№08.2018. Камильянова Юлия. Рассказ. Проект - Прыгнуть в небо. "Литературная мастерская"

Юлия Марковна Камильянова – кандидат филологических наук, преподаватель БашГУ, ведущая творческого проекта «Литературная мастерская». Автор книги «Мир прозы Бориса Зайцева 1900–1920 годов» (Уфа, 1999). Публиковалась в журнале «Бельские просторы», а также в других печатных и интернет-изданиях РБ и РФ.

* * *

Ощущение домика на скале всегда есть во мне: оно появилось, наверное, тогда, когда я родилась. Риск полета – полет воплощения – и эдакое лавирование на грани двух миров: из которого пришел и в который.

А родилась я в жаркий августовский день, кажется около шести вечера. И тогда мой домик на скале начал возникать. Очень красивый, небольшой, каменный, с резными окнами в несколько готическом стиле, и, думаю, он разместился в уютном уголке между краешком леса и началом скалы. И, думаю, я сначала жила там. Маленькое тело набиралось сил под присмотром милой мамы, а душа улетала к зеленым соснам, громоздящимся на желто-пшеничных камнях, а внизу плескалось море. И я пила там чай – сначала карабкалась в гору к домику по тропе, продираясь сквозь можжевеловые заросли, а потом обретала покой внутри – за столиком из белой сосны. Потом время шло, меня все больше стало забирать беспокойное детство – игры, садик, взросление, стесняться надо было, в пряталки играть, секретики делать, надо было потерять мамину золотую сережку с рубином, играть с братом в хоккей, стоя на воротах. А домик на скале скучал. Я все меньше навещала его. Тосковало и море, тосковала и скала. И они начинали мне сниться, особенно когда болеешь, раз – и привидится маленький, заросший вьющимся виноградом домик. И так туда хочется. Потом пришла безудержная юность. Пришла беспокойная любовь, и однажды, когда эта любовь зашкалила и превратилась в одиночество, скала начала разрушаться, а домик почти повис, собираясь упасть. Я просто сердцем тогда почувствовала: беги, спасай, пока не поздно. И я спасла – наколдовала, намолила, уговорила скалу вернуться. Она осталась. И я стала прибегать в домик теперь почаще. И там завелись не только чай, и стол, и кресло, но и появились теплые тапочки, плед, книжка и тетрадка с ручкой. Теперь связь восстановлена – у меня там всегда солнечно, а если иногда и штормит, то я справляюсь – завариваю побольше можжевелового чая и побольше пишу.

* * *

Хорошо жить в деревне, вставать с петухами и не быть зависимым от кофе. Вспомнился именно он. Когда я была привязана к кофе, моя жизнь катилась по наклонной плоскости. Это вовсе не значит, что все, кто пьют кофе, катятся по наклонной. Может быть, вовсе наоборот. Но я катилась. Шел непростой (а когда он вообще был простой) период моей жизни, и я вообразила, что привычка к кофе заменит мне любовь и саму жизнь. А еще мне не было, куда свою жизнь с любовью расходовать. Ведь резерв ее неисчерпаем, но в этом теле конечен. Нам придется уходить. И поэтому – как воду в пустыне – надо расходовать жизнь с умом. Чтобы не расплескать понапрасну.

Так вот с кофе. Я разрушала себя осознанно, а кофе мне в этом помогал. Он не виноват. Мой день начинался с трех чашек крепко заверенного кофе и обязательной сигареты после. Ощущение несвежести выбрасывало из дома, и я падала в маршрутку и довольно долго пилила на работу, где читала лекции, общалась со студентами, курила, а потом опять пила кофе и заедала его печеньками. Шли годы. Организм протестовал против такого распорядка, но больше всего протестовала душа. Она задыхалась в сигаретном дыму и плакала над разбитым сердцем, которое никак не хотело собираться. И если б в мою жизнь не постучался Бог, все так бы и продолжалось – жизнь за жизнью по накатанной. Но Бог не просто постучался, Он ворвался в мою жизнь и стал в ней все переделывать. Внутренне и внешне. И кофе ушел. Сам. Я даже его особенно не прогоняла. Он не виноват. Зато сердце из вдребезги расколотого стало прежним. И жизнь расцвела...

* * *

Заколоченные окна сна. Не упасть, не оттолкнуться. Только лететь, согреваясь на ходу. Быть птицей. Быть вольной птицей снегов и парить над свободой цветных гор и черного леса. Или торчать здесь – в одной большой городской квартире, где столько клеток, сколько жителей. Ютиться на проводах с надеждой на маленького смешного человека, который сыплет зерно на лед и ждет, когда его птицы слетятся. Согреться. В стае таких же, как сам. Заснуть. И увидеть себя во сне парящим над цветными горами и черным лесом, над нескончаемым бушующим морем, среди тонущих в небесном сосуде резных облаков.

* * *

Собери в коробку сны и безделушки, обрывки откровений и цветных фотокарточек, кусочки древесной коры, завалявшиеся в кармане на память, ароматы можжевельника и мяты на ладонях и все волшебные прозрения своего бытия, смиксуй все это, потряси и выпусти наружу радужной птицей с крыльями, переплавленными из меди и латуни, с хвостом чудесного павлина и небесного цвета хохолком. И любуйся на это создание. Оно и есть – твоя уникальная жизнь. Такая красивая в каждом своем мгновении, многоликая и многоголосая. Кинолентой упархивает она, сбегает, и самое ценное, что остается, – это солнечный смех обогретых тобою людей, горсти добра, донесенные до сердец, драгоценные россыпи вдохновения, отданные даром, и тайна. Вечная тайна создания – глубины души в тонкой атмосфере света, преломленного в куполах древних храмов, стрельчатых, башенных и округлых... В храмах, сотканных из божественного света, который льется с небес и несет души в этот мир. Без скорби и без радости, спокойно взгляни на это, отметь про себя: «Я была здесь снова», и благодарность рассыплется по свету волшебными птицами счастья, жар-птицами наших лучших надежд, наших самых высоких открытий. Спасибо за жизнь.

Крылья

– Ты – не ангел мне больше. Оторви крылья, разорви их и спрячь остатки подальше – в свой сокровенный гробик, которым ты так гордишься. Спрячь. Не нужны тебе крылья, они мешают тебе. Ты предаешь мечты, рыскаешь в поисках тел и, может, душ. Ты не сможешь быть моим ангелом. Сохрани остатки. Не сжигай их. Пусть они долгими вечерами снятся тебе в легком угаре твоих снов. Видь их. Наверное, это твое лекарство – твои сны.

Она замолчала. Не было ни сил, ни времени. Она перехватила его развернувшиеся крылья. Он застонал от боли, нервные окончания, каждое, заныли-заскрежетали, и вдруг крылья отвалились. Сами.

«Я – просто человек отныне. Простой человек», – подумал он.

– Так ты прогоняешь меня? – спросил он ее, теперь с легкой ухмылкой. – Ты добилась своего. Я готов – к этим вашим земным подвигам ради тебя – построить дом, вырастить сына, посадить дерево. Я готов горбатиться на тебя с утра до ночи – зарабатывать бабло, брать ответственность, пропадать на работе, чтобы свозить тебя на море. Я готов. Бери меня.

Она осмотрелась. Крылья лежали прямо у ее ног. Она подняла их и пошла, картинно волоча за собой по песку. Песок засыпался в легкие балетки, но ей было все равно.

– Зачем ты потерял их? Это же самое лучшее, что в тебе было… – шептала она, как заговоренная.

– Самое лучшее?.. Так ты ничего и не видела во мне другого?

– Нет, ничего другого – только твои крылья, – продолжала она монотонный плач.

– Так верни мне их, я постараюсь приковать их к себе навсегда. Стой, ты нужна мне.

– Я? Такая, какая я есть? – ее плач перешел в запланетные стенания.

– Да, ты со всем этим земным, жутким, женским, которое я так ненавижу… и так люблю.

– Но мне нужен был ангел, понимаешь…

– Я – твой ангел. Бескрылый, немой, тупой раб, бормочущий одни и те же слова. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

– Так у нас драма? – любопытство заиграло в ее глазах, она перестала плакать и бросила крылья на землю.

– Скорее, трагикомедия, – почти прорычал он и собрал крылья в охапку. – Не оставлять же их здесь. В хозяйстве еще пригодятся.

– Ну да… – ее доверчивый взгляд и ласковая улыбка, ниоткуда сошедшая на лицо, сорвали все пределы.

Добился ее улыбки.

«Слава Богу, – подумал он и, согнувшись, побрел по песку рядом с ней то ли радостно, то ли обреченно. И вдруг его осанка изменилась, словно крылья вновь оказались за спиной. – Ничего, она ещё не знает, как легко я это делаю, – отрываю крылья и возвращаю их обратно. Природное свойство».