-3 °С
Облачно
Все новости
Проза
28 Декабря 2018, 15:27
№12.2018. Вячеслав Стрижевский. Время любви. Мизансцены на полях театрального дневника. Окончание. Начало в № 11, 2018
Вячеслав Стрижевский родился в 1940 г. в Москве. Учился в уфимской 21-й школе. Окончил Уфимский институт искусств, затем Высшую школу деятелей сценического искусства при ГИТИСе (Москва), там же защитил кандидатскую диссертацию. Работал фоторепортером, генеральным директором производственного объединения «Башфото-Нур», руководил Республиканским русским драматическим театром и Башкирским театром оперы и балета с возложением обязанностей заместителя министра культуры РБ. Заслуженный работник культуры РФ и РБ, лауреат премии имени Шагита Худайбердина. Вячеслав СтрижевскийВремя любвиМизансцены на полях театрального дневника(Окончание. Начало в № 11, 2018)
Вячеслав Стрижевский родился в 1940 г. в Москве. Учился в уфимской 21-й школе. Окончил Уфимский институт искусств, затем Высшую школу деятелей сценического искусства при ГИТИСе (Москва), там же защитил кандидатскую диссертацию. Работал фоторепортером, генеральным директором производственного объединения «Башфото-Нур», руководил Республиканским русским драматическим театром и Башкирским театром оперы и балета с возложением обязанностей заместителя министра культуры РБ. Заслуженный работник культуры РФ и РБ, лауреат премии имени Шагита Худайбердина.
Вячеслав Стрижевский
Время любви
Мизансцены на полях театрального дневника
(Окончание. Начало в № 11, 2018)
Неоплаченный долг
1986 год. Время для Республиканского русского драматического театра судьбоносное. Обновлялась актерская труппа, формировалась административная команда, приглашались на новые проекты творческие лидеры, как следствие, менялся репертуар. Однажды начинающий работать в театре режиссер Михаил Рабинович предложил пригласить на постановку своего педагога, профессора Щукинского училища Александра Михайловича Поламишева. Я лично с профессором не был знаком, но по общественной деятельности в Союзе театральных деятелей (Москва) в деловом общении с секретарем СТД по творческой работе был знаком с его супругой – весьма авторитетной дамой, умницей и необыкновенно красивой.
– Я знаю, что вы приглашаете Александра Михайловича в Уфу на постановку спектакля.
– Да, ведем переговоры.
– Я вас прошу, окружите его вниманием. Он очень ревнив и раним в работе, не разрешайте ему перенапрягаться, ведь у него еще со времен войны непорядок с позвоночником, и он страдает от ужасных болей.
Позже я узнал, что к моменту нашего разговора Александр Михайлович и его жена уже несколько лет вместе не жили.
Когда в роскошном директорском кабинете (бывших апартаментах обкома КПСС) появился богато усыпанный сединой красивый немолодой человек с античными чертами лица и заревой улыбкой, мне сразу показалось, что это человек нашего театра.
Несколько слов из биографии Александра Михайловича Поламишева. Родился 15 декабря 1925 года. Его отец был на ответственной должности в органах НКВД, куда входило Главное управление пограничной охраны СССР, в должности заместителя начальника и в звании генерал-лейтенанта. Перед самой войной он был командирован в железнодорожные структуры. В связи с тем, что поездка носила конфиденциальный характер, Поламишев-старший был одет в форму железнодорожника и «упакован» соответствующими документами. По дороге на вокзал его «эмка» попала в серьезную автокатастрофу. Когда приехала скорая, пациент был в глубокой коме. Естественно, больного отвезли в ведомственную больницу железнодорожников. Через пару недель он пришел в сознание и первое, что сделал, – попросил медсестру позвонить ему домой, сказать, что он жив и здоров, но задерживается в командировке. На следующий день сестричка «доложила», что в семье все нормально, только их большую квартиру сделали коммунальной, и его семья живет теперь в одной комнате.
Опыт подсказывал, что торопиться с возвращением домой не следует.
Лечение заняло несколько месяцев, и, когда его выписали, Поламишев-старший срочно убыл в свое родовое гнездо – в Дагестан, в деревню Хучни.
Саша Поламишев учился в спецшколе с детьми высшего руководства страны. Класс был особый, ребята усиленно занимались физической культурой с акцентом на боевое мастерство, а также углубленным изучением немецкого языка с баварским диалектом. Осенью 1941 года весь класс был призван в действующую армию.
Саша – крепкий парень с рабочим немецким языком, естественно, попал в разведку. Несколько раз ходил «по ту сторону» фронта. Уже в 1942 году молодой лейтенант Поламишев был руководителем диверсионной группы в тылу оккупированной немцами Польши и некоторое время «работал» в Германии. После нескольких ранений вернулся в Москву – грудь в орденах, и осколок в позвоночнике.
В 1948 году окончил легендарное Московское высшее театральное училище имени Бориса Щукина. И почти сразу новое «назначение» – в воркутинские лагеря. «Тройка» решила, что раз остался жив, значит, виновен, да еще молодая актерская «ненадежная» среда: тусовки, застолья, возможно, и болтанул лишнего. Сочли, что двадцать пять лет для врага народа – достаточный срок для перевоспитания. К счастью, в марте 1953 года умер «главный судья», и в первой волне реабилитированных Поламишев вернулся домой.
Позже, когда наше знакомство с Александром Михайловичем стало дружеским, приезжая в столицу на учебу в «высшую школу деятелей сценического искусства», я останавливался на его квартире, недалеко от Павелецкого вокзала на улице Пионерской. На стене у письменного стола, в темной рамочке висела «картина». На страничке из школьной тетради была проведена широкая зеленая, слегка расплывшаяся акварельная линия. И все.
Я спросил у Александра Михайловича:
– Что это за бестолковый авангард?
Поламишев вздохнул, сделал паузу, и я почувствовал, что мой беспардонный вопрос задел его:
– Это дорогая моему сердцу картина: вид из окна моей воркутинской камеры, в которой я «прожил» до смерти нашего учителя и вождя.
Появление Поламишева в театре стало особым событием. Прежде всего он занял в работе практически всю труппу, впрочем, профессор обладал такой энергетикой и обаянием, что все были им увлечены.
Это было необыкновенное сумасшедшее чувство любви к театру, к работе. Артисты готовы были репетировать хоть целые сутки. Да что там артисты – монтировщики, осветители, костюмеры, администраторы, все прятались по уголкам сцены и зала, чтобы поприсутствовать на волшебстве, которое рождалось на репетициях Александра Михайловича.
Спектакль заслуженного деятеля искусств РСФСР, профессора Александра Михайловича Поламишева «Ах, Невский!» стал выдающимся событием в истории нашего республиканского русского драматического театра. Была серьезная положительная критика московских и уфимских искусствоведов и, что особо важно, – огромный, небывалый интерес публики.
Уезжая в Москву, профессор так, между делом, сказал:
– Хочу пригласить на спектакль моего друга Женю Евтушенко. Вот он вернется из Штатов, и мы приедем. Я позвоню.
Через месяц прилетел Поламишев. Один. Была пятница, конец дня. Александр Михайлович сказал:
– Завтра прилетит Евтушенко.
По долгу службы помчался в обком партии, к заведующему отделом культуры, кандидату исторических наук Ахнафу Мударисовичу Дильмухаметову. Надеялся на поддержку. Воодушевленно докладываю:
– К нам на спектакль «Ах, Невский!» прилетает поэт Евгений Евтушенко.
– Кто разрешил? – строго спрашивает начальник.
– Это частный визит.
– Таких частных визитов не бывает. Евтушенко человек неоднозначный.
– Ахнаф Мударисович, но Евгений Александрович – выдающийся поэт, думаю, нужно встретить его на уровне руководства республики.
– Ты пригласил, ты и встречай. Я с тобой этот вопрос не обсуждал.
Разговор этот энтузиазма не прибавил, а тревожный осадок оставил. А.М. Дильмухаметов окончил МГУ, высшую партийную школу при ЦК КПСС. Ну должен же он быть рад встрече с таким всемирно признанным человеком и поэтом, ну хотя бы проявить интерес к такому неординарному событию. Иду по бесконечным коридорам обкома и думаю, ну как же так – с такой интеллектуальной подготовкой (он же защитил кандидатскую диссертацию по теме «Комсомол Башкирии на ударных стройках семилетки») боится встретиться с великим поэтом. Чего он боится? А, была не была – и прошел по кабинетам руководства, и всех, кого застал, пригласил в театр.
В субботу, поздно вечером, прилетел Евгений Евтушенко. Устроили его в скромную гостиницу «Агидель», и там же уже в закрытом ресторане поужинали. Настроение у поэта было на подъеме. Он рассыпал благодарности девочкам-официанткам, ради него задержавшимся на работе. Хвалил кухню, а директора гостиницы Владимира Ванюшова пригласил в театр.
Утром – экскурсия по театру. Наш Русский театр тогда выделялся на фоне старых российских храмов искусства масштабностью, ухоженностью и техническим оснащением. Потом в зеркальном зале артисты встретились с поэтом. Долгий, интересный разговор о поэзии, театре, кино. Что греха таить, было море вопросов: кто родители, где учились, за что отчислили из литературного института…
Евгений Александрович был открыт, говорил легко, интересно. Я, например, не знал, что его папа Александр Гангнус был из русских немцев, баловался поэзией и писал любительские стихи, а мама – Зинаида Евтушенко – была певицей и, когда вернулись из эвакуации со станции «Зима» в Москву, работала в театре имени Станиславского.
– Я рано начал читать, – рассказывал Евгений Александрович, – и моей начитанностью восторгались гости нашей семьи Евгений Винокуров, Михаил Рощин, Булат Окуджава…
Из института его исключили за «неправильные» высказывания. В двадцать лет он становится самым молодым членом Союза писателей СССР, а на нынешний день (1986 год) издано уже более 110 книг.
Потом читались стихи, и продолжалось это до тех пор, пока Поламишев не сказал:
– Женя, артистам пора готовиться к спектаклю.
Когда прозвучал третий звонок и в зрительном зале стал плавно угасать свет, вошел Евгений Александрович, сел в седьмом ряду рядом с режиссером. Публика приняла его за обычного опоздавшего зрителя.
После спектакля долгое осуждение. Поэту понравилась работа А. Поламишева. Евгений Александрович хвалил постановку и, что особенно приятно, отмечал актерские удачи.
– Ты, Александр, всегда современен и с Гоголем, и со мной не церемонишься.
И здесь выяснилось, что знакомство двух творческих гигантов произошло после публикации поэмы Е. Евтушенко «Братская ГЭС». Поламишев позвонил тогда Евтушенко и предложил театрализовать его поэму. Работа закипела, главному критику – зрителю спектакль понравился, но «партийная» организация крепко потрепала нервы обоим авторам. Уцелели чудом.
Уже ночью, провожая поэта в гостиницу, не то Александр Михайлович, не то главный режиссер Михаил Исаакович предложили в понедельник (выходной день театра) провести творческий вечер Евтушенко. Конечно, я на нетрезвую от усталости голову согласился. А утром понял, что проведение его – большая головная боль. Как собрать публику, без рекламы, безо всякой подготовки провести такое серьезное мероприятие? На все про все у нас было 7-8 часов.
Несмотря на выходной день, собрал всех работников театра. Решили сесть за телефоны. Обзвонили завсегдатаев театра, друзей, университетскую публику. Благо, что проводимые в театре социологические исследования (проф. З. Шингареева) позволили администрации достаточно полно представлять зрительскую аудиторию театра, знать многих зрителей, что называется в лицо.
Партер был полный, но балкон заметно «сиял лысинами» пустых кресел.
Евгений Александрович вышел на сцену, как всегда, в яркой рубашке. Сам вынес к микрофону стул. Выслушал аплодисменты и, когда в зале стало тихо, сказал:
– Я прилетел к вам из Соединенных Штатов, где читаю лекции по русской литературе в университете города Талса (Аклахома). Сюда меня пригласил мой давний друг режиссер Александр Поламишев, поставивший в вашем театре прекрасный спектакль «Ах, Невский!». С Александром Михайловичем нас связывает судьба по постановке спектакля по моей поэме «Братская ГЭС» в театре на Малой Бронной в 1968 году. В те годы это было смелое решение, много сил у нас отняла борьба с цензурой. Пришлось принести в жертву 550 строф.
Вечер был долгим. Евгений Александрович читал старые стихи и новые, изумительную лирику, жесткую политическую поэзию. А начал он со всем известной «молитвы», с которой начинается поэма «Братская ГЭС».
Поэт в России – больше чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
Лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
Кому уюта нет, покоя нет.
Поэт в ней – образ века своего
И будущего призрачный прообраз.
Вечер затянулся допоздна и заканчивался отрывком из трагедии «Бабий Яр».
И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч убиенных.
Я каждый здесь расстрелянный старик,
Я каждый здесь расстрелянный ребенок.
Работал Евгений Александрович часа три без антракта. Публика не отпускала поэта. Потом сидели у меня в кабинете. Говорили обо всем на свете, а я как будто отсутствовал. Как же оплатить работу поэта? Ведь вечер был не согласован, не санкционирован. Дильмухаметов этого не простит. Недаром он отказался от приглашения и не пришел на концерт. На фоне приподнятого настроения, ловлю себя на мысли, ну, дорогой, готовься к неприятностям. Спас меня от грустных размышлений Поламишев:
– Давай, я попрошу Евгения Александровича, он напишет свои стихи, а я их попробую включить в текст спектакля. Тогда эту работу можно легально оплатить. Евтушенко с предложением согласился и тут же сел за мой стол и на память написал стихи.
Прошел месяц, может, чуть больше. Звонит Александр Михайлович Поламишев:
– Знаешь, – говорит, – никуда не лезут эти стихи. Я переговорил с Женей. Он дарит стихи театру. Пусть это будет твой неоплаченный долг.
Инаугурация
Первое правительственное (протокольное) мероприятие в Башкирском театре оперы и балета у меня было ответственное. Я только что вступил в должность и сразу – инаугурация Президента. А в театре все было плохо. Несколько месяцев коллектив не получал зарплату, дело дошло до забастовок. В крайне запущенном состоянии инженерные и постановочные службы. В театре работают ревизоры Счетной палаты. Нервничают все.
Руководство мероприятием и концертом было возложено на Рифката Исрафилова, художественного руководителя Башкирского театра драмы. Работать с ним было одно удовольствие, легко и уверенно. Он знал, что хочет от артистов, всей постановочной части, от меня, директора этого праздника, отвечающего за «хозяйственную» составляющую. Чистота, порядок, техническая безопасность. Споткнулись на здравоохранении.
После торжественной части президент должен был приветствовать гостей в моем директорском кабинете. Конечно, помещение для этих дел неудобное. Однако ресторан «Агидель» оккупировал кабинет, на столе моего секретаря нарезались овощи и фрукты, делались мясные и колбасные нарезки и прочие поварские дела. И тут на фоне этой антисанитарии к поварам нагрянула главный врач поликлиники № 1, которой был поручен медицинский контроль за всем, что происходит на театральной кухне. Скандал получился как на базаре, шумный и невежливый.
– Вы хотите отравить президента! – кричала врач, да так громко, что сбежались и директор ресторана из гостиницы, и служба безопасности.
– Это не я, – испуганно лепетал директор гостиницы, кстати, по образованию, как потом выяснилось, врач. – Мне другого помещения не предоставили.
И, скооперировавшись, два врача набросились на меня.
– Вы что здесь разорались, – вспылил я. – Вы-то здесь давно бутерброды режете, а я без году неделю работаю.
На следующий день на оперативке в правительстве, где подводились итоги «праздника», главный врач в «красках» рассказывала, что директор театра «пытался» отравить президента и его гостей.
Эта неприятная история побудила меня написать служебную записку о необходимости создания в театре служебных апартаментов для приема высоких гостей.
Через неделю в театре появился архитектор Марат, а ещё через два месяца – апартаменты, состоящие из прихожей с гардеробом, роскошной кухней фирмы «Бош», кабинетом для переговоров и каминным залом, где располагался банкетный зал на 50 персон.
Одним словом, спасибо главному врачу – красивой, мягко говоря, эмоциональной даме, которой виделись во всём преступления (слава Богу, произошло это не в 37-м году). Апартаменты получились на славу.
Первый гость президента, с которым он приехал в театр, был министр железнодорожного транспорта Авдеенко. Зашли в кабинет, оформленный в восточном стиле: резная золоченая мебель, необычные кресла, на стене – красиво оформленная шкура крупного медведя.
Авдеенко прошел к столу, пододвинул стул и ждет, когда присядет хозяин. А хозяин сам видит эти апартаменты впервые и разглядывает «свой» кабинет с детским любопытством. Наконец Авдеенко не выдержал и сказал:
– Ну что, Муртаза, может, присядем?
Уходя из театра, Муртаза Губайдуллович спросил:
– Где взял такую мебель?
– В таможне. Это конфискат. Мы купили ее на распродаже.
– Молодец!
Когда высокое начальство ушло, неторопливо потянулись к выходу «и сопровождавшие их лица». И тут я споткнулся на неприятность, которую не ожидал. Кто-то из чиновников оставил в гардеробе апартаментов свою изрядно поношенную норковую шапку, но не забыл надеть чью-то новую.
Хозяин кнопки
Каждый раз, когда я рассказываю об участии Республиканского русского драматического театра в X Международном Чеховском фестивале (Ялта, апрель 1994 г.), то беседа утопает в волнах недоверия. Всем, даже артистам из других театров, представляется, что это была веселая прогулка. На самом деле это была довольно страшная авантюра, к счастью, окончившаяся благополучно.
В мае звонит мне Валерий Васильевич Подгородинский – начальник театрального главка Министерства культуры Российской Федерации. Обаятельный, умный московский чиновник. Слово «умный» можно заменить – непредсказуемый, но всегда доброжелательный. Я написал «непредсказуемый» потому, что предложение, с которым он обратился ко мне, было заманчивым и авантюрным.
– Как у тебя дела? – начинает издалека Валерий Васильевич.
Я тоже осторожно отвечаю:
– Нормально, дети здоровы…
– Да я интересуюсь, как дела в театре, зрители-то ходят к тебе?
– Все в порядке, зал, слава Богу, почти полный.
– А деньги у тебя есть?
– Ну, немножечко есть, – осторожничаю я, параллельно пытаюсь понять, куда он меня ведет, – а что случилось?
– Представляешь, кризис разорил даже МХАТ, они отказались от участия в Международном Чеховском фестивале в Ялте.
– Да что вы, Валерий Васильевич, не может быть, у МХАТа бюджет не то, что у меня «в деревне».
– Так, может, ваш театр осилит участие в фестивале?
– Валерий Васильевич, а что оплачивают организаторы?
– Только проживание.
– Сколько времени на размышление?
– Сегодняшний день. При любом решении завтра утром позвони.
Первая мысль: «Что я "несу", какой Крым, какой фестиваль. Чтобы успеть на фестиваль, нужно лететь на самолете. Это безумно дорого. А где деньги взять? У нас на банковском счету только зарплата и немного на карманные расходы. Веду себя как пацан, блефую. Тоже мне театр-миллионер».
Сажусь в машину и еду в Министерство культуры. Министр, человек добрый, даже иногда душевный, но не любитель театрального искусства и, к сожалению, совсем не тщеславный. Рассказываю ему о предложении начальника театрального главка. Приукрашиваю возможность «записать» в историю уфимской жизни участие в престижном международном театральном фестивале. Он тихо, но твердо говорит:
– Денег нет, найдешь, участвуй.
Главное достигнуто. Ключевое слово в его отказе «участвуй». Теперь вопрос уже мой. Где найти ресурсы для поездки? Обзваниваю друзей театра. Первый звонок генеральному директору Уфимского моторостроительного производственного объединения, секретарь генерального категорически отказывает в связи: «Генерал очень занят, позвоните на следующей неделе».
Хитрю, еду в редакцию газеты «Вечерняя Уфа», в которой когда-то работал. Среди моих коллег была Тамара Паращенко. Красивая, очень сдержанная дама, дистанцирующаяся от всех. Всегда сама по себе, но в театр ходила на все премьеры. Прошу помочь мне соединиться с ее мужем. Тамара улыбается:
– Не могу. У нас дома жесткий регламент. Я не позволяю себе, даже не имею права говорить с мужем о его работе.
Так, и здесь «облом». Звоню начальнику Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги Протасову. Он много раз помогал театру, отправлял нас на гастроли за рубеж. У нас были добрые личные отношения. Николай Михайлович готов помочь, но на организацию, согласование и т.д. уйдет дня 3-4, плюс дорога два дня, как раз успеем на Гала-концерт закрытия.
Что делать? Такой проект может «потянуть» только крупный спонсор. Это не попросить у друга сто рублей взаймы до зарплаты. Ну что, думаю, «стрижи» на юг не полетят.
Утром неожиданно звонит секретарь гендиректора моторостроительного объединения, просит приехать. Ах, Тамара, ах, красавица! Все-таки поговорила с мужем.
Впуская меня в кабинет, секретарь генерального язвительно прошипела:
– У вас пять минут, прошу, не задерживайтесь. В огромном кабинете, кстати очень скромном, меня встретили радушно. Вначале поговорили о спектакле «Эшелон», который был посвящен 60-летию завода и который посмотрело несколько тысяч заводчан. Потом перешли к делу.
– Ну, что ты хочешь? – спросил Владимир Михайлович Паращенко.
– Вот, впервые наш театр пригласили на престижный международный фестиваль в Ялту, но у театра нет своих самолетов, а у вас есть. Помогите.
Паращенко засмеялся:
– Зато у тебя есть артисты, а у меня только железяки. Ну, хорошо, а в Ялту что повезем?
– Артистов и декорации.
– Ну ты крутой. Это же нужно две машины.
– Но без декораций никак, подыграл я «генералу».
– Ладно, коллега. Считай, договорились. Я поручу проработать этот вопрос. Тебе сегодня позвонят.
Я в полуобморочном состоянии вернулся в театр. Звоню Подгородинскому:
– Мы летим!
– Ты не разыгрываешь меня? Правда, летишь?
– Правда.
– Тогда я сейчас позвоню в Ялту, чтобы вас встретили и устроили наилучшим образом.
…Утром артисты, работники постановочной части, декорации фестивального спектакля были на заводском аэродроме в Максимовке. Погрузились в два грузовых стареньких самолета ЛИ-2 (Douqlas-DC-2). Декорации небольшие, в основном «мягкие» удобно устроились в авиагрузовике. Что касается артистов, то здесь дело обстояло сложнее, так как в «грузовике» отсутствовали пассажирские кресла. Но неизбалованные артисты русского театра были счастливы и безмерно благодарны УМПО. Еще бы – на таком престижном фестивале театр был впервые. Кроме того, мы оказались «дублерами» великого МХАТа. С божьей помощью и при поддержке генерального директора завода мы взлетели.
Летим бесконечно долго, наконец приземляемся в Ставрополе. Здесь планировалось перекусить и дозаправить самолеты. Наши машины стояли у самой кромки бетонки, а артисты, работники постановочной части и я сидели на полувысохшем газоне. Ждем экипажи. Проходит час, другой. Уже думаю, может, наших летчиков задержали. Напомню, время было смутное, нестабильное, да и сотовых телефонов тогда еще не было. Прошел еще час, наконец на «горизонте» появились пилоты. Неуверенная походка, заторможенная речь, специфический запах «валерьянки».
– Ребята, может, часик отдохнете, – говорю я.
– Нет, нет. Мы в норме. Летим.
Встреча с пилотами всем прибавила адреналина. Но артистам все нипочем, они привыкли «жить» в предлагаемых обстоятельствах, а я сидел на железной откидной скамейке и молился.
– Господи, помоги нам, спаси и сохрани моих артистов.
Наконец наш самолет запрыгал по бетонной дорожке Симферопольского аэропорта. Мы моментально выскочили из транспорта – «как пробки из бутылки шампанского», приготовленного для похмелья. Монтировщики бросились ко второму самолету, выбросили декорации спектакля прямо на взлетную полосу, и, чтобы не платить «за парковку», пилоты тут же запросили взлет и, даже не помахав нам крылышками, улетели.
О! Какие были времена. Не то свобода, не то бардак. Ни досмотра, ни автобуса. Пешочком до здания аэропорта. Выход в город, не заходя в здание, очень удобно и быстро. Это сегодня, кажется, невозможным, а тогда эта была норма. Жизнь казалась доброжелательной, доверительной, даже братской. Вот и в этот раз при входе на большую землю нас встретила молодая красавица с табличкой «Уфа». Мы так обрадовались ей, что кое-кто бросился ее обнимать. Актеров сразу проводили в комфортабельный автобус, а я с заведующим постановочной частью пошли «добывать» оставленные на «бетонке» декорации.
У ворот грузового въезда на территорию аэропорта стояла «стайка» крепких молодых мужиков. Выбрал из них самого крепкого, похожего на бригадира. Спрашиваю:
– Как вас зовут?
– Вася, а что?
– Вася, у вас тележка есть?
– Есть.
– Вы можете привезти наши декорации?
– А где они?
– Мы оставили их на взлетной полосе.
– Это безобразие, нужно срочно убрать. Сто рублей дадите?
– Вот, Вася, вам пятьдесят рублей, остальные, когда декорации будут по эту сторону ограды.
Вася ткнул пальцем на молодых парней и сказал:
– Ты и ты, идем со мной.
Через десять минут тележка с декорациями подъехала к воротам. Но к этому времени поперек ворот стоял уазик таможенника.
– Это что такое? – спросил таможенник Петя, – показывая на тележку.
Мой новый друг Вася отвечает:
– Это декорации театра. У них завтра спектакль.
– А где декларация?
– Какая декларация, мы же из России, – наивно ляпнул я.
– Вот, вот, – начал качать права Петя. – Мне все равно, откуда вы, из Америки или России. Нарушаете закон. Сколько вы заплатили этим людям? – показал рукой начальник на людей Васи.
К этому времени я адаптировался к ситуации и вспомнил, что с недавних пор Украина и Россия – разные страны.
– Столько же, сколько вам.
Петя на мгновение растерялся от моей наглости.
– Я у вас ничего не брал и не возьму. А без декларации ваши декорации не пропущу.
– Да вы что хулиганите, товарищ Петя, – закипел я, – у нас завтра спектакль на фестивале. Я буду жаловаться в правительство.
– Мое правительство в Киеве, – парировал таможенник и агрессивно направился к Васе.
– Ну, я тебе припомню! – размахивая пальцем у носа Васи, кричал он на него.
Как ни странно, Вася, который был ниже Пети на голову, нисколько не испугался, даже наоборот.
– Петя, я начальник этой кнопки, – Вася показал на замок ворот. – Кому хочу, тому и открою. Убери свою колымагу, а то мои хлопцы отнесут ее на твой таможенный склад, – заорал мой новый друг.
Крепкие мужики из бригады Васи двинулись к машине. Петя быстро запрыгнул в брезентовую кабину потрепанного уазика и уже оттуда истерично кричал неприличным фольклором.
Вася подошел к «кнопке», открыл ворота, вытолкнул тележку с декорациями.
– Уезжайте быстрее.
Я достал стольник, отдал Васе. Он пытался найти мне сдачи, рылся в кармане в поисках полтинника.
– Не нужно, это премиальные.
Вася протянул мне свою крепкую руку и сказал:
– Завтра приду на ваш спектакль.
– Я тебя встречу, товарищ хозяин кнопки.
Спектакль «Семейный портрет с посторонним» по пьесе С. Лобозерова прошел на удивление удачно. После нашего уфимского огромного зала и очень большой сцены, которую монтировщики называли «танкодромом» здесь, в Ялте, в уютный зал дореволюционной постройки здания наш «камерный» спектакль вписался очень удачно. Публика принимала нас восторженными аплодисментами. Критика тоже была доброжелательной. Артисты были счастливы. Нас разместили в бывшем санатории министерства обороны. Фундаментальное сооружение, почти не заселенное, уже четко читались «успехи» революционной разрухи.
Пару дней в ожидании транспорта из Уфы артисты и сотрудники гуляли по городу, конечно, сходили «в гости» к Антону Павловичу Чехову. В музее был выходной, и открыли его специально для нас; побывали в резиденции российского императора – Ливадийском дворце, погуляли по знаменитой ялтинской набережной, слушали музыку моря. Но мне все это было не в радость. Прилетят за нами заводские соколы или оставят нас здесь, в Крыму? Как тогда я буду эвакуировать коллектив? От этих навязчивых переживаний освободился лишь тогда, когда мой заместитель позвонил из Уфы и сообщил радостную весть.
– За вами вылетели. Тот же экипаж. Встречайте.
P.S.
Сам факт участия в X Международном Чеховском фестивале в Ялте был для Русского драматического театра из Уфы престижным и счастливым. Все было против нас, но нам сопутствовала удача. Среди знаменитых театров из многих стран мы выступили удачно и были отмечены критикой. В.В. Подгородинский еще долго шутил, что Русский драмтеатр из Уфы – единственный в стране, у которого есть свои самолеты, и этот шуточный миф разошелся по театральному миру. И только в Уфе это событие, к счастью, прошло почти незамеченным. Но когда в городской газете мы поблагодарили заводчан за спонсорскую помощь, мне позвонил генеральный:
– Ты зачем это сделал, хочешь подарить мне неприятности?
– Хотелось сердечно поблагодарить вас.
– Спасибо, конечно, но запомни, что газеты читают не только артисты, но и инспекторы налоговых служб.
Читайте нас:
Выбор редакции
© 1998-2024, «Бельские просторы» - литературно-художественный и общественно-политический журнал. Издается с декабря 1998 года. Относится к категории «литературных толстяков», таких, как «Новый мир», «Наш современник», «Знамя», «Дружба народов», «Урал».
Передавая рукописи в редакцию журнала, авторы соглашаются с условиями договора оферты, размещенного на сайте belprost.ru. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Редакция не вступает в переписку с авторами. Положительное решение сообщается. Мнение редакции не всегда совпадает с точкой зрения того или иного автора. При перепечатывании материалов ссылка на «Бельские просторы» обязательна.
____________________________________________________________________________
Свидетельство о регистрации средства массовой
информации ПИ № ТУ 02-01564 выданное
Управлением Федеральной службы по надзору
в сфере связи, информационных технологий
и массовых коммуникаций по Республике
Башкортостан от 31 октября 2016 года.
Главный редактор: Горюхин Юрий Александрович
_________________________________________________________
Единый телефон доверия для детей, подростков и их родителей: 8-800-2000-122 (звонок бесплатный и анонимный для всех жителей России).
Телефон доверия Республики Башкортостан: 8 (800) 700-01-83.
Телефон психологической поддержки детей и родителей: 8-800-347-5000.
Телефон
(347)292-77-62
Эл. почта
Адрес
450079, Республика Башкортостан, г. Уфа, ул. 50-летия Октября, 13, 9 этаж, каб. 912, 923
Рекламная служба
(347)292-77-62
Редакция
(347)292-77-62
Приемная
(347)292-77-62