Все новости
Проза
19 Марта 2020, 15:04

№3.2020. Мария Косовская. Звёздный троллейбус. Рассказ

Мария Геннадьевна Косовская родилась в 1979 году. Окончила Московский Горный Университет и Литературный институт им. Горького. Публиковалась в альманахе «Тверской бульвар», литературных журналах: «Литературная учеба», «Волга», «Сибирские огни», в интернет-журналах: «Кольцо А», «Лиterraтура», «ТЕКСТ.express», «Сетевая словесность», «Литературный оверлок», «Формаслов» и других. Соавтор (автор текста) детской книги «Приключения Тима в мире бактерий», издательство CLEVER, 2018 г. Участник ряда семинаров молодых писателей, участник семинара «Осиянное слово» (пос. Переделкино) – диплом II степени в номинации «Проза» за рассказ «Открытый космос», 2018. Дипломант ХVII Международного Волошинского конкурса в номинации «Проза», (2019 г.). Работает менеджером по аренде яхт.Звездный троллейбусВаня не высыпался. Работая на автомойке в две смены, он приходил на работу к восьми, уходил в двенадцать, два часа в день тратились на дорогу, час – на сборы и еду. На сон оставалось примерно… Ваня не мог сосчитать. Не то, чтобы он плохо считал в уме, просто не хотелось напрягаться и думать.

Мария Геннадьевна Косовская родилась в 1979 году. Окончила Московский Горный Университет и Литературный институт им. Горького. Публиковалась в альманахе «Тверской бульвар», литературных журналах: «Литературная учеба», «Волга», «Сибирские огни», в интернет-журналах: «Кольцо А», «Лиterraтура», «ТЕКСТ.express», «Сетевая словесность», «Литературный оверлок», «Формаслов» и других. Соавтор (автор текста) детской книги «Приключения Тима в мире бактерий», издательство CLEVER, 2018 г. Участник ряда семинаров молодых писателей, участник семинара «Осиянное слово» (пос. Переделкино) – диплом II степени в номинации «Проза» за рассказ «Открытый космос», 2018. Дипломант ХVII Международного Волошинского конкурса в номинации «Проза», (2019 г.). Работает менеджером по аренде яхт.
Звездный троллейбус
Ваня не высыпался. Работая на автомойке в две смены, он приходил на работу к восьми, уходил в двенадцать, два часа в день тратились на дорогу, час – на сборы и еду. На сон оставалось примерно… Ваня не мог сосчитать. Не то, чтобы он плохо считал в уме, просто не хотелось напрягаться и думать. Ему нравилось смотреть по сторонам, не отвлекаясь на мысли. Он широко шагал и улыбался от того, как слажено двигался вокруг него мир. Даже здесь, в городе, Ваня замечал эту согласованность явлений, которые разворачивались вокруг него и для него причудливым калейдоскопом. В такие минуты Ваня почему-то вспоминал отрывок из мультфильма: «Летят самолеты – привет Мальчишу, плывут пароходы – привет Мальчишу», и от себя продолжал «троллейбусы едут – привет Мальчишу, люди спешат – привет Мальчишу». А он, этот самый Мальчиш, идет среди центростремительной круговерти, кипящей и бурной человеческой деятельности, и в нем, как в зеркале, хотят отразиться и самолеты, и пароходы, и люди, и даже троллейбусы.
Ваня смотрел по сторонам с умилением. Какими хорошими, какими добрыми казались ему люди. И он сам был хорошим и добрым. Но все же он чем-то отличался.
«Как здорово, – думал он, глядя на неопрятного полного мужчину с мятым портфелем, – как хорошо, наверное, быть этим толстяком, отцом семейства, катать после работы на спине дочек, будто большой слон, а они – маленькие принцессы. Или вот этой девушкой, – Ваня рассматривал худую и нервную, будто голодная лиса, брюнетку. – Стоять, скрестив руки, курить ментоловую сигарету и страдать из-за мужчины. Или этим пареньком в рубашке с узким воротничком, спешить на деловые переговоры. Этими голубями, парковщиком, и даже водителем эвакуированной машины. Как здорово быть всеми этими существами!»
Быть самим собой Ване тоже нравилось, но примешивались бытовые огорченья: денег не хватало, протерлась подошва на правом кеде, футболки все полиняли от пота и моечных средств, и еще у Вани не было девушки. Девушек, считал Ваня, нужно водить в кафе, угощать какао и пирожными, а потом только приглашать в кино на последний ряд. В этом Ваня был старомоден.
А еще Ваня хотел навестить родителей. Когда он думал о них, у него сжималось горло. Билет туда-обратно стоил восемь тысяч, да и гостинцев надо привезти. Заработать бы зараз столько денег, чтобы прямо с работы поехать, купить билеты и погостить у родителей хотя бы недельку! Только кто его отпустит? На мойке кроме него некому работать.
После зоны Ваня только раз ездил к родителям. Старые стали. Мать стеснялась при нем есть, правая рука тряслась и била ложкой о зубы. А отец ничего, только ссохся. Друзья все разъехались, кто в Киев, кто в Москву. Те, которые остались, спились или умерли от наркоты. Он и сам чуть коня не двинул. Спасибо, тюрьма спасла.
Странно вышло, Ваня вроде как сам захотел. Пусть я перестану колоться! –просил он кого-то неизвестного. – Помоги мне!
Ваня обращался к богу, как к высшему смыслу, который пронизывал собой все. Нечто вроде сложного, многослойного ритма, частью которого Ваня себя ощущал. Бывало, он всем своим существом был настроен на этот ритм. Но бывали другие дни, когда он как губка напитывался страданием, и оно в нем не вмещалось. Тогда Ваня хотел спрятаться, укрыться от ритма, он нес в себе столько боли, но мог при этом существовать. Ваня чувствовал себя больной рыбой, которая хочет укрыться на дне, но ее упрямо тянет вверх и переворачивает кверху брюхом.
Укрытия нигде не было, ритм как воздух проникал везде. Тогда Ваня спасался героином. Ширнувшись, он как бы отключался от ритма всех живых и превращался во что-то мертвое, наподобие камня, который веками лежит на обочине, и ему дела нет. А потом, когда Ваня выныривал снова в мир живых, слегка ошалевший, застопоренный и недоумевающий, мир летел вперед со своей скоростью, и сначала брезгливо обтекал его, потом подхватывал, захватывал течением, которое казалось холодным, темным и безотрадным. И Ваня опять хотел вывалиться из жизни. Он, конечно, понимал, что губит себя, но страданье казалось невыносимым, и он шел к барыгам «мутить вес».
Его приняли с двумя коробками травы и весом героина, отправили отдыхать на пять лет в лагерь общего режима. Зона, что не говори, оказалась для него благом. Ваню заметил и пригрел местный художник, который малевал плоские пейзажи для начальства и комиссии из райцентра. Ваня быстро научился резать шкатулки и нарды, начал рисовать, хотя больше срисовывал по квадратам, разлинованным на репродукциях Айвазовского, Шишкина, Ван Гога или какой-нибудь фотографии с пальмами и подписью «Малибу». Но были и попытки творчества, когда он пробовал написать свое, всеобъемлющее. Ваня без конца рисовал звездное небо. И теперь, на свободе, именно рисование спасало его.
Вообще, думал он, шагая к троллейбусной остановке, все его желания всегда сбывались. Только желать нужно было без ожиданий, без усилия, как в детстве, когда загадываешь, вот бы быть супергероем, а через минуту забываешь. Но однажды идешь по улице и вдруг понимаешь, что супергерой, и не важно, что другим это неизвестно, главное, как сам себя ощущаешь.
Нужный троллейбус подошел сразу и открыл двери прямо перед Ваней. Он понимающе улыбнулся и вошел.
За большим рулевым колесом, держа его тонкими маленькими руками так, будто оно могло вырваться, сидела девушка. Она казалась напуганной. Ее большие серые глаза с тоской смотрели на Ваню. Он растерялся, замешкался со своим билетом, который почему-то не срабатывал. Девушка отвернулась, ее острый маленький носик четко вырисовался на фоне вечерней улицы. Кукольное бледное лицо показалось Ване таким трогательным, что у него защипало в носу и сладко заныло под ребрами. Мальвина, с нежностью подумал он.
– Эй, застрял? – раздалось сзади, и Ваня почувствовал, что на него напирают. Он снова поднес к турникету проездной, тот пискнул, и Ваня пошел в дальний конец троллейбуса, оглушенный свалившейся на него любовью.
Троллейбус неспешно двигался по Большой Полянке, потом по Большой Якиманке, мимо разукрашенных и подсвеченных витрин кафе, в которых сидели красивые люди. Элегантные дамы выходили из элегантных машин, их поддерживали элегантные мужчины и провожали к стеклянным дверям бутиков. Обычно Ваня с любопытством смотрел из окна троллейбуса на вечернюю жизнь города, словно в аквариум с экзотическими рыбками. Сегодня же он ничего не видел. Он не обратил внимания на драку бомжей у подземного перехода, на падения тонконогой роллерши на брусчатый тротуар, на бездомного волкодава с картонкой на шее: «Помогите на корм».
Ваня мечтал, представлял себе, что он и Мальвина едут в троллейбусе по вечерней Москве. Мальвина рассказывает Ване о чем-то важном и трогательном, даже хочется плакать, хочется ее обнять и благодарить за то, что теперь он не один в этом большом звездном мире. Он берет ее за руку и они едут вместе к каким-то далеким жизненным берегам.
Ване так понравилась эта мечта, что он несколько раз прокрутил ее в воображении. Что сказала Мальвина, как он ее обнял, как целовал. Даже воображаемые поцелуи были хороши, и Ване хотелось представить дальше, но троллейбус для этого не подходил, а чего-то другого Ваня не мог придумать.
Его отвлекли шум и выкрики пассажиров:
– Долго будем стоять!
– Откройте двери!
– Духота какая, нельзя хотя бы окна открыть?
– Сломалось что ль?
– Баба за рулем – это же мартышка с гранатой.
Троллейбус стоял. Его медленно обтекала пробка. Водители машин открывали окна и матерились, будто это могло помочь. От гула и рокота улица звучала как техногенная какофоническая увертюра.
Мальвина, эта маленькая, хрупкая девочка, одетая в огромный оранжевый жилет и грязные грубые рукавицы, отчаянно тянула троллейбус за рога, бежала на свое место и что-то там включала, поворачивала и жала. Упрямый троллейбус не трогался. Ваня наблюдал, как она несколько раз пронеслась туда и обратно, все более растерянная и напуганная. На ходу она утирала грязными рукавицами слезы, оставляя на лице полосы, похожие на маскировочный грим.
Пассажиры недоумевали, и когда Мальвина запрыгивала внутрь, обрушивали на нее шквал восклицаний и вопросов.
– Ну что там? Скоро?
– Скажите, это надолго?
– У нас нет времени тут стоять!
– Открой двери!
– Девушка, ответьте нам что-нибудь!
Ваня протиснулся между пассажирами к водительскому сиденью, загородил свою возлюбленную, аккуратно оттеснил самых возмущенных и сказал:
– Господа-товарищи! Имейте совесть! Чего вы орете? Нет бы помочь, видите же, нужна помощь.
– Да какая помощь?
– Чем тут поможешь?
– Нам что, троллейбус толкать?
– Сейчас разберемся! – Ваня повернулся к водительскому сиденью. Мальвина подняла заплаканное лицо и так трогательно посмотрела на Ваню, что он на пару секунд все забыл.
– Не заводится, – пожаловалась девушка, и Ваня пришел в себя.
– Ну, что тут? – он деловито осматривал приборную панель, будто что-то понимал в устройстве троллейбуса. – Ничего, мы сейчас. Где тут у нас что?
– Я сегодня первый день, – плакала Мальвина.
– Да не плачь ты! Ничего страшного не произошло. Есть у тебя инструкция или что-то типа того? Как, вообще, управляться с этой штукой.
– Должностная инструкция есть.
– Давай!
Она достала из-под сиденья толстую стопку распечатанных, сшитых на пружину листов. На обложке черным скучным шрифтом значилось: «Должностная инструкция водителя троллейбуса». Ваня взялся с энтузиазмом.
– Так, посмотрим. Общие положения, подготовка к работе, а вот, кажется. Перед постановкой токоприемников водитель должен убедиться, что все цепи выключены, барабан реверса находится в положении «СТОП» и троллейбус заторможен стояночным тормозом. Затем одеть сигнальный жилет, перчатки и окриком «Троллейбус №... ставлю штанги» предупредить лиц, находящихся в машине…
– Я это уже делала – не помогает!
– Хорошо, – он начал быстро пролистывать оглавление.
– Может, аккумулятор сел, – осторожно предположила Мальвина.
– Аккумулятор? Значит надо толкать, – неуверенно сказал Ваня, но посмотрел на девушку и пообещал: – Ща толкнем!
Он обратился к пассажирам громким голосом пионервожатого:
– Так! Господа-товарищи! Троллейбус не заводится, надо толкать.
– Мы че, идиоты?
– Сам толкай.
– Это у кого здоровья много…
Толкать не хотели. Ваня оглянулся на Мальвину. Она сидела, ссутулившись, в огромном оранжевом жилете, и смотрела на него так жалостно, как смотрит бездомный щенок на доброго человека. Нет, Ваня не мог обмануть такое доверие.
– Как тебя зовут?
– Нюра.
– Нюра, ты очень красивая. Не надо плакать.
Она улыбнулась мокрым чумазым лицом, и в душе у Вани зацвели ромашки.
– Мужики! – воззвал он к пассажирам троллейбуса, – Надо помочь милой девушке. Или тут нет мужиков? Одни хипстеры и мажоры?
– Да пошел ты! Мудило! – раздалось из толпы.
– Видать, хипстер, – сказала укутанная в засаленный плащ бабка.
– Блин! Да вы че? – воскликнул Ваня. – Совсем что ли умерло у вас все? Благородство, там, доброта? Все такое. Неужели нет ничего? Вы же люди. Должны помогать друг другу.
От этого упрека толпа зашевелилась, как бы проверяя, что осталось. Один, другой, третий – протискивались между пассажирами мужчины.
– Ладно, пойдем толкнем твой троллейбус! – предложил широкоплечий, в синем спортивном костюме молодой человек.
– Кто же не захочет теплым московским вечером толкнуть троллейбус? – заметил пожилой, похожий на профессора, мужчина.
– Это нам на закуску, – гоготнул неряшливый, и, судя по амбре, поддатый мужик.
– Я знал! – воскликнул Ваня, – Мир не без добрых людей! Мужики, прям горжусь вами, – глаза у Вани защипало от умиления.
– Двери откройте! – крикнул кто-то с задней площадки, и в салоне слаженно зашипели открывающие механизмы.
Едва Ваня спрыгнул со ступенек троллейбуса, зажглись дорожные фонари, будто он своим прыжком нажал выключатель. Ваня заметил, что весь большой прямоугольный бок троллейбуса обклеен звездами. Целый звездопад больших и маленьких звезд на синем фоне. Это была реклама шоколадного батончика, но Ване показалось, что это его картина.
– И как это я сразу не заметил? – сказал он.
– Че говоришь? – спросил широкоплечий парень.
– Да так, ниче! Готовы?
– Готовы!
– Главное, чтоб за рулем там приготовилась!
– Щас толкнем!
– Командуй!
– Давай!
– Налегай!
– Иииии раз! Иииии раз!
Улица, запруженная машинами, как узкая река в период нереста, двигалась вперед множеством тел. Машины несли на своих крышах небо, не замечая тяжести. Внутри сидели водители, и тоже несли каждый свою непростую человеческую долю. Они устремлялись в мыслях вперед, к женам, любовницам и детям. Но пробка двигалась медленно, и не зависела от их устремлений. Злой, неумолимый рок.
Бессильны оказались и десять человек, пытающихся сдвинуть громоздкую машину. Троллейбус оставался бездвижный, бездушный и мертвый, как выброшенный на берег кит.
– Не получится!
– Не пойдет так!
– Надо по-другому.
Ваня не отчаивался:
– Мужики, давай еще раз! У нас получится. Ну-ка! Собрались! Изо всех сил! И раз!
Но и еще раз оказывался бесполезен. Уже начали отходить по-одному разочарованные «толкатели», пассажиры, которые поначалу наблюдали с тротуара, тоже стали потихоньку исчезать, незаметно, без лишних слов, понимая, что рассчитывать не на что. Ваня все толкал. Он вспотел, раскраснелся, по напруженному лбу текли капли, грязное от троллейбуса плечо ломило, а голове стоял какой-то лязгающий низкий гул, который мешал сосредоточится на усилии.
– Может, хватит уже, – крикнула Нюра.– Не заводится.
Ваня отлепился от троллейбуса и с изумлением осмотрелся. Он остался один, даже пробка почти рассосалась.
– Иди сюда! – крикнула опять Нюра. – Я уже вызвала техническую службу. Сказали, эвакуируют меня.
– Когда?
– Кто их знает? В Москве пробки.
Они сидели на последнем сидении троллейбуса.
– А ты давно в Москве? – спросила Нюра.
– Около года. А ты?
– Пять лет. Сначала в техникуме училась, теперь работать пошла.
– Ну и как тебе?
– Шумно и все время торопиться надо. Я не смогу так. Мне хочется остановиться и просто в спокойствии побыть, по сторонам осмотреться.
– Как же я тебя понимаю! У меня точно так же.
– Да? – она удивленно вздохнула. – А может у всех так? Только почему-то никто из Москвы уезжать не хочет.
– Или не может, – Ваня поник. – Деньги-то все в Москве. У меня на родине не заработать.
– А где твоя родина?
– Поселок Сылва.
– А где это?
– Пермский край.
Нюра пожала плечами, показывая, что не знает.
– Представь себе карту, – Ваня обвел руками воображаемую Россию и ткнул где-то посередине. – Это вот здесь.
– Аааа!
Они тихо сидели. Нюра слегка прислонилась к Ване, но он не заметил. Он молчал и думал о своих родителях, как они там сейчас, все еще носят воду из колонки или все-таки сделали водопровод? Двадцать первый век на дворе, со всеми можно поговорить по интернету, и только с родителями нельзя. Хорошо, хоть мобильный телефон есть. Но живого общения не хватает, ласки, голоса, какой-то теплоты. Хорошо, что его Мальвина вот она, сидит рядом, такая хорошенькая, и, кажется, совсем замерзла. Ваня деликатно ее обнял.
И вдруг он понял, это же его мечта! Прямо сейчас он находится в картинке из своего воображения. Недавно он фантазировал, и вот, сбылось!
– Слушай! Я понял! – возбужденный своим открытием, Ваня взял Нюру за плечи и чуть тряхнул. – Я понял, что случилось с троллейбусом!
– Что?
– Знаю, почему он сломался. Это по моей вине, понимаешь! Я так захотел.
Нюра не понимала. Она трясла головой, и казалось, что ее маленький острый носик в чем-то упрекает его.
– Спорим, сейчас заведется? – сказал Ваня.
– Зачем? Скоро же приедет буксир, – Нюра не хотела уходить с нагретых, уютных сидений. Но Ваня тянул ее за руку, и она поддалась.
– Просто проверим! – убеждал он. – Если заведется, значит я прав, значит это я захотел, а не какая-то неисправность.
Нюра села в кресло водителя, зябко поерзала, стала включать какие-то тумблеры, кнопочки, переходники, потом медленно, с недоверием, будто машина взлетит на воздух, повернула ключ. Троллейбус громко чихнул, прокашлялся и завелся. Мотор заурчал как огромный хорошо откормленный кот.
– Аааа! – с восторгом заорал Ваня. – Ты видишь! Нет, ты видишь! Я просто пожелал, чтобы мы остались вдвоем в троллейбусе. Я об этом думал! И это исполнилось! Представляешь!
– Классно! – Нюра пыталась разделить его энтузиазм, но было что-то еще, о чем она не говорила.
– Ну, куда теперь?
– Не знаю. Я же не могу теперь на маршрут… В парк, наверное, надо ехать.
– А давай покатаемся? Мы может просто кататься по Москве? Это будет так здорово.
– Не знаю…
И они катались. Нюра дергала длинный рычаг трансмиссии, неспешно крутила огромный руль, включала поворотники и останавливалась на светофорах. Троллейбус с готовностью клацал чем-то внутри себя, и ехал дальше, послушный тонким рукам Нюры. Ваня же стоял рядом и восторженно думал о своем.
Они расстались за полночь, когда Нюре уже обязательно нужно было ехать в парк.
– Мне, наверное, теперь выговор влепят, – говорила она обиженно. – Тебе то что, ты уедешь и забудешь. А мне завтра опять на маршрут.
– Ну что ты, я теперь каждый день буду с тобой ездить. Или хочешь, сходим в кино.
– Завтра?
– Можем и завтра.
– А потом попьем какао или горячий шоколад. Люблю горячий шоколад.
– Девочка, – он ласково потрепал ее по голове.
– Тогда до завтра?
– До завтра. Я тебе позвоню.
Ваня ехал на метро в свое далекое Тропарево и думал, что встреча с Нюрой была чудом, одним из тех, которые не часто происходят в жизни. Он представлял, как они говорят по телефону, как сидят в кафе, и она пьет шоколад, оставляя на верхней губе темную полоску. Он долго фантазировал о ее сладких шоколадных губах. И потом в кино, на каком-нибудь дурацком фантастическом фильме… Он представлял это и на следующий день, и даже через неделю. Через три недели мечта как-то выдохлась и перестала его вдохновлять. Ваня еще иногда думал, что как только появятся деньги, он обязательно позвонит своей милой Мальвине. Но денег не было, и он не звонил.
Читайте нас: