Все новости
Проза
24 Августа 2020, 13:45

№8.2020. Лилия Ахметгалиева. Малявка. Рассказ

– Әннеее! – не унимался детский голос, переходя на плач.– Оу, бәпкәм[4]! – подошла к двери Зульфия Хамитовна. Голос замолчал на мгновение, а потом спросил:– Кайда мама[5]?Хозяйка дома замешкалась, будучи не готовой к такому повороту событий.– Эшке чакырдылар. Ул тиздән киле[6], – напрямую ответила она.

Лилия Ахметгалиева
Лилия Ахметгалиева родилась 5 марта 1988 года в г. Хамза, Узбекистан. Выпускница факультета башкирской филологии и журналистики БашГУ.
МАЛЯВКА
Рассказ
Две одинаковые герани в разных горшочках с утра уже были политы и теперь стояли довольные, обратившись в сторону начинающегося солнца. Рядом с ними, на том же узком подоконнике теснился грузный самодельный ящик с рассадой, и только недавно появившийся третий листочек свидетельствовал о том, что здесь посажен томат, а в другом ящике на соседнем окне – огурец. Зульфие Хамитовне нравилось наблюдать за рождением новой жизни в своем доме. «Вроде растения, а живые, – размышляла она, – и с ними как будто веселее».
Это «как будто веселее» стало причиной и того, что в доме, во второй его половине, появились квартиранты. С тех пор, как младшая дочь Зульфии Хамитовны вслед за старшими уехала в город, чтобы пройти известный, а потому заведомо верный, путь: институт – работа – семья, в доме стало совсем одиноко. А иногда даже боязно. Рыжий кот Борис, появившийся в доме по инициативе детей, нисколько не разбавлял одиночества престарелой женщины. Она не относилась к тем особам, которые могут подолгу общаться с животными. Скорее она держала этого кота из уважения к самому четверолапому, или, может, следуя общепринятой традиции, что в деревенском доме должен быть кот. Борис это знал и потому свое общество старался не навязывать, часто пропадая во дворе.
«Порядочная семья без вредных привычек» нашлась довольно быстро. Это была относительно молодая пара с ребенком, прибывшая в райцентр из какой-то дальней деревни. Глава семейства, высокий и смуглый мужчина средних лет, работал на стройке и уезжал, бывало, на месяц, а то и дольше. Его жена, Раушания, крепкая и работящая татарка выглядела старше своих лет. Она устроилась продавцом в небольшой магазин в центре села. Третьим, самым главным членом семьи, была девочка лет пяти по имени Гульназ. Зульфия Хамитовна часто упоминала о ней в коротких телефонных разговорах со своей дочерью. Что Малявка, так она ее называла, не хочет ходить в садик, что Малявка страшно боится мышей, хотя их в доме никто не видел, что Малявке купили новые сандалии, и она теперь их не снимает даже дома, и много чего еще.
В то субботнее утро Зульфия Хамитовна уже знала, что в эти выходные никто из детей снова не приедет – дела. Она спокойно вязала шерстяной носок, то и дело одергивая за нить непослушный клубок. Мысли-метеоры путались, опережая друг друга. Она думала о том, стоит ли варить суп или на сегодня ей одной хватит вчерашней еды; о том, что, кажется, голова начинает гудеть, и надо выпить «Энап», и что эти самые таблетки заканчиваются, и не помешало бы их купить; о том, что хватит ли ей ниток на второй носок; справляется ли старшая дочь со своим сыном, и почему он так часто болеет… Но несущийся поток мыслей резко оборвался от услышанного короткого стука. В дверь просунулось веснушчатое лицо Раушании.
– Зульфия-апа, – сказала она громким шепотом.
– Оу, – ответила хозяйка, смотря поверх очков.
– Зульфия-апа, сменщица позвонила, попросила меня выйти вместо нее до обеда. Гульназ будет спать, вы присмотрите если что, ярый мы[1].
– А, хорошо. Ярый, – ответила Зульфия Хамитовна в привычной манере для той местности говорить на полурусском-полутатарском языке.
– Я ее закрою на всякий случай. Горшок у нее под кроватью, печенье с молоком на столе.
– Хорошо, мою дверь оставь приоткрытой тогда.
– Рахмат[2], Зульфия апа! – обрадовалась Раушания и поспешила собираться.
Не прошло и пяти минут, как калитка скрипнула, и бойкая квартирантка размашистой походкой направилась в сторону центра села. Зульфия Хамитовна проводила ее взглядом, на сколько ей позволяло это сделать маленькое окно. Снова погрузившись в вязание, хозяйка стала теперь размышлять о доле деревенской бабы. «Всю жизнь пашет и пашет: сама детей растит, сама зарабатывает, сама кушать готовит, муж придет – за ним еще ухаживает… Жизни не знаем… », – заключила женщина, хмуря брови.
Вдруг, из соседней комнаты послышался звук. Зульфия Хамитовна остановила спицы, прислушалась. Звук, похожий на поскуливание, повторился:
– Әнне[3]!
Хозяйка дома взглянула на часы – было половина десятого. «Что-то сегодня рано проснулась», – встревожилась она и поспешила к двери квартирантов.
– Әннеее! – не унимался детский голос, переходя на плач.
– Оу, бәпкәм[4]! – подошла к двери Зульфия Хамитовна. Голос замолчал на мгновение, а потом спросил:
– Кайда мама[5]?
Хозяйка дома замешкалась, будучи не готовой к такому повороту событий.
– Эшке чакырдылар. Ул тиздән киле[6], – напрямую ответила она.
В комнате послышался шорох, скрип старой кроватной пружины и легкий топот. Дверь толкнули, но та шумно ударилась о навесной замок и не открылась. Раздался плач. Громкий и протяжный детский плач, от которого у Зульфии Хамитовны защемило в груди. Она заглянула в щель, образовавшуюся между комнатой и дверью, удерживаемую внешними петлями и небольшим китайским замком.
– Гульназ, балам. Ну, чего ты плачешь? Ты же уже большая, – хотела пристыдить ее хозяйка.
Девочку не было видно. Она стояла посередине комнаты и ревела, слыша только свой плач.
– Гульназ, Гульназ, – смягчив голос, призывала ее соседка, – мама скоро придет, она не надолго ушла…
Плач резко оборвался. В дверной щели показался растрепанный пух волос и большие, от слез красные, глаза, хотя Зульфие Хамитовне был виден только один из них. Он смотрел на нее жалостно снизу вверх.
– Зульфия-апа, – замяукал детский голос, – а бүген бит[7] вы-хад-ной, – выделяя последнее слово, заключила Гульназ.
«Этих детей не обманешь», – подумала женщина, и легкая улыбка проскользнула по ее лицу.
– Выходной, дөрес[8], – подтвердила она. – Но просто маму попросили выйти на работу, потому что другая продавщица не смогла сегодня выйти, – сообщила хозяйка, поймав себя на мысли, что как-то по-детски непонятно она это сказала. Малявка внимательно выслушала и, сделав для себя вывод, что, не смотря на выходной, мама почему-то все равно оказалась на работе, расплакалась больше прежнего.
Зульфия Хамитовна поджала губы, поняв, что надо было придумать что-то другое, не такое горькое, как правда. Она снова пыталась успокоить девочку, призывая ее ласковыми словами. Тщетно.
Хозяйка вернулась в свою комнату, чтобы позвонить Раушание, но ее телефон был не доступен. «Что же делать?» – думала женщина. Наконец, изменив тон голоса на строгий, насколько он мог у нее получаться, Зульфия-апа спросила:
– Гульназ, скажи мне, чего ты плачешь?
Малявка прерывисто втянула в себя остатки самообладания и сквозь не останавливающиеся слезы промямлила:
– Мин тычканны куркам[9].
– Нәрсә[10]?
– Мин ты-ч-кан-ны кур-кам, – членораздельно повторила девочка.
«Господи!» – вырвалось у хозяйки. Она хотела было в очередной раз заверить пятилетку, что никаких мышей здесь нет и быть не может, хотя бы потому, что все они находятся в погребе, где для них полно еды, а кот Борис не может там до них добраться, но, поняв, что сейчас это будет бессмысленно, решила поступить иначе:
– А знаешь, почему мышки тебя пугают?
Девочка прислушалась.
– Потому что ты плачешь! – заключила женщина. – А мышки, ой, как не любят плаксивых девочек! Они приходят к ним домой и смеются над ними!
– Смеются? – переспросил детский голос, снова подошедший к двери.
– Да, смеются, – придав больше убедительности словам, продолжала Зульфия-апа. – Но если ты не будешь плакать, они подумают, что здесь не живут маленькие плаксивые девочки и уйдут дальше.
Малявка внимательно смотрела на Зульфию-апу, пару раз всхлипнув. Женщина поняла, что останавливаться нельзя:
– Иди скорее, вытри слезы. Найди платочек и как следует высморкайся. У тебя же есть платочек? – крикнула она вдогонку девочке, уже убегающей вглубь комнаты.
– Есть! – послышалось в ответ. Было слышно, как Малявка открыла дверь шкафа и начала там рыться. Потом громко, что есть мочи высморкалась.
– Через нос сморкайся, через нос, – подсказывала Зульфия Хамитовна.
В дверной щели показалось слабое подобие не плаксивой девочки, которой Малявка всеми силами сейчас хотела соответствовать.
– Вот, молодец! Какая ты большая умница! – по-стариковски похвалила ее Зульфия Хамитовна, и голос ее в этот момент сделался каким-то чужим. Гульназ впервые за это утро улыбнулась, но улыбка эта была слабой и неуклюжей, как на фотографиях.
– Зульфия-апа, – замяукала она, – ишеген ач[11].
Смирившись с мыслью, что придется простоять за этой дверью вплоть до возвращения Раушании, Зульфия Хамитовна не знала, как ускорить время этого нескончаемого утра. «Лишь бы не плакала», – думалось ей.
– Гульназым, мында бит ачкыч кирәк[12], – продолжила женщина все в той же манере полурусского-полутатарского языка, – а у меня его нет.
Малявка вздохнула, пытаясь найти глазами решение задачи на пестром ковре.
– А ты ножом открой! – обрадовалась девочка быстро найденному ответу. Зульфия Хамитовна невольно рассмеялась.
– Как же я смогу ножом открыть? Это же замок! – и в подтверждении своих слов дернула за металлические петли.
– А моя мама умеет, – не сдавалась Гульназ.
– Ну, а я вот не умею, – сказала хозяйка, ни сколько не усомнившись в способностях Раушании.
Малявка исчезла из виду, но быстро вернулась, держа в руках здоровенный кухонный нож.
– А ты попробуй, – настаивала она, аккуратно просовывая толстую рукоятку в узкую дверную щель.
Зульфия Хамитовна хотела ахнуть, но удивление застыло где-то в груди и неприятно сдавило дыхание. Она осторожно приняла нож двумя пальцами, заключив, что лучше ему находиться у нее, чем у пятилетней девочки. И сделав вид, что пытается открыть им замок, печально заявила:
– Чыкмый[13]. Не получается у меня. Давай еще немного подождем, и мама сама откроет.
Гульназ не хотела ждать. Она по-прежнему боялась мышей, хоть и плакать по этому поводу было нельзя. Она хотела выйти за ворота, сесть на скамейку и ждать. Ждать, когда в начале улицы появится знакомая размашистая походка ее мамы. И завидев ее фигуру издалека, пуститься бегом ей навстречу, торопясь и улыбаясь на ходу. Таково было единственное желание девочки в то утро, но запертая дверь не пускала ее за пределы комнаты.
Вдруг, наконец, просияв от последней, но уж точно победной, мысли, Малявка вскрикнула:
– Телефон! Телефон! Можно же ей позвонить!
И прежде, чем Зульфия-апа успела ей что-то ответить, она пояснила:
– Мин әниемнең номерны беләм[14]! Я щас тебе напишу!
Неровно оторвав лист из альбома для рисования и взяв плохо наточенный карандаш, она принялась за аккуратное письмо. Зульфия Хамитовна что-то говорила ей, но Малявка была так занята и так взволнована этой своей блестящей мыслью, что не слышала ее.
– Вот! Звони, – победно заявила она, передавая соседке большой лист с неровным краем.
При тусклом свете коридорной лампы женщина все же хорошо увидела крупный шрифт. Ее лицо вдруг изменилось: стало одновременно и жалостливым и торжествующим. В эту секунду что-то скрипнуло, то ли это был звук открывающейся калитки, а то ли тишину пронзил забытый аккорд незримого струнного оркестра все реже игравшего в душе престарелой женщины.
На листке было жирно прочерчено: «М А М А».
[1] Ярый – хорошо.
[2] Рахмат – спасибо.
[3] Әнне – мама.
[4] Бәпкәм – деточка
[5] Кайда – где.
[6] Эшке чакырдылар. Ул тиздән киле – Позвали на работу. Она скоро придет.
[7] Бүген бит – сегодня ведь.
[8] Дөрес – правильно.
[9] Мин тычканны куркам – Я мышей боюсь.
[10] Нәрсә – что.
[11] Ишеген ач – открой дверь.
[12] Мында бит ачкыч кирәк – здесь ведь ключ нужен.
[13] Чыкмый – не выходит.
[14] Мин әниемнең номерны беләм – Я знаю мамин номер.
Читайте нас: