стоит с мотыжкой, сам по себе, и вон тот охотник, и вон та женщина – все они сами по себе. Ничем не связаны. Просто живут рядом.

Мы пытались понять.

Мы честно старались.

А потом…

У нас пробежали по спине мурашки, у нас подкосились ноги, мы выпустили из рук мотыжку, мы чуть не расплескали воду и чуть не уронили добычу, и даже маленькие мы, дремлющие в колыбельках, встрепенулись от неведомого прежде ужаса и разревелись.

Мы отступили на шаг, потом еще на один.

– Но ведь это… ведь это ужасно, – прошептали мы. – Ужасно, когда одинок!

Он пожал плечами.

– Возможно. Но мы – все люди там, на той стороне неба, – как-то справляемся. Правда, не всегда хорошо.

Мы опустились на сухую землю рядом с геологом.

– То есть вы… точнее, ты, – неуклюжее, чужое слово резало нам рот, – всегда здесь и сейчас? Сейчас ты сидишь только здесь и смотришь на заходящее солнце?

– Да, – кивнул геолог. – А ты… то есть вы?

– Мы сейчас, и здесь, и на южных островах, и в северных горах, и в восточных джунглях, и в западной степи. Мы мужчина и женщина, мы старик и дитя. Мы встречаем ночь и провожаем утро, мы ловим рыбу и строим дома, мы начинаем жить и покидаем этот мир.

– Удивительно… – прошептал геолог, и глаза его странно заблестели.

Мы все еще приходили в себя от пережитого страха. Разве это не ужасно: жить, когда нет «мы» и есть только «я», когда ты в полном одиночестве проходишь по дороге жизни от колыбели до могилы?

– То есть, – мы осторожно положили ладонь на его руку, и он ее не отдернул, – сейчас есть лишь один геолог-Стью?

Он кивнул.

– Да. Впрочем, так всегда и было.

Геолог невесело улыбнулся.

– Знаешь… то есть знаете – а я привык.

Мы подумали.

Он – часть, никогда не бывшая целым.

Или целое, воплощенное в одной части?

Загадка.

И мы подумали снова. Мы видели его разум, добрый и чистый.

– Знаешь, – сказали мы наконец, – геолог-Стью может остаться с нами. Там, на другой стороне неба, наверное, много невиданных красот и удивительных чудес… но здесь Стью не будет один. Никогда.

Стью молчал.

Он молчал долго и вертел в руках блестящий стержень с цветными кружочками, и мы вдруг испугались, что он откроет путь и уйдет насовсем.

Потом он мягко коснулся нашей руки своей смешной ладонью с пятью коротенькими пальцами.

– Я подумаю, – сказал он. – Хорошо?

– Хорошо, – кивнули мы, и всех нас – и тех, кто сидел перед геологом, и тех, кто готовил пищу, и тех, кто гулил в колыбельках, – затопила радость. – Мы будем ждать твоего решения, человек Стью.

Из архива: сентябрь 2014 г.