– Дочь, вставай! – слышу ласковый шёпот мамы и, как в детстве, продолжаю притворяться спящей. – Вставай, вставай, соня-засоня.
Она нежно гладит по моей уже взрослой голове. Вдруг ее рука останавливается на макушке, и я чувствую, что мама увидела седые корни моих волос, покрасить которые у меня просто не было ни времени, ни сил, ни желания. Открываю глаза: комната залита весной и стала золотисто-солнечной, пахнет блинами, а надо мной склонилась мама с лучистыми глазами, но уже с настороженным взглядом.
– Волосики-то седые, дочь, – не то с удивлением, не то с тревогой говорят ее глаза.
– Мам, сделай мне счастье, как маленькой, – улыбаюсь я.
– Конечно, – смеётся она.
Как в далёком детстве, мама начинает гладить свою двухметровую красавицу снизу вверх по животу, приговаривая:
– Расти, расти, бәпкәм, мой желторотый птенчик, умной и здоровой, живи долго, будь счастлива.
Я, без стыда и совести, начинаю, с детской радостью повизгивая, потягиваться во весь свой высокий, доставшийся в наследство от отца-латыша рост. Вот оно где, истинное блаженство: в родной родительской квартире, на знакомой до боли в душе родной постели, в своей комнате! От нахлынувших воспоминаний даже слезы навернулись на глаза. Как хорошо-то жить на свете именно здесь и сейчас, как сказали бы философы! Так, призывая счастье в мою судьбу, всегда делала моя бабушка из далекой башкирской глубинки, когда мои вечные «перекати-поле» родители-геологи в очередной раз закидывали меня, единственного ребёнка, на все лето в чудные башкирские степи. Бабушка говорила, что этот ритуал, совершаемый ранним утром, приносит малышу счастье. Она и научила свою дочь каждый день, несмотря ни на усталость, ни на отсутствие времени, «растить» своего ребёнка счастливым, успешным и здоровым. Где-то в закоулках моей души все ещё хранятся осколочки той детской памяти: вот моя мама со спутанными волосами, полусонная, закрыв глаза, гладит меня, только что проснувшуюся, по животику и просит у Алла-бабая большого счастья мне, маленькой Мариам. Имя мое, как мне кажется, универсальное, красиво звучит и по-башкирски, и по-русски, и по-латышски!
– Мам, можно я полежу ещё? – улыбаюсь я, заглядывая ей в глаза.
– Хорошо, а я допеку твои любимые пшенные блины, – она быстро отворачивается и уходит.
Стало немного грустно: я ненавижу пшённые блины, их любил наш папа, оставшийся навсегда под завалами пустой породы на Камчатке во время очередной экспедиции. И каждый раз в мои редкие приезды в родной дом наш завтрак с мамой начинается с беседы только на башкирском языке, который мой отец-латыш знал как свой родной, и с этих блинов. Я их старательно ем, улыбаясь матери, усердно заедаю мёдом и запиваю чаем из степных трав со сливками...
Все, соня-засоня, хватит нежиться! Вскакиваю с постели, бегу к окну, открываю его настежь. В комнату, бесстыдно отталкивая меня в сторону, врываются весенний ветер и дурманящие запахи апреля. На улице солнце, очень много солнца, что больно глазам. На синем небе ни единого облачка, и прямо передо мной в мое лицо жадно дышит весна!
– Весна, любовь, апрель, капель… – в голове сразу начинают кружиться нелепые рифмы.
Мне становится смешно, я снова запрыгиваю в тёплую постель, натягиваю одеяло до носа, закрываю глаза. Лежу и думаю. У меня был тяжёлый ночной перелет, и у меня была тяжелая зима. Мысленно начинаю перебирать свою жизнь за последние месяцы и раскладывать ее по полочкам: минусы, плюсы, потери, приобретения. Получается как-то поровну, и это уже радует. Во-первых, с сегодняшнего дня у меня начинается отпуск. Пусть не летний, где-то на берегу тёплого моря, но зато весенне-творческий, в родном краю. Это уже плюс! Любимый шеф дал мне, как он говорит, очень красивому и очень талантливому журналисту-звезде московского глянцевого издания, драгоценное время расставить все проблемные точки над проблемными i и защитить, наконец, свое научное исследование. И не где-нибудь, а на Совете по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата философских наук в университете в Уфе, в родной столице родной республики! Звучит-то как гордо! И надежно, все же – родные стены. Более того, приказал без защиты на работу не возвращаться!
Мой шеф – удивительный человек, из которого ключом бьют сплошной креатив и позитив. Он, видимо, считает, что мои последующие очерки, навеянные уже душой и умом кандидата философских наук, специалиста по профессиональной этике журналиста, серьёзно расширят читательскую аудиторию нашего известного дамского журнала. В принципе, это его право – так считать, но кандидатов наук в нашей команде не было, и в ближайшее время вряд ли родится ещё один остепенённый философ. Это я, глупая, не знала, что научная степень – это адский труд, вычеркнутая напрочь и надолго личная и семейная жизнь, пыльные книги, скучные библиотеки, сосиски на ужин мужу, заунывное чтение чужих диссертаций и творчество, вместо любви, по ночам. Наверное, поэтому и ушёл от меня в начале этого года Алексей Данилович, или Леша, мой большой и взрослый муж, доцент-филолог. Родственная в принципе душа, с которой мы прожили почти десяток лет, вдруг устала от такой жизни. Это точно большой минус! Он тихо положил ключи от квартиры на стол, тихо собрал свои вещи. Решил, что так больше продолжаться не может. Его сокурсники уже скоро станут дедушками, а он так и не дождется своих детей, и, вообще, карьера и семья должны не мешать, а взаимодополнять друг друга. Леша тихо сказал: «Не ищи меня» – и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. А я проплакала всю ночь, но утром, как в детстве, погладила себя по животу, как мама, пожелала себе счастья и взялась за завершение своей диссертации. Кстати, по мнению моего руководителя – «научного отца», очень известного профессора в области моральной философии, она получилась актуальной и интересной. Это тоже плюс!
Лешу я не ищу и не знаю, где он, как и с кем. Матери же слукавила, что ее любимого зятя, талантливого педагога, которого она просто обожает, страна на целый год направила в командировку в Нигерию. Леша будет обучать студентов великому и могучему русскому языку. Это, однозначно, минус: не остановила, не объяснила, не нашла нужных слов, может быть. Просто пошла на поводу своей никому не нужной гордыни. Думаю, что сработали, скорее всего, башкирская «супергордость» и суровость, которые так и живут глубоко-глубоко в моих степных архетипах вперемешку с латышской кровью. И ничего здесь не поделаешь, да и насильно мил не будешь. Вот так и живу теперь: красавица и умница, талантище и брошенная мужем почти великая учёная, но зато сильная, волевая и свободная – от ужина, от мужа, детей. Даже не знаю, плюс это или минус. Пока размышляю о жизни, озорной солнечный зайчик прыгает на глаза, заставив, как в детстве, зажмуриться.
– Не жмурься, морщин больше станет, – промелькнула мысль.
Но зайчик не отстает и словно испытывает мое терпение. Нужно вставать. Все, хватит, пофилософствовала, пора за блины и за диссертацию. Защита ровно через две недели. Не так много и не так мало, главное, результативно поработать! Только моральная философия, сухая теория – без вечно зеленеющего «древа жизни», никаких тебе интервью, очерков, рассказов о человеческих пороках и добродетелях!
Подхожу к зеркалу. На меня взглянуло немного подуставшее после бессонной ночи в самолёте темноглазое, светловолосое, под цвет солнечной комнаты, лицо и озорно подмигнуло. Доброго утра, нет, уже дня всем! План жизни на этот день практически готов: чай из трав с мёдом, пшённые блины и обязательно традиционный поход в мой любимый сквер рядом с домом. Там моя любимая ровесница-скамейка, на которой мы когда-то любили отдыхать втроём: папа, мама и Мариам-кроха, эгоист-одиночка, как любил шутить отец. Я посижу в тишине, вспомню былое, помечтаю о будущем, мысленно поброжу по тайным закоулкам своего далекого детства, а вечером непременно сяду за свою науку.
Помечтать в тишине и уединении не получилось. Все скамейки, даже моя, были заняты. Раньше на них мирно беседовали редкие супружеские пары, отдыхавшие от суеты сует, или степенные бабушки с внуками вспоминали свои ушедшие годы. Сегодня же на пригретых апрельским солнцем скамейках - душа к душе, сердце к сердцу - как пушинки на ветке вербы, разместились юные пары. Невзирая на окружающих, молодые люди обнимаются, целуются, держатся за руки. Одурманенные апрельским теплом, они словно витают в некоем трансцендентальном астрале, не замечая никого, кроме самих себя.
– О времена, о нравы, – поразмышляла я. – Весна, весна вернулась вновь, пришла любовь, бушует кровь. О Боже, какой примитивный экспромт!
Я застеснялась неожиданно полившегося потока поэтического сознания и увидела, как влюблённая пара оставляет мою скамейку. Спросив разрешения, подсела к уткнувшейся в толстую книгу маленькой женщине с коляской и, наконец, с удовольствием откинувшись на спину, блаженно закрыла глаза. Тепло, солнце, волшебные запахи оживающей после долгой зимы жизни… Лепота! Где-то совсем рядом в кустах упоенно чирикает невидимая птичка, добавляя особые нотки в весеннюю симфонию из легкого журчания талых вод, шума проезжающих по улице машин, разбрызгивающих во все стороны грязные лужи. В воздухе витает легкая весенняя тайна, разбавленная тихим, таинственным шепотом влюблённых пар.
Из состояния волшебной полудремы вывел тонкий, видимо, девичий голосок, который вежливо спросил, можно ли присесть рядом. Лениво полураскрыв веки, увидела юную маму с коляской и с кипой тетрадок в руке. Совсем тростиночка, с копной рыжих волос и ржавыми веснушками, нет, скорее всего, с остатками пигментных пятен на миловидном личике. «Видимо, родила совсем недавно, – подумала я. – И скорее всего, студентка третьего или последнего курса». Молча кивнула головой, а женщина с коляской, оторвавшись от чтения и улыбнувшись, показала место рядом, ласково ответив по-башкирски:
– Конечно, дорогая, присаживайтесь.
– Все практически из нашей общаги, – прошептала новая соседка, махнув рукой в сторону целующихся пар. – Как весна, так в филиал института превращается этот сквер. Никому нет дела до учебы, сессия не за горами, даже о ней не думают.
– Счастливые... Весна же, солнышко, – задумчиво произнесла женщина с коляской. – Счастливые встречают свою счастливую весну.
Философский комментарий прозвучал неожиданно и окончательно вывел меня из состояния полудрёмы. Сквозь полуприкрытые веки я с любопытством начала вглядываться в «философа» рядом. Маленькая, хрупкая женщина в красивом пальто и стильных красных сапожках, которые сегодня в моде у капризных москвичек закрыла книгу и начала поправлять тронутые сединой волосы.
– Вспомнила что-то очень волнующее, – подумала я.
Но тут юная мама, вскочив с места, захлебываясь, весело затараторила:
– Правильно, апай! И у меня в последние годы – одни счастливые весны, друг за другом, друг за другом! Позапрошлой весной познакомились с нашим папой, в прошлом году – поженились, а в этом – дочку родили!
Соседка-философ улыбнулась:
– Тише, тише, дорогая, малышей разбудите!
Юная мама смешно округлила глаза и, зажав ладошкой рот, тихо присела на скамейку. Она просто забыла про детишек, но было уже поздно. Одна из колясок залилась обиженным плачем крошечного грудничка.
– Моя проснулась, – забеспокоилась студентка и, вскочив с места, склонилась над коляской. – Все-все, мой птенчик, спи, моя радость. Ух, эту болтушку-маму! Ремня нужно такой болтливой маме, разбудила доченьку!
Я улыбнулась и вижу, что и губы соседки-философа тронула улыбка. Малышка продолжала кряхтеть, мама, укачивая ребёнка, зашептала колыбельную:
– Баю-бай, Зубаржат, деткам малым нужно спать, баю-бай, баю-бай, ты скорее засыпай.
Вижу, как встрепенулась соседка рядом:
– Да, да, да, баю-бай, – поёт студентка. – Мужа сестра назвала таким красивым именем, баю-бай. Ее любимую учительницу вроде звали так... Какая-то известная учёная... Баю-бай. Все, успокоилась.
Юная мама присела на скамью. Имя красивое, ей понравилось. Кто знает, может, и ее девочка потом станет учёной, уже сейчас, как мама садится за уроки, так внимательно слушает, не плачет даже.
Женщина с коляской улыбнулась:
– И меня зовут Зубаржат. Сколько моей тезке месяцев?
– Уже второй месяц! Умеет улыбаться, – студентка вдруг вскакивает. – Зубаржат-апай! Можно, встану между вами и загадаю желание? Вы же тезки! Обязательно исполнится!
– Конечно, дорогая, – женщина с коляской тихо рассмеялась.
Юная мама, закрыв глаза, что-то быстро-быстро зашептала. Интересно, сколько же желаний за секунды было направлено в космос?
– Все, спасибо, – довольная студентка села рядом с «философом». – Ой, Зубаржат-апай, совсем забыла. А меня зовут Аниса.
С мужем на одном курсе учатся, на факультете башкирской филологии. После учебы едут в его школу. Там две пенсионерки ждут не дождутся их возвращения.
– Хорошо, молодцы! – улыбается женщина. – А с малышом как управляетесь? Академический отпуск не стали оформлять?
За считанные секунды я узнаю столько любопытной информации, что уже, помимо своей воли, начинаю вслушиваться в завязавшийся разговор. Папа у них хороший, отличник, слова лишнего из него не вытянешь, но она его любит так сильно, что соседка даже представить не может! Юное лицо озаряется счастливой улыбкой. Во всем помогает, даже ночью встаёт к ребёнку! И однокурсницы всегда рядом, вместе и нянчатся. Вообще, будет лучше для всех, если со своим курсом и мужем получит диплом. Ей нисколько не хочется потом оставлять их одних и уезжать на сессии. Она без них ни дня не проживет!
Интересная, думаю, затягивается беседа. Вспомнила висевшую некогда в моей школе плакат-агитку «Не болтай у телефона, болтун – находка для шпиона». Сколько уже секретов болтливой юной мамочки я знаю, можно и рассказ о жизни современного студенчества начинать сочинять. Тут же отгоняю прочь эти ужасные мысли – никаких очерков, никакой аналитики, расслабься, ты в научно-творческом отпуске! А разговор на башкирском продолжается. Собеседницам абсолютно неинтересна прикорнувшая рядом городского вида особа со светлыми волосами и явно славянским лицом.
– Вы правы, дорогая, – задумчиво отвечает женщина. – Семья должна быть вместе. Жить, решать проблемы, воспитывать детей…
– Да, да, Зубаржат-апай, Вы все верно говорите. Я тоже так думаю, – кивает головой юная мама и тут же, о чем-то вспомнив, спрашивает. – А у Вас кто: внучка или внук?
– Это мой сын, Аниса, – улыбается женщина. – И в моей жизни эта весна - счастливая, скоро моему малышу будет два месяца. Серьёзный джигит уже!
У Анисы широко открываются глаза и рот. Она, как ошпаренная, вскакивает с места, садится, снова вскакивает и, окончательно растерявшись, снова садится на скамью:
– Я, я... Извините меня, глупую, пожалуйста. Я решила, что Вы бабушка, приехали нянчиться, многие студентки привозят своих мам...
– Ну что Вы, дорогая, ничего страшного. Многие так думают, – сказала Зубаржат-ханум, улыбнувшись.
Так, становится уже не только любопытно, но и интересно. Я тоже изначально решила, что женщина с коляской – моложавая бабушка. То, что она, оказывается, сторожит сон крошечного сына, если честно, удивило меня не меньше, чем студентку, и как-то тоже не вписалось в устоявшиеся в моем сознании представления о материнстве.
– Извините, конечно, Зубаржат-апай, однако как поздно Вы решились родить, – продолжила разговор пришедшая в себя Аниса.
– Это мой второй ребёнок. У меня есть дочь. Как и Вы, студентка, будущий врач. А сын – от второго мужа.
– Вот как... А Вы все равно такая мужественная, настоящий батыр! Не испугались!
Аниса взахлеб начала рассказывать, что с ними учится подружка Земфира, настоящая всезнайка. Однокурсницы зовут ее Земфирмбюро. Она из Зауралья, глухой деревни в горах, где проблемы с Интернетом. Так она перечитала все газеты и журналы и все обо всем знает! Все время девчат пугает: родить, говорит, нужно обязательно в молодые годы. После сорока многие детишки рождаются со всякими генетическими отклонениями, вот. И ей все уши прожужжала, чтобы не тянула, родила подряд, типа, вместе будут расти. А она так не хочет! Тяжеловато. Разрывается между дочкой и конспектами. Со следующим обязательно, как положено, пойдет в декретный отпуск и от души будет нянчиться дома с ребёнком.
Женщина с коляской, судя по её нахмуренному лбу, о чём-то задумалась.
– Права Ваша подруга, – наконец, говорит она, – но современная генетика – наука серьёзная, она может предотвратить возможные отклонения у малыша ещё в животике у мамы. Нужно вовремя обращаться, не более того. А если подумать, никто не знает, когда и к кому постучится в дом счастье материнства...
Непоседа-студентка снова вскакивает с места. Оглянувшись вокруг, снова садится и с жаром шепчет собеседнице:
– Вот именно, Зубаржат-апай, вот именно! Мы поженились и решили, что только после диплома будем заводить ребёночка, но нет: сама не заметила, как забеременела! А вот однокурсница третий год мучается.
Женщина с коляской поправила накидку своей коляски:
Аниса, оглянувшись по сторонам, зашептала. Не беременеет она - и все, даже к бабкам сходила. Бесполезно. Земфирмбюро говорит, что и нынешняя экология, и сама виновата. Может, и так. Веселая она у них: и курила, и выпивала, и вроде аборт в студенческой поликлинике сделала, девчонки видели. Кто знает! А какого парня-историка отхватила, отбила у такой хорошей девчонки, та теперь никому не верит. Она сейчас и курить бросила, все равно не помогло. Может, и экология, а может, и слезы той брошенной девушки своё дело сделали.
– Жалко, – Зубаржат-ханум о чём-то задумалась. – К сожалению, многие современные девушки живут только сегодняшним днём, не думают о будущем.
Реакция мамы-студентки стала неожиданной не только для соседки рядом, но и для меня. Снова резко вскочив с места, она, заикаясь, начала вполшепота торопливо защищать своё поколение. Они все очень разные! И тех, кто думает о будущем, намного больше, и в это Зубаржат-апай точно может поверить! Зуб она дает! Девочки часто собираются в ее комнате и мечтают. Все хотят замуж, заиметь счастливую семью, детишек много-много. Ее сокурсницы – хорошие, добрые, верные. Они ещё такие забавные: по очереди нюхают малышку и смеются, что Анисе и духов не нужно.
– Садитесь, садитесь, дорогая, не кипятитесь, – тихо смеётся женщина с коляской. – Знаю, что таких, как Вы, много, и дома у меня такая же живет. А вот Вашей однокурснице нужно не к бабкам, а к специалистам. Есть реальные современные способы, чтобы помочь тем, кто не может иметь детей.
– Знаю, знаю, – лицо юной мамы озаряется улыбкой.
Недавно только Земфирмбюро просветила всех: в Москве детей в пробирке делают! Так, даже помнит: первый пробирочный ребёнок, девочка, вроде Луиз зовут, появилась в Англии в 1978 году, а в нашей стране недавно: кажется, в 1986 году, вот! Даже название этой операции знает. Э-э-э-э-э-э-э... Аниса насупила брови, что-то мучительно пытаясь вспомнить. На название чая похоже. Э-э-э-э-э-э... Надо же, после родов что-то с памятью у нее, часто вот так не может вспомнить простые вещи, но Земфирмбюро говорит, что это обязательно пройдет. Да, наконец, вспомнила: вроде что-то экстракорпоративное! Я чуть не залилась смехом, улыбнулась и Зубаржат-ханум.
– Экстракорпоральное оплодотворение, - подправила она Анису, радостно закивавшую головой.
Да-да, точно, экстракорпоративное оплодотворение! Земфирмбюро как-то просто называет: «Эко» – и все. Она бы и не поверила, но сестра мужа на днях рассказала, что ее любимая учительница совсем недавно в Москве родила с этим «Эко» сына. Как будто сама родила, аж, слезы были на глазах. Анисе даже стало смешно.
Женщина с коляской медленно повернула голову в сторону Анисы. В ее глазах застыли удивление и какая-то напряженность.
– Как зовут Вашу родственницу? – спросила она.
– Залифа Аскаровна, преподаёт философию в педколледже.
Такая интересная она. Как в гости приходят к ним, так начинается, как говорит ее муж, ликбез по философии. Ни дядя, ни ребята ничего не понимают, а она говорит и говорит, говорит и говорит, остановить невозможно! Аниса честно призналась, что по этой дурацкой философии они с мужем еле-еле сдали экзамен и то со шпаргалкой, которую писали всю ночь. Спасибо малышке, не мешала.
Мне стало обидно за мою философию. Хмурая тень скользнула и по изменившемуся лицу соседки, но она быстро пришла в себя и взглянула на Анису:
– У Вашей тети есть дети?
– Да, дочка, Гульназирой зовут.
Аниса сама в недоумении. Откуда современные родители такое допотопное имя нашли, не понимает. Самое смешное: почему-то свою дочку они зовут «Гульназиркай-гюлькай», ну совсем уже одурели. Долго у них не было детей, просто муж хороший попался, возил по разным докторам. Родственники предлагали развестись с бесплодной женой, а он молодец, не бросил ее. Будущий филолог, начитавшаяся тургеневских романов и книг о вечной любви, начала с тихим жаром говорить соседке что-то о преданности, верности, но я уже не слушала ее. В висках застучало от проснувшихся снова мыслей о себе, как мне показалось, глубоко несчастной.
Да, человеческие судьбы... И так, оказывается, бывает в жизни. А моему Алексею Даниловичу терпения не хватило. Он просто взял и ушёл от меня, не знаю, куда и к кому. Обидно. До слез. Больно заныло там, где, говорят, живет душа человека. Чувствую, что на ресницах нависает слеза. Он ведь даже не спросил, как я буду без него, смогу ли я выдержать это испытание – жить без него в пустой квартире? Молодая, талантливая, красивая – одна, в холодной постели, одна во всей Вселенной? Вот, защищу диссертацию – и какие смыслы искать в этой жизни после? Стало почти страшно.
Громкий детский плач прервал мои печальные мысли, обе мамы кинулись к коляскам.
– Моя проснулась, – прошептала студентка. – Я пойду уж, Зубаржат-апай, проголодалась, видимо, крошка. А вы с сыночком будьте здоровы, пусть растёт настоящим батыром, как мой муж.
Женщина с коляской закивала головой:
– Спасибо, дорогая! Всего доброго вам!
Мы обе молча проводили взглядом юную маму с маленькой Зубаржат. Я не знаю, какие мысли витали в голове моей соседки, но я вдруг представила себя на месте этой юной, болтливой студентки-непоседы, не испугавшейся ни сессий, ни пеленок, и мне стало немного не по себе. Какая она молодец! Я поймала себя на мысли, что почти завидую ей белой женской завистью. И вдруг меня осенило! Дорогая! Мариам! А слабо, вот так, с колясочкой и лялечкой! Ты же сильная! Родишь двухметровую красавицу-умницу на радость себе и бабушке! Я тряхнула головой. Тяжелая копна волос хлестнула по лицу, разогнав грезы, но вдруг мне показалось, что я и коляска с малышом – это не нечто трансцендентально-заоблачное, а возможное, нет, вполне реальное в моей жизни. Мне стало страшно и легко одновременно. Как бы ища поддержки, скользнула взглядом по соседке.
Женщина с коляской откинулась на спину, закрыла глаза, и я вдруг неожиданно услышала ее шёпот, полный душевного смятения, какой-то непонятной тоски, даже боли:
– Почему эта земля такая круглая? Почему? Почему? Сколько времени прошло, а все та же весна, те же азаты, зайнабы-бабочки, сафии, только время и имена другие... Вот он, вечный философский закон отрицания отрицания.
Мой взгляд упал на ее трясущиеся руки, судорожно вцепившиеся в книгу.
– Вам плохо? – забеспокоившись, спросила я у соседки на башкирском языке.
Увидела ее огромные, широко раскрытые печальные глаза, в уголках которых тихо замерцали слезы. Ее, вдруг как бы резко осунувшуюся и подавленную, даже не удивили мой безупречный башкирский и то, что эта, славянской внешности и с солнечными волосами соседка по скамье, не моргнув глазом, от начала до конца прослушала чужой разговор не для ее ушей.
– Нет, что Вы, спасибо, – натянутая улыбка чуть тронула ее сжатые губы. – А про Вас я подумала: какая похожая на весну русская красавица. А Вы говорите на башкирском.
Я торопливо, как бы испугавшись, что меня остановят, зашептала. Я гремучая смесь башкирки и латыша, дитя межнациональной любви родителей-геологов, которых свели вместе романтика и цветущий на сопках багульник. Знаю не только русский и башкирский, но и латышский, английский и еще французский. Аспирантка-заочница философского факультета, которая только вчера прилетела домой из Москвы на защиту кандидатской диссертации. Все это я выпалила на едином дыхании, чувствуя, нет, практически уверенная в том, что передо мной – не просто профессионал-философ, а прежде всего маленький, но очень сильный человек. Человек, который прошёл через жизненные испытания, но не сломался, не опустил руки, не сдался, ведь не зря ее имя – Зубаржат – означает изумруд – камень-кремень, камень-силу. И ещё: как опытный журналист-талантище интуитивно почувствовала, что этой женщине здесь и сейчас, немедленно нужно выплеснуть, пусть даже мне, незнакомке, которую она видит в первый и, очень возможно, в последний раз в своей жизни, то, что когда-то мирно покоилось в глубинах ее души, а сейчас закипело и забурлило от неожиданных воспоминаний.
Мальчик мирно посапывал в коляске, ярко светило ласковое солнце, обволакивая нежным теплом тело и душу. Разговор завязался сам собой. Снова перед глазами ожила собственная печальная судьба брошенной жены, посыпались страхи и сомнения по поводу предстоящей защиты, но то, что я услышала от Зубаржат Филусовны, перевернуло меня всю. Все мои предыдущие, как я считала, трагические события в судьбе были всего лишь пустой суетой, ничем не оправданным умножением сущности, хотя я всегда считала «бритву Оккама» своим главным жизненным принципом. Я поняла только одно: все, что творилось в последнее время в моей пусть ещё не очень богатой биографии, было абсолютно ничем по сравнению с судьбой этой женщины, которая в этот весенний день, вдруг доверившись, неожиданно для себя впустила меня в святая святых – в свои сокровенные тайны и в свою жизнь.
Я слушала ее неторопливый рассказ. Мне казалось, что я в огромном зрительном зале не только смотрю старый фильм из студенческой жизни конца 80-х годов, но и сама являюсь невидимой чужому взору героиней этих событий, до боли мне знакомых и понятных. Более того, играю в этом фильме свою маленькую роль – роль ученицы, которой мудрые учителя на чужих ошибках и подвигах, на чужой верности и предательстве, на чужой боли и радости ненавязчиво преподнесли главные уроки в моей, как мне казалось, бесповоротно сломанной жизни - уроки веры, надежды и любви.
Девчонки, героини повествования моей собеседницы, новоиспеченные первокурсницы исторического факультета пединститута, познакомились случайно у студенческого профкома, когда дружно стояли за ордерами в общежитие. Вот они – перед моими глазами, живые, немного напуганные неизвестной обстановкой и впервые в жизни свалившейся на их плечи самостоятельностью.
Вот хрупкая, маленькая, тоненькая как ивовый прут Зубаржат в скромном платьице с толстой, в руку, деревенской косой до пояса. Вот и Сафия – крепко сбитая, спокойная девушка с неторопливой походкой и низким грудным голосом. Ее ещё в школе прозвали "суфий" за то, что перечитала все журналы и книги в сельской библиотеке и знает ответы почти на все вопросы. У неё уже есть парень, почти жених, с которым давным-давно познакомилась на районной олимпиаде по истории. Сафия знает, что ее Шакир обязательно будет пограничником и пойдет служить в армию на китайскую границу. Она терпеливо будет ждать его возвращения, каждый день писать ему длинные письма и оставит у себя на хранение его баян с привязанным огромным красным бантом. Пока у него отсрочка. Он, единственный брат среди малолетних сестёр, вместе с матерью ухаживает за инвалидом-отцом.
Озорную же, модно одетую, веселую и юркую красавицу Зайнаб, порхавшую как бабочка и прилетевшую с Севера, уже до начала учебного года знали весь деканат и профком студентов.
Всех троих заселили в первую очередь, потому что Зубаржат – круглая сирота, у которой во время вступительных экзаменов умерла единственная родственница – старая бабушка, заменившая ей погибших родителей. Сафия – из многодетной семьи, в которой, помимо неё, растут ещё пять красавиц, а Зайнаб-күбәләк (Бабочка), как она сама сразу же представилась новым подружкам, приехала издалека и в большом городе одна как перст. Комнату им дали хорошую – просторную трёхместку на пятом этаже с новыми кроватями и большим столом.
– Твои полёты туда-сюда, Бабочка, видимо, принесли свои плоды, – угрюмо сказала тогда Сафия, которой сразу не понравились излишняя суетливость и беготня неугомонной Зайнаб. Та только кокетливо пожала плечами и легкомысленно хихикнула в ответ.
Девочки быстро обустроились, прибрали в своих тумбочках. Повесили на дверь график дежурства по комнате, на стену – огромный календарь, на окно – занавеску с цветочками, привезённую из дома Сафией, и зажили обыкновенной студенческой жизнью. Зимой бегали на лекции в стоящий рядом учебный корпус без шапки и верхней одежды, а потом дружно кашляли, пили аспирин и чай с душицей, готовились к семинарам и терпеливо сидели за книжками в библиотеке. По очереди варили супы, убирались, мыли посуду. Ходили в ближайший магазин за макаронами, молоком, маргарином и хлебом. Все остальное: мясо, масло, мёд, картошку – привозил в большом деревянном ящике Сафый-абый, отец Сафии. Родители Зайнаб-бабочки, давно осевшие на Севере, каждый месяц присылали огромные посылки с кедровыми орехами, индийским чаем и всякими вкусностями, чтобы девочки не страдали от студенческого авитаминоза. Зубаржат пополняла общую копилку денежкой, которую ей выделяло государство как сироте, и быстро-быстро лепила вкусные пельмени.
Так и жили вместе и дружно. Сафия много читала, училась хорошо, теперь уже терпеливо ждала своего Шакира с китайской границы. Поставила его баян на стул в углу, привязала большой красный бант. Когда оставалась одна в комнате, тихо гладила его, украдкой вытирала слезы и пыль с него мягкой тряпочкой.
Зубаржат, ещё со школы, в отличие от других, знавшая Аристотеля и немца Канта, еще больше увлеклась философией, записалась на курсы английского языка, чтобы читать в оригинале труды какого-то Оккама. Донимала девочек рассуждениями о жизни, так что в конце концов к ней намертво прицепилось имя «Философия». Многие на курсе даже начали искать некую связь между ее странным для историка увлечением и именем отца, которого звали, что удивительно, Филусом.
От цветка к цветку, от сердца к сердцу, разбивая и обливая их кровью, порхала Зайнаб-бабочка, сразу перекрасившая свои тёмные волосы в желто-солнечный цвет. Она меняла ребят как перчатки, бессовестно пропускала лекции и семинары, многих даже не узнавала на курсе в лицо, но умудрялась учиться на стипендию. Днем и ночью, не переставая, хрустела кедровыми орехами, щедро делилась родительскими лакомствами с подружками и сокурсниками. На ее жизнерадостном лице всегда сияла довольная белоснежная улыбка.
Жизнь студенческая текла своим чередом. Зубаржат и Сафия не пропускали ни одного комсомольского мероприятия, которых было очень много в институте, но они так и не смогли уговорить Бабочку вступить в комсомол. Вместе с подругами-филологами ходили на встречи с известными писателями, любили поэтические вечера, после которых, расчувствовавшись, вытирали слезы. Зайнаб же интересовали только факультетские дискотеки и концерты заезжих певцов, похожих на раскрашенных кукол и дружно певших под фанеру.
Тихо сменяли друг друга семестры, приходили и уходили обыкновенные зимы и весны, но однажды вдруг пришла она, необыкновенная весна, неожиданно перевернувшая устоявшуюся и спокойную девичью жизнь...
Тот весенний день был действительно необычным. Студент на вахте подарил Зубаржат, как он сказал, привет от весны – веточки вербы с желтыми пушистыми комочками. Они напомнили ей цыплят в бабушкином дворе, и вдруг ей стало очень светло и тепло на душе. Она обернула кефирную бутылку фольгой из-под индийского чая, поставила «весенний привет» на залитый мартовским солнцем подоконник и, довольная, села за уроки. Сафия получила ответ от Шакира и, растянувшись на кровати с письмом, слушала тихо льющуюся из динамика красивую мелодию, мечтательно посматривая на баян с красным бантом. Вдруг за дверью раздался хохот, и, как всегда, с грохотом и шумом в эту весеннюю идиллию, разогнав всю ее божественную тишину и романтику, ворвалась Зайнаб-бабочка. Прищурив глаз и прицелившись, закинула сумку на свою кровать, пальто – на стул.
– Девочки, привет! Что делаем? На улице весна, любовь, а вы в обнимку с книгами! А нет, Сафия в обнимку с письмом! Ну и как там, на китайской границе? Ночью враги не украдут нас, таких красавиц? – Смеясь, подбежала к Сафии и заглянула в письмо. – Шакир-солдат прислал нам привет? Сколько можно бесплатно охранять его любовь?
– Хватит, Бабочка, – Зубаржат укоризненно покачала головой. – Столько от тебя шума, даже голова заболела. Семинар завтра, готовиться нужно, не мешай!
Сафия нехотя села на кровати:
– Эта болтушка, вот увидишь, все равно найдёт, что ответить, даже без подготовки. Удивительно!
Зайнаб озорно рассмеялась, покружив себя в вальсе, подбежала к распахнутому окну и выглянула на улицу. Тепло-то как! Девочки! Сегодня у нее начинается совершенно новая весна! С целой тройкой настоящих джигитов познакомилась, если бы они только знали! Она театрально загнула пальцы. Азат – раз, Харис – два, Хасан – три. АХХ! Не просто ребята, а ах-парни, вот.
Подруги удивленно переглянулись, ведь только позавчера у Бабочки, влюбившейся до полусмерти в студента-ветеринара, началась очередная новая весна. Увидев недоуменные взгляды подруг, Бабочка зачирикала как воробей. К их сведению, истфак и ветфак, как Турция и Греция в истории, нынче контры. Она вчера с таким упоением рассказывала ветеринару про семь великих чудес света, а он, ненормальный, – про свою практику на мясокомбинате. Фу-у-у-у! Зайнаб теперь не любит ни его, ни колбасу.
Девочки рассмеялись, а Бабочка уже вошла в свою роль и начала с пеной у рта доказывать, что новую весну она начинает не ради себя, а ради Зубаржат! Она до сих пор, кроме своих философских книг, никого ещё не обнимала. Ей давно пора выкинуть вон свою немодную косу и заиметь, наконец, как Сафия, настоящего жениха. Вошедшая в раж Бабочка подбежала к Зубаржат, больно дернула ее за косу, и подружки с хохотом закружились по комнате, догоняя друг друга.
– Хватит вам, как дети малые! Может, горшки вам ещё купить в хозмаге рядом? – прогремел грозный голос Сафии. – Вот что, Бабочка, если у тебя нет больше проблем, оставь в покое Зубаржат. Тебе же сказали, что семинар завтра.
– Как это – оставь в покое? К черту эти ваши бесконечные семинары. Что вчера нам сказала куратор? А ну вспоминайте!
Девочки переглянулись. Да, вчера куратор, действительно, целый жуткий час воспитывала девичью часть группы и нудным голосом учила уму-разуму. Отругала за то, что они не ходят в театры и музеи, не расширяют свой исторический кругозор, а только и знают, что спать в четырех стенах общаги и варить свои вонючие супы из прокисших гусей. Да-да, так и делают вместо того чтобы, в конце концов, искать себе женихов. Странная она, куратор, какое ей дело до чужих дочерей? Сначала воспитывала и говорила, что главная их задача – хорошо учиться, получить бесплатные знания, чтобы потом на них можно было хорошо зарабатывать, а теперь чуть ли не замуж их толкает! Оказывается, девушкам сегодня нужно, прежде всего, подумать о будущем. Вот скоро разъедутся по деревням, а там их будут ждать только женатые трактористы. Именно сейчас, в последние годы студенчества, среди себе подобных нужно успеть найти свою половину, а то будет поздно. Женихи с неба на их крашеные головы не свалятся, их нужно искать, искать и ещё раз искать самим, или пусть вот активные подружки помогут. Куратор кивнула на Бабочку.
– Ну и что? Приказала искать женихов, чтобы без мужей не остаться. Говорят, ее дочка все замуж выйти не может, вот и волнуется за нас, – фыркнула Сафия.
– А ведь она, кстати, тысячу раз права. Ты не пропадёшь, у тебя есть Шакир, а Зубаржат, между прочим, ещё ни разу не целовалась. Все книжки свои глотает, как голодная, а философию любви и девичьего счастья до сих пор не знает, вот так!
Зайнаб снова подбежала к Зубаржат, схватила за руку и, громко напевая, начала кружить ее в вальсе, с грохотом сметая все на своём пути.
– Хватит тебе! Баян уронишь! Крутишься как дурное веретено! Что с ума сходишь, от тебя голова кругом идёт, – диким голосом заорала Сафия, успевшая схватить накренившийся стул с баяном.
– Уф! Устала, – выдохнула, остановившись, Зайнаб. – Ой, девочки, а как моя голова кружится!
Один из тех троих, Азат который, так ей понравился, так понравился, что она не знает, как быть дальше. Может быть, она даже влюбилась в него, пока не знает. Да, между прочим, дорогие девочки, она их сегодня пригласила в гости. У Сафии есть Шакир, будет соблюдать нейтралитет, а для Философии Филусовны на выбор – целых два красавца!
Зайнаб, дёрнув Зубаржат за косу, расхохоталась и прыгнула в свою кровать.
– Что распрыгалась? Пыль до потолка подняла, лучше на физкультуру ходи и прыгай на мате, сколько твоей душе угодно, – пробурчала недовольная Сафия. – Только вот пыль везде протерла. Гостей ещё не хватало, от тебя одной тут покоя нет.
Раздался стук в дверь, в проеме показалась голова дежурного студента и захихикала:
– Камалова! Бабочка! На вахту! Гости пришли, да не с пустыми руками, а с тортом! Чайник ставь – и бегом вниз.
Зайнаб запустила в успевшую исчезнуть голову попавшейся под руку тетрадкой. Как ошпаренная, слетела с кровати, подбежала к графику дежурства, растолкала Сафию:
– Вставай быстрей! Ты сегодня дежурная, убери все, бардак в комнате.
Посмотрела на Зубаржат и сделала кислое лицо. Она терпеть не могла ее толстую косу, как царь Петр боярские бороды. Четвертый год уже Зайнаб пытается повести ее в парикмахерскую на стрижку, но все безуспешно! Чертыхаясь и бурча под нос, что ей не повезло с подружками, готовыми удавиться из-за своих дурацких кос, которые она давно бы отрубила под корень топором, как царь Петр боярские бороды, Зайнаб поскакала вниз. Сафия помрачнела, начала собираться в читальный зал.
– Мне ваши ах-джигиты совсем не нужны, сами их развлекайте, – сухо сказала она и, недовольная, хлопнула дверью.
Наконец, с тремя молодыми людьми поднялась Зайнаб, окинула хозяйским взглядом уже прибранную Зубаржат комнату и, довольная, начала знакомить гостей.
Эта скромная девушка – Зубаржат, историчка с философской душой, даже отчество философское – Филусовна. Влюблена в Сократа, а парня по имени Иммануил Кант каждый день видит во сне. На курсе все ее зовут Философией. А этот молодой человек – Азат, учится с Бабочкой на одном факультете, но почему-то она его особо не помнит. Вот Хасан – в чёрном пальто, с чёрными усами – будущий нефтяник-мафиозник. Светловолосый и голубоглазый же юноша – Харис. Бабочка, правда, не знает, где учится, но точно известно, что с Бурзянского района. Только вот одного никак понять не может: почему в песне-то поётся о чернобровых и черноглазых бурзянских джигитах? Все, теперь здоровайтесь, дорогие, друг с другом!
Зубаржат посмотрела на ребят. Вдруг, смутившись, опустила вниз глаза и тихо прошептала:
– Здравствуйте! Здравствуйте, Харис Фаизович!
Ребята, удивленные, уставились на Хариса. Оказывается, что он вместо научного руководителя вел семинары по философии в группе Зубаржат и теперь понимает, откуда у историка такие глубокие философские познания, особенно в смысложизненной проблематике. Улыбнувшись, посмотрел на открывшую от удивления рот Зайнаб. Он аспирант и тоже влюблён в Канта.
Зайнаб быстро пришла в себя, забрала у Азата торт, накрыла стол, пригласила гостей на чай с кедровыми орехами и гостинцами с Севера. Хасан увидел стоящий в углу на стуле баян:
– Откуда он у вас? Хороший инструмент, немецкий.
– Это Шакир, жених нашей Сафии, оставил на хранение. Сафия ушла в читальный зал, а Шакир в армии, – ответила Зайнаб. – Можете сыграть, если умеете.
Хасан подмигнул друзьям, снял с баяна красный бант, повертев его в руке, положил на стол, взял в руки баян и заиграл. Ребята запели какую-то незнакомую, но очень мелодичную песню о любви, которая щемящими душу звуками заполнила комнату и в открытое окно устремилась на улицу. Зубаржат, зачарованная, не сводила восхищенных глаз с баяниста, который, закрыв глаза, с упоением играл и от души пел волшебным бархатным голосом, от которого где-то там, в глубинах девичьей души, вдруг встрепенулось какое-то непонятное чувство.
– Какая душевная песня, только немного грустная, – улыбнулась Зубаржат.
Ребята рассказали, что эта новая песня очень популярного современного композитора и сдружила их в стройотряде прошлым летом. На конкурсе художественной самодеятельности их отряд за ее исполнение получил первое место и десять килограммов шоколадных конфет на приз, который торжественно был передан девчонкам отряда. Хасан и Харис оказались очень разговорчивыми, вспоминали и рассказывали смешные истории, пили чай и не сводили глаз с сидевшей как на иголках Зубаржат. Азат молчал, словно набрал в рот воды, и тихо наблюдал за порхающей вокруг стола и гостей Зайнаб. За разговорами выяснилось, что Хасан и Зубаржат – земляки из Зауралья, но из разных районов, а Харис собирается в Москву для завершения диссертации.
Хасан пытался разговорить натянутую как струна Зубаржат:
– Вы всегда такая молчаливая?
– В истории многие философы были очень спокойными, – перебил его Харис. – Человек, постигавший тайны мироздания и смыслы жизни, всегда старался быть выше мелочей профанного бытия. Я же рассказывал вам о жившем в бочке Диогене. Зубаржат – историк с философским складом ума, своеобразным мышлением и мирочувствованием, с глубоким и таинственным взглядом.
Тут же встрепенулась молчавшая Зайнаб и пропела ласковым голосом:
– Азат, а мой взгляд тоже таинственный?
– Да, – пробубнил еле слышно Азат.
– А почему Вы такой неразговорчивый? Вы же тоже историк, – пожала плечами Зайнаб. – Нам профессор Шафиков недавно говорил, что историк должен уметь говорить логично, лаконично и красиво, потому что он общается с прошлым, а иногда ещё должен говорить и за тех, кто ушёл в мир иной.
Разговор подхватила молчавшая Зубаржат:
– Интересно, а вообще есть ли этот иной мир, как Вы думаете? – посмотрела она на Хасана и тут же, вспыхнув, опустила глаза. – Я так хочу верить в то, что есть параллельный нашему мир, в котором живут души моих ушедших близких, которые меня видят, волнуются за меня, радуются моим успехам.
Харис успел опередить Хасана, открывшего рот для ответа. Да, все они атеисты, но это очень серьёзная философская тема, даже ночей не хватит, чтобы ее до конца раскрыть. Он просто расскажет им притчу о том, что вокруг ещё много таинственного, непонятного, иррационального, которое просто невозможно объяснить рациональным путём. Значит, два ещё неродившихся близнеца-младенца сидят в утробе матери. Один спрашивает: «Как ты думаешь, есть ли там жизнь?» Другой отвечает: «Не знаю, оттуда никто не возвращался».
Все замолчали. Тишину прервала Зайнаб. Вот смешные! Нашли о чем говорить! На улице весна, любовь, солнце, а они – «иной мир», «иррациональное», «оттуда никто не возвращался». Вот услышали бы их преподаватели по научному атеизму, двоек бы всем понаставили! Странные они какие-то, может, весеннее солнце кое-кому уже голову напекло?
– Интересно, может, действительно, есть ещё один неведомый нам мир, никто ведь не знает. Вот и верующие в это верят, и бабушка моя всегда так говорила, – Зубаржат пропустила мимо ушей слова подруги.
Ее мысли подхватил и Харис. Да, это так. Более того, верующий человек и смысл жизни видит в подготовке к загробному миру.
– А все же, как мне кажется, человек именно в этой, земной жизни должен найти настоящие смыслы и прожить красивую, достойную жизнь, – продолжила Зубаржат. – Хотя у каждого свои жизненные смыслы. Я их понимаю по-своему, Бабочка – по-своему.
– Какая бабочка? – удивленный Азат оглянулся по сторонам. – Где бабочка?
Зубаржат улыбнулась. Это Зайнаб они так называют. Новый декан даже решил, что это ее настоящее имя, и недавно ввёл в ступор девочек из деканата, заставив их искать по всему факультету Камалову Бабочку.
Гости молча повернулись в сторону Зайнаб, и она тут же, приняв патетическую позу и смешно жестикулируя, рассказала свою историю с именем. Да, только Зайнаб могла родиться на белый свет не головой, а ногами вперёд, без громкого плача и крика, которыми нормальные дети извещают мир о своём приходе. Только ей, молчаливой новорожденной, родившейся ногами вперёд, могли напророчить легкую, искрометную, порхающую, как у бабочки, жизнь, полную бесконечных полётов и перелетов. Только Зайнаб могла набрать в рот воды и упрямо молчать до четырёх лет, тихо убивая свою маму, уставшую возить ее по клиникам и медицинским светилам. И только Зайнаб, первый раз в жизни увидевшая в деревне диковинное насекомое, могла громко и чётко произнести первое в своей жизни слово – «бабочка» и потом заговорить так, что окружающие могли отдохнуть от ее бесконечной болтовни только тогда, когда она засыпала. Бабочка – это ее биография-этнография, ее судьба, ещё при рождении опрометчиво напророченная атеисткой-акушеркой, видимо, не знавшей, что пророчества иногда сбываются. Ребятам стало весело.
Хасан взглянул на молчавшую Зубаржат:
– Да, у каждого своя судьба-биография. Зубаржат увлекается философией, я буду искать «чёрное золото» и...
– Действительно, у каждого своя жизненная дорога, – Харис, перебив Хасана, подошел к окну. – Сколько луж на улице! И в каждой из них – весеннее солнце, надо же. Кстати, вспомнил восточную притчу.
Все в ожидании молча уставились на широкую спину Хариса, закрывшую пол-окна. Он тихо заговорил таинственным голосом, и в весеннюю комнату вдруг впорхнула волшебная восточная сказка из далёкого детства и завертелась перед глазами минаретами, белобородыми стариками в полосатых халатах и чалмах, осликами с повозками, серебряными кувшинами, диковинными фруктами на резных подносах... Вот посреди шумной базарной площади в невесть откуда взявшейся грязной и вонючей луже сидит перебравший вина ещё молодой мужчина. Проходят мимо люди, кто-то с укоризной качает головой, кто-то ругает мужчину последними словами, мол, сильный, молодой, вместо того чтобы работать, сидит пьяный, голодный, одинокий, никому не нужный в грязной луже. Старая мать в сердцах протягивает ему кусок лепёшки:
– Какая же беда стряслась с тобой, чей-то драгоценный сын, что один-одинёшенек сидишь в луже, залив своё горе вином?
Наконец, рядом останавливается мудрец, он долго смотрит на мужчину в луже, поднимает вверх свой палец и говорит:
– Да, у каждого своя лужа, своя судьба! И каждый выбирает свою лужу сам!
Тишину прервал кокетливый голос Зайнаб:
– Я не знаю, как вы все, но я нисколько не хочу барахтаться в вонючей луже, а хочу плыть, плыть, плыть по бескрайним морям и океанам! Азат, а Вы где хотите плавать?
Азат не знал ответа и просто промолчал. Огорошенная безмолвием парня, Зайнаб пожала плечами и посмотрела на ребят:
– Он у вас всегда такой? Молчун?
– Он мало говорит, зато много знает. Вы же на одном факультете вроде учитесь, даже я в курсе, что у Азата индивидуальный план и его давно все окрестили «профессором», – в свою очередь, удивился Хасан.
– Да, да, знаю, знаю, – замялась Зайнаб и тут же радостно затараторила. – Наша Зубаржат тоже такая же, умница, красавица, денно и нощно нам лекции читает, как правильно жить на этом белом свете и где искать смысл своей жизни, вот!
– Зубаржат! Интересно, а в чем смысл жизни таких таинственных и милых девушек, как Вы? – Хасан попытался ещё раз растормошить упорно молчавшую соседку.
Но его снова перебил Харис. Если есть такой интерес к философии, то Зубаржат нужно обязательно поступить в аспирантуру. Философия сегодня – очень востребованная, интересная и захватывающая область исследований, особенно смысложизненные вопросы, этическая проблематика. Многие личные проблемы в жизни человека и возникают из-за философской неосведомленности. Харис встретился взглядом с широко открытыми глазами девушки, в которых вдруг вспыхнули живые огоньки. Он улыбнулся и сказал, что всегда готов помочь Зубаржат.
– Спасибо, Харис Фаизович! – сияющая девушка еле сдержала свою неприкрытую радость и нахлынувшие эмоции.
– Дорогой, ты не в аудитории на семинаре у девчат, а в гостях и всего лишь наш друг, потому ты сегодня для всех просто Харис, – перехвативший взгляды своего друга и Зубаржат Хасан потянулся к баяну и подмигнул друзьям. – Ну что, споём ещё раз для девушек ту, нашу, про весну?
И эта песня была очень душевной. Хасан играл, пел и смотрел на смущённую Зубаржат. Харис тоже пел и тоже не сводил глаз с юного лица этой скромной и очень красивой девушки с толстой косой и огромными, с грустинкой, глазами. Что-то очень трогательное, светлое, одухотворенное и в то же время очень сильное и притягивающее было в этом хрупком и печально-молчаливом образе. Азат подпевал под нос и тихонечко посматривал на беззаботно улыбавшуюся Зайнаб, которая краем глаза хитро следила за парнем и делала вид, что не замечает его взглядов. Песню допели, Хасан поставил баян в угол, красный бант, как яркое пятно, остался на столе. Тишина затянулась.
– Ну что, дорогие гости, – поднялась с места Зайнаб. – На сегодня, думаю, хватит. А то обо всем переговорим нынче, а завтра не о чем будет беседовать, не только смысл встреч дальнейших, но и жизни потеряем.
Гости засмеялись, стали прощаться. Зайнаб ласково улыбнулась Азату, Харис и Хасан посмотрели на Зубаржат, но теребившая кончик своей косы девушка только тихо попрощалась, но так и не взглянула на уходящих ребят. Зайнаб пошла провожать своих гостей.
Как только за ними закрылась дверь, Зубаржат вдруг сорвалась с места, подбежала к окну, с шумом, всей девичьей грудью, вдохнула опьяняющий весенний воздух и закрутилась в беззвучном вальсе, который становился все стремительнее и стремительнее… Безумный танец на пару с окрылённой душой неожиданно прервал громкий окрик поднявшейся из читального зала Сафии, увидевшей на столе красный бант. Забежавшая следом заикающаяся Зайнаб лихорадочно стала объяснять подруге, что неприкосновенный баян взяли гости, очень хорошо сыграли на нем и спели. Оторопевшая от неожиданности, Зубаржат вдруг залилась веселым, задорным смехом – впервые за последние годы. Удивленная Сафия смягчилась и отправила в рот большой кусок торта, пригоршню кедровых орехов.
– Какой праздник устроили ваши гости, молодцы, даже кедровые орешки, оказывается, не до конца слопала Бабочка. Я согласна, пусть каждый день приходят ваши ах-джигиты, – бормотала под нос довольная Сафия, но вдруг снова грозно загудел ее низкий голос: – А чашки кто будет убирать? Я?
Девочки в недоумении уставились на подругу, которая забыла про своё сегодняшнее дежурство, переглянулись и рассмеялись. Сафия, сконфузившись, быстро собрала посуду и ушла на кухню.
– На хороших ребят похожи, воспитанные, спокойные, – Зубаржат подошла к окну.
– Ты ведь меня знаешь, подруга. Я плохих издалека вижу и сердцем чувствую. Вот… – увидев в дверях Сафию, Зайнаб прыгнула в свою кровать и мечтательно заверещала. – Весна, весна, любовь, любовь, Азат, Азатик, солнышко.
– Не прыгай так, кровать свою продырявишь! Ты же не попрыгунья-стрекоза, а Зайнаб-бабочка, – Сафия вернулась из кухни без настроения. – Поздно уже, спать пора, семинар завтра. Вот увидите, Айдар Ханафиевич вам и про весну напомнит, и про любовь расскажет, и Азата-отличника в пример поставит.
Девочки нехотя взялись за постель. Какой тут сон! Новые люди, красивые песни, столько разной информации, неожиданных эмоций и странных чувств! Как можно ложиться спать, если на улице ещё светло? Зайнаб и Зубаржат тихонечко стали перешептываться:
– Ты куда завтра летишь, Бабочка?
– На первую пару! Завтра совместные семинары с группой Азата. Он ведь будущий профессор!
– Сразу видно, что умница и серьёзный очень. На лице написано.
– Знаешь, подруга, у меня такое ощущение, что все, конец моим бесконечным порханиям от одного к другому. Чувствую, что села прямо на грудь будущего профессора, – тихо рассмеялась Зайнаб. – Может, я мечтаю стать профессорской женой, а то все волнуешься, что у меня смысла жизни нет.
– Вы будете спать в конце концов? Любовь тут, понимаешь, прилетела к ним. Из-за вашей любви весь вечер просидела в холодном читальном зале, теперь ещё спать не даёте, – заорала Сафия. – Выключайте свет, джульетты шекспировские.
Зайнаб и Зубаржат накрылись одеялом, но спать не хотелось.
– Спокойной ночи, Сафия, – елейным голосом пропела Зайнаб. – Сладких снов тебе с Шакиром!
– Спокойной ночи, Сафия! – Зубаржат вдруг села на кровати, обняв колени. – Ты знаешь, Сафия, как они пели! О любви, о счастье. Я плакала, когда их слушала. Эти песни мне моих родителей напомнили... Отец тоже играл на гармошке и так красиво пел, даже песню про маму сочинил и назвал «Гульназиркай-гюлькай».
Девочки замолчали. В этой тишине, наверное, каждый думал о своём. Сафия и Зайнаб чувствовали, что с ресниц Зубаржат, как весенняя капель за окном, бесшумно срываются слезы и бегут по ее лицу. И сейчас она беззвучно плачет, как умеет только она. За все эти годы они ни разу не слышали и не видели, как хнычет эта хрупкая девушка, на плечи которой судьба взвалила такие испытания, что не дай Бог никому. Им вдруг захотелось подбежать к ней, погладить по волосам и поцеловать ее в мокрые щёки.
– Спи, Философия, спокойной ночи, Бабочка, – тёплый голос Сафии улыбкой зажегся на губах девчонок.
Да, нужно спать, завтра тяжёлый семинар.
Зато следующий день необыкновенной весны также был богат на неожиданные события. Подруги, наперебой обсуждая совместный семинар, шумной гурьбой ввалились в комнату. На кровать полетели сумка и пальто Зайнаб, за ними – и их хозяйка. Она очень устала. Впервые за свою студенческую жизнь целых три пары просидела на одном месте, как отличница. Тянула руку, отвечала, где-то и невпопад, и не сводила глаз с будущего профессора, который восторженно следил за каждым движением этой не похожей на других светловолосой девушки.
– Ты сегодня была умницей! Молодец! – похвалила подругу Сафия, аккуратно повесила свою одежду и села перечитывать письмо Шакира.
Зайнаб захихикала. Встав на кровати, подняла руки и произнесла патетическим голосом, что молодец – ее мечта! Мечта бороздить светлые океаны и плавать по синим морям с профессором-мужем, а не валяться в вонючей луже!
– Великий романтик, однако! – съязвила Сафия.
Только что-то Бабочка все время плавает на сессии. Ладно, языку ее длинному нет цены. Слава Богу, умеет хоть лапшу вешать на уши профессорам, улыбнуться, где нужно, слезу пустить к месту и вовремя, вот и сыплются на ее крашеную голову пятёрки и четвёрки.
Зайнаб живо отпарировала. Девочки, дорогие, это очень редкий природный дар, и не каждой имеет такой талант.
– Ладно, ладно, не заливай. Какой-такой ещё талант, это просто мужчины без ума от таких красоток, не более того, – не сдавалась Сафия. – Вот, говорят, на последнем курсе есть дракониха-профессорша, посмотрим, как ей сдашь экзамен. Как бы снова брюнеткой не пришлось стать!
– Если нет больше проблем, обо мне не беспокойся, дорогая, – Зайнаб надула губы, но тут же радостно заверещала. – Как наша Философия говорит, пессимист умирает дважды: когда ждёт плохое событие и когда оно приходит! А я оптимист! Столько времени впереди: либо нашу старую деву возьмут замуж и увезут далеко-далеко, либо...
Сафия и Зубаржат замерли в ожидании. Зайнаб с грохотом спрыгнула с кровати, покружилась по комнате, успев ущипнуть Сафию, встала перед девчонками и, подняв вверх руки, завопила на весь коридор:
– Либо в «Книгу памяти» факультета, нет института, вот такими золотыми буквами напишут, что впервые в истории Камалова Зайнаб-Бабочка сдала этот экзамен этой драконихе на «отлично»!
От неожиданности всегда сдержанная и редко смеющаяся Сафия расхохоталась, но, увидев безучастную ко всему Зубаржат, которая даже не улыбнулась чудачествам Зайнаб, подбежала к подруге.
– Что с тобой? И на семинаре была сама не своя. Случилось что? – забеспокоилась Сафия.
– Нет, нет, все в порядке, – улыбнулась Зубаржат.
– Что ты к ней пристаешь? Она философствует, после вчерашнего. Тихо, сама с собою, правда, подруга? – Зайнаб дернула подругу за косу. – Влюбилась, небось. С первого взгляда. Вон, как вчера кружилась.
Сафия, подперев рукой бока, пошла на Зайнаб, и из ее неожиданной тирады стало ясно только одно. Любовь и бывает только с первого раза, и только недавно она прочитала в солидном журнале мнение английских учёных, что первые впечатления о человеке – самые объективные и в последующем очень трудно поддаются переоценке. Шакир ей тоже понравился именно с первого взгляда: и походка, и волосы, и улыбка.
– И, конечно, его баян, – подкольнула Зайнаб.
– И баян, если хочешь знать, тоже понравился, – обиделась Сафия. – А как он играет! Вряд ли твои ах-джигиты так могут. Вот, только не поёт, слуха у него нет, зато, говорит, душа моя поет.
Зайнаб вдруг нахмурилась, о чём-то задумалась, обняла Сафию. Пусть не обижается. Если честно, она тоже верит в любовь с первого взгляда. Вот сколько у нее было парней, но никто из них сразу не понравился, не зацепил душу, потому она их очень быстро и забывала. Зайнаб вздохнула. А вот с Азатом совсем по-другому. Как увидела, вот тут, в солнечном сплетении, будто что-то у нее и оборвалось, даже голова закружилась, ладно тётка рядом стояла. Вот второй день думает и думает о нем, все перед глазами стоит. А голова у Бабочки как кружится! Сначала подумала, что авитаминоз весенний, но эти весны приходят каждый год, и кедровые орехи жует без конца, такого ещё с ней никогда не бывало. Влюбилась она, наверное, по-настоящему. С первого взгляда.
– Зубаржат, а тебе кто из них понравился? – улыбнулась Сафия. – Я их вчера на лестнице встретила. Угрюмый и молчаливый, наверное, был Азат, остальные весело переговаривались. Один – светловолосый и голубоглазый, другой – с чёрными усами и в чёрном пальто.
– Точно! Кто, признавайся! – Оживилась Зайнаб и засмеялась. – Ты, представляешь, Сафия, что самое обидное. Я, как официантка, расстилаюсь перед этими ребятами, чай тому, орехи этому, а они глаз не сводят с Философии. А она, как королевна, прилипла к стулу и даже с места не сдвинулась! Где справедливость?
– Все очень просто, дорогая, это наипростейший закон жизни! Если хочешь, растолкую быстро. Садитесь и слушайте!
Сафия, оказывается, недавно прочитала интервью Клаудии Шиффер. Ей как-то задали вопрос: как же удаётся этой скромной, спокойной, немногословной немецкой модели оставаться одной из самых красивых женщин мира, по которой сохнут тысячи мужчин и которой завидуют миллионы женщин. Ответ модели был неожиданным. Когда-то опытный имиджмейкер раскрыла глаза Клаудии на очень простой секрет: никогда не нужно бояться увивающейся возле своего мужчины женщины, которая без конца говорит, смеётся, порхает, как бабочка, пытается привлечь к себе внимание, как, например, Зайнаб, а нужно остерегаться той, которая молчит и загадочно улыбается, ну, точно, как Зубаржат. Еще имиджмейкер модели сказала ей, что загадочность всегда вызывает в мужчине интерес, а доступная и веселая подруга нужна только для ни к чему не обязывающих отношений и пустого времяпрепровождения. Зайнаб помрачнела, тихо сползла со своей кровати и пошла к окну.
– Ну что ты, подруга, расстроилась, нос повесила, – улыбнулась Сафия. – Ты не такая. Это с Камилы, из другой группы, все списали. Пьёт, курит, спит со всеми подряд, что все парни в общежитии родственники уже давно. А ты добрая, красивая, бесшабашная, но слишком весёлая. Не мешало бы тебе это запомнить, пригодится в жизни. Азат – серьёзный парень, я это заметила, вот и начни свою новую весну с этого!
Повеселевшая Зайнаб, взвизгнув, прыгнула в кровать и повернулась к Зубаржат:
– Так, дорогая! А ты ведь не сказала, кто тебе понравился?
– Наверное, голубоглазый, – предположила сразу Сафия. – Высокий, красивый.
– Нет, – смутилась Зубаржат. – С усами.
Зайнаб как ошпаренная спрыгнула с кровати и, яростно размахивая руками, затараторила. В ее голове просто не укладывалось, как можно было вот так, безответственно, с первого взгляда влюбиться в брюки без стрелок, в нечищеные ботинки, в человека, у которого все чёрное: и усы, и пальто! И как можно было быть такой легкомысленной и не увидеть в Харисе благородство, интеллигентность и добрую душу! Ее не смогли переубедить даже слова Сафии, что не в брюках и ботинках дело. Их можно погладить и почистить – и нет проблем! Самое важное, чтобы человек был хорошим, непьющим трудягой, который будет опорой семьи, и, главное, любящим, верным мужем.
– Вот мой Шакир даже в письме пишет, что никого, кроме меня, вокруг не видит, – пыталась успокоить Бабочку Сафия.
– О Боже! – схватилась за голову Зайнаб. – Конец тебе, страна, если пограничник Шакир никого, кроме своей любимой, не замечает!
Подруги рассмеялись. Повеселевшая Зубаржат призналась, что Хасан напомнил ей отца, его игру на гармони, песню о маме. Ещё она вспомнила, как отец, счетовод колхоза, почти до корней состригал ей и себе ногти, она плакала, а мама ругалась. И ещё за столом они вместе делали пельмени, соревнуясь с отцом, который научил ее, совсем ещё крошку, лепить пельмени быстро и красивой формы.
– Ради Бога! Хасан так Хасан, – сдалась Зайнаб. – Выйдешь за него замуж, будут бегать рядом черноволосые детишки, и все вместе будете лепить пельмени. Отличная семейная идиллия!
– Все правильно, – добавила Сафия. – Вот, только недавно прочитала: женщины ищут мужей, похожих на своих отцов. С этим я точно согласна. Вот и я своего Шакира...
– Ой-ой-ой, скажешь тоже, – перебила подругу Зайнаб. – Шакир твой что дуб, а Сафый-абый как тростинка.
– Что за дурная привычка у тебя – перебивать говорящего, – возмутилась Сафия. – Сколько можно тебе говорить! Некрасиво так! Если хочешь знать, они похожи душой, как ты этого не понимаешь! Они...
Стук в дверь прервал накаляющийся спор. Подруги переглянулись. Неугомонная Зайнаб побежала открывать дверь. На пороге с мимозами стоял Харис, нет, Харис Фаизович, в костюме, при галстуке, очень красивый и немного смущенный. Он не знал, кому отдать букет, что сказать и что делать дальше. Как оказалось, он дежурит сегодня в общежитии, вот и зашёл проведать своих новых знакомых. Девушки переглянулись. Всем стало как-то неловко. Первой опомнилась Сафия и засобиралась к тетке, которая недавно пригласила в гости, а Зайнаб из неловкой ситуации вызволил голос студента с вахты.
– Камалова! Бабочка! Гость внизу, бегом, – прокричал он на весь этаж.
Сорвав пальто с вешалки, Зайнаб, как ураган, понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Она забыла, что Азат пригласил ее в кино...
Харис Фаизович отдал Зубаржат мимозы, увидев, что девушка что-то начала лихорадочно искать, открыл портфель и, улыбнувшись, протянул ей вазочку.
– Проходите, садитесь за стол, Харис Фаизович, – смущённая Зубаржат не знала, что делать. – Сейчас чай поставлю, торт ещё есть вчерашний.
От звона разбившейся чашки встрепенулись оба. Харис Фаизович вдруг вспомнил, что ему нужно идти.
– Зубаржат, я уже купил билеты в Москву, – сказал он, помолчав. – Улетаю, буду работать над диссертацией. Научный руководитель торопит, нужно уложиться в сроки. Он на меня возлагает большие надежды, неудобно будет, если не оправдаю.
– Харис Фаизович! У Вас все получится! Вы такой молодец. А какие поучительные были Ваши семинары. Если когда-нибудь стану работать со студентами, то я уже точно знаю, как их заинтересовать, - искренняя улыбка засияла на лице Зубаржат. – Я, как Вы, хочу стать философом, уже решила для себя. Буду заниматься смыслом жизни, мне это очень интересно.
– Странно все же. Тема очень щепетильная и тяжёлая, многие мужчины обходят ее стороной, – удивился Харис Фаизович. – Не могу понять интерес к этой проблеме совсем ещё юной девушки...
Харис Фаизович внимательно вслушивался в сбивчивый рассказ Зубаржат, и перед его глазами оживала картинка, перевернувшая жизнь одной и мировоззрение другой. Вот она, первая, – хорошо одетая, сытая, выросшая в достатке и в объятиях родителей счастливая студентка института. Вот она, другая, – рано потерявшая родителей и косившая сено тонкими ручонками. Она помнит песни своего отца и до безумия любила единственную родную кровиночку, бабушку, которая умерла, так и не успев узнать, что ее внучка поступила в институт. У первой, которую вдруг бросил парень, – несчастная любовь и открытое окно, в которое она хотела выпрыгнуть, не желая жить. Но ее успела удержать другая, начитавшаяся умных книг, которая точно знала, что жизнь – это священный дар, с которым человек не имеет права просто так расставаться. Первая пошла к подруге, и, когда на неё напали её пьяные друзья, она выпрыгнула из окна, сломала позвоночник и на всю жизнь осталась инвалидом. Другая пришла в больницу попрощаться перед отправкой больной домой…
Она смотрела на неё и никак не могла понять одного. Почему человек не знает цену своей здоровой, полной счастья жизни и просто так может играть со смертью из-за какой-то неразделенной любви? И почему этот же человек так цепляется теперь за жизнь в инвалидной коляске? В глазах Зубаржат было недоумение. Может, философы должны учить людей ценить жизнь, находить в себе силы, бороться, стремиться к счастью. Она не знает и хочет разобраться.
Харис Фаизович промолчал. Он думал о чем-то о своем, а затем задумчиво протянул руку девушке:
– До свидания, Зубаржат. Мы с вами договорились. Я напишу Вам письмо, чтобы знали мой адрес. Будем надеяться, что скоро мир станет богаче ещё на одного философа.
В дверях Харис Фаизович резко обернулся и вдруг спросил, верит ли Философия в любовь с первого взгляда.
– Да, – еле прошептала Зубаржат.
– И я верю, – улыбнулся он. – Успехов Вам, Философия!
И ушёл, тихо закрыв за собой дверь.
Время, как колесница древних воинов, медленно покатилось вперёд. Необыкновенная весна, привнесшая удивительные события в жизнь подруг, плавно перешла в лето, долгие каникулы, а затем и в новый, завершающий студенческую судьбу учебный год.
Зайнаб целыми днями пропадала с Азатом по музеям и концертам, допоздна засиживалась в его комнате, так же, как и раньше, пропускала лекции и хрустела кедровыми орехами. Запустила учебу и не стала готовиться к экзамену драконихи. Все бегала к универмагу к гадалке, отдала всю стипендию и на сто процентов была уверена, что сдаст минимум на «хорошо», как нагадала бабка. Не получилось. Завалила сразу. Не сдала и во второй раз, даже волосы перекрасила в свой цвет, не помогло. Только в третий раз дракониха сжалилась, и впервые в зачетной книжке Бабочки появилась «слабенькая-преслабенькая троечка с авансом». Всю ночь Зайнаб проплакала, после махнула рукой и купила себе новое платье.
Харис Фаизович жил в Москве, писал свою диссертацию, сочинял Зубаржат философские письма, изредка приезжал домой и непременно заходил к девчонкам и оставлял Философии журналы и книги.
Сафия получала весточки от Шакира и старательно на них отвечала, подробно описывая учебу, студенческий быт и жизнь подруг, которые тоже заимели, как она, женихов.
Как цветок расцвела Зубаржат. Хасан приходил раз в неделю, они долго гуляли по городскому скверу, ходили в кино и строили планы на будущее. Хрупкая девушка решила, что она, наконец, прислонилась к надежному и сильному плечу. Училась на «отлично» и находила время, чтобы переводить работы Оккама, привезенные Харисом из Москвы, с английского на русский язык.
Осенью вместе с подругами на выходные съездила в гости к родителям Хасана помочь убрать уродившуюся как никогда картошку. Отец Хасана, веселый, добродушный, невысокого роста, но ещё крепкий старик, по-видимому, намного старше своей жены, встретил девушек с распростертыми объятиями. Смачно их перецеловал, больно уколов чёрными усами, и в первый же вечер таинственно исчез прямо из-за накрытого в честь приезда сына стола. Хасан пошёл его искать, но не нашёл и после о чём-то долго говорил с матерью на кухне. Уже под утро Зубаржат слышала тихую перепалку между родителями Хасана, обрывистую речь жены и недовольное шипение старика.
Мать Хасана, Хасна-апай, высокая и статная, напомнила Зубаржат бабушку – такая же степенная, с цепким взглядом и сильными, крупными руками. Девушки пошушукались между собой: какая же неправильная весна могла вскружить головы этих совершенно разных людей. Вот, живут вместе, отстроили крепкое хозяйство, родили красавца-сына, как две капли воды похожего на свою мать с чёрными как смоль волосами. Чернобровая Хасна-апай, лицо которой все ещё сохраняло следы яркой красоты, и похожий на иссохший пень юркий и вертлявый старик, на лице которого застыла добродушная улыбка, словно были из двух разных миров и случайно оказались под одной крышей. Подруги решили, что любовь просто зла...
Ещё девушек поразила необыкновенная манера разговора Хасна-апай, которая через слово искрометно сыпала неизвестными девчонкам пословицами и поговорками, которые были так к месту и так украшали ее речь, что Сафия тихонечко начала записывать за ней то, что успевала запомнить. Подругам даже стало жаль сокурсниц-филологов, каждое лето выезжающих на фольклорную практику и страдающих от нехватки оригинального, как они говорили, материала. Вот она, народная мудрость, даже искать не нужно, сел на поезд, ночь поспал, и вот тебе свежий, нетронутый, никому ещё не известный фольклор, бессмертное творчество народа! Подумав, решили потом поделиться своими мыслями с руководительницей фольклорной практики филологинь, благо ее племянница училась с подружками на одном курсе. Пусть приезжают и радуются, не жалко же, и на всякий случай предупредили хозяйку.
Убрав картошку, попарившись в баньке и наевшись до отвала жирной баранины, подруги собрались домой. Снова целовались с любвеобильным хозяином, загрузили в пакеты картошку и гостинцы, обнялись по очереди с Хасна-апай и уехали, напоследок помахав рукой деду, который от избытка чувств и похмелья украдкой вытер скупую слезинку.
После зимних каникул, отпросившись в своих деканатах на несколько дней, все вместе дружно сели на московский поезд и, как снег на голову, свалились в гости к Харису Фаизовичу, который от неожиданности и радости чуть не передушил в своих объятьях подруг и не переломал, пожимая, руки друзьям. Харис Фаизович показал им Москву, Мавзолей, Третьяковку и музей Пушкина, угостил «Эскимо», покатал на метро, повёл подруг в ЦУМ и ГУМ, где они, мужественно отстояв длиннющую очередь со всего Советского Союза, купили недорогие югославские сапожки из настоящей кожи! А ещё он подарил Зубаржат два томика Аристотеля и набор очень красивых разноцветных шариковых ручек для работы, как он сказал, над диссертацией.
Жил он в огромном 17-этажном Доме аспиранта и стажера в самом сердце столицы, в котором студенты разной национальности и цвета кожи из разных стран в экзотических этнических одеждах каждый вечер устраивали интересные вечера, концерты и представления. Что ещё нужно исторической душе для полного счастья! Ребята были в восторге, бегали от мероприятия к мероприятию, украдкой разглядывали черных как уголь африканских студентов в диковинных украшениях и одеяниях. Каждое утро вдоволь наедались в студенческой столовой дешевых и вкусных сосисок, бутербродов с сыром, запивая их сладким кофе. Единственное, что немного портило настроение гостям, так это ломившиеся от дефицитной в родном городе колбасы, индийского чая и башкирской сгущенки полки московских гастрономов. Но это было уже не так важно! Ребята вращались в гуще интернациональной студенческой жизни, веселой, необычной, яркой, насыщенной, в которой слились воедино русский и английский, белолицые и темнокожие, Африка и Европа, Азия и союзные республики. Тут же познакомились со студентами из Казахстана и Узбекистана, разговаривали каждый на своем языке и отлично понимали друг друга! Вот это было здорово! С ребятами, приехавшими из других стран, Зубаржат и Азат-профессор спокойно говорили на английском, переводили остальным песни, чужую речь, названия плакатов и газет, которые украшали фойе и этажи общежития. Харис Фаизович познакомил их с иностранцами-историками, и всем было очень весело и интересно, ведь студенческая душа не ведала национальных границ. Не понравились ребятам только европейские девчонки: бледнолицые, как слабенькие ростки жухлой весенней картошки, вынесенной для посадки из подполов, сухопарые да ещё со светлыми волосами и белесыми ресничками. Все вспомнили слова-шутку преподавателя по новейшей истории европейских стран, что в эпоху средневековья костры инквизиции под корень ликвидировали миллионы красивых западных девушек и женщин, которых обвинили в колдовстве.
– Слава Богу, что мы, раскрасавицы, родились в нашей стране, в советское время, а то давно бы живьём побросали бы нас в огонь и прах бы развеяли над землёй, – пошутила, в свою очередь, Зайнаб.
А Зубаржат познакомилась с Терезой, приехавшей изучать философию с небольшого королевства на острове Тонга, что на Тихом океане. Жизнерадостная, из знатного рода, очень милая и простая в общении, но пышнотелая до неимоверных размеров, что подружки решили, что их новая знакомая чем-то серьёзно больна. Все оказалось намного проще: Тереза – идеальное соответствие канонам красоты на своей родине. Тереза рассказала Зубаржат, что красивая девушка в их обществе обязательно должна быть очень пышной, круглой и мягкой, и если девица на выданье не тянет минимум на сто килограммов, то может остаться в старых девах. Именно поэтому их с детства старательно и упорно кормят жирной свининой, у них даже есть специальное, очень сытное и вкусное блюдо, «лу-пулу» называется.
– В нашем государстве сегодня эталоном красоты считается королева, которая весит около 200 кг, – сказала она тогда.
У Терезы ещё нет жениха, но ей недавно очень понравился полинезийский студент-физик, с которым она познакомилась на этновечере, но он об этом не догадывается. Девчонки обменялись адресами и решили, что будут переписываться, и, кто его знает, может, когда-нибудь встретятся ещё.
После Москвы все ходили окрылённые, только Хасан стал каким-то угрюмым, стал приходить реже и говорил, что проходит ответственную производственную практику на химзаводе.
Подруги, затаив дыхание, ждали новую весну. Она тоже обязательно должна была стать необыкновенной, как и прошлая, хотя бы потому, что на носу госэкзамены, защита дипломов, распределение и новая, самостоятельная, большая жизнь. С особым трепетом считала дни Сафия, каждый раз с особой торжественностью отрывая листки большого календаря. Она ждала из армии своего Шакира. Силы терпеливой Сафии постепенно иссякали. Всегда степенная и спокойная девушка вдруг, на удивление подругам, начинала громко петь или тихо плакать, цеплялась к мелочам или кидалась обнимать Зайнаб с Зубаржат. Подруги все понимали и делали вид, что ничего не замечают: целых два года Сафия не видит своего любимого, а они по своим за неделю тихо сходят с ума...
Наконец-то, после тайных ожиданий, наступил необыкновенный день и нынешней весны. Сафия и Зубаржат получили письма и, радостные, взялись за чтение. Сафия торопливо пробежалась по листочкам и, взвизгнув, как ребёнок запрыгала вокруг стола, уронила на пол вазу с мимозами и до смерти напугала уткнувшуюся в своё письмо Зубаржат.
– Ур-р-ра-а-а-а! Ур-р-ра-а-а-а! – заорала она своим низким грудным голосом. – Шакиру дали внеочередной отпуск! Какую-то военную операцию провернул! Военная тайна пока. Как приедет, в ушко мое нашепчет. Конспиратор. Вот молодец какой! Он у меня настоящий батыр с храбрым сердцем! Как я по нему соскучилась!
– Твой Шакир – надёжный и добрый парень. Как мой отец, – Зубаржат с улыбкой собрала упавшие ветки мимозы и снова поставила их в вазу.
Вдохновлённая Сафия закрутилась по комнате, бросилась к баяну, нажав на кнопки и выжав из него какие-то дикие звуки, снова закружилась, озорно смеясь, как Зайнаб. Успокоившись, села за стол.
– Что пишет Харис Фаизович? Только осторожней, как бы твой Хасан-ревнивец не увидел, – забеспокоилась она. – Черные глаза свои вытаращит, усами своими зашевелит, ну точь-в-точь как чёрный таракан. Закипит, запыхтит, как самовар. Дурным он стал, раньше совсем другим был. Год только как познакомились, а ведёт себя как законный муж. Если честно, нормальные мужья себя так не ведут. Во даёт, Ус!
– Перестань, Сафия, – улыбнулась Зубаржат. – Что он тебе такого сделал?
Сафия пожала плечами и затараторила, как Зайнаб. Хасан, оказывается, как две капли воды похож на их задиристого чёрного петуха. Эта бессовестная птица, вместо того чтобы защищать своих наседок, все бегает по соседским курам, а однажды до крови заклевал безгрешного петушка старой соседки, который случайно забрёл на их двор. Ладно, успели полоснуть ножом и положили в суп, а взамен бабке отдали самую толстую пеструшку-несушку.
– Что ты его сравниваешь с бегающим в чужой курятник петухом? – насторожилась Зайнаб. – Видела с кем-нибудь?
– Э-э-э-э-э-э, нет, нет, – замялась Сафия и отвернулась в сторону, что-то напевая. – Ну просто на нашего чёрного петуха похож – и все.
– Хасан – хороший парень, добрый, сильный, только почками мучается, жалко иногда становится, – Зубаржат вздохнула. – Горячий, да, есть такое. А ревнует, потому что любит сильно. Сам так говорит.
Сафия встала, молча отошла к окну. Она недавно прочитала очень поучительную и очень правильную статью, где чёрным по белому было написано, что ревность и настоящая любовь несовместимы. Наоборот, ревнивец, как мифологический Нарцисс, любит только себя, смотрит на свою половину как на личную собственность, которую можно унижать подозрениями, истязать всякими домыслами. И зачастую ревнивые – страшные люди, страдающие комплексом неполноценности, утверждающиеся за счёт унижения ни в чем неповинного родного человека и получающие от этого удовольствие. Сафии стало страшно.
– В душе каждого из нас живет маленький Отелло, – словно прочитала ее мысли Зубаржат. – Помнишь, мама Хасана сказала тогда: «Кто не ревнует, тот ишак». Человек же, Сафия, не безмозглое животное, а живая душа.
Сафия промолчала. Совсем с ума спятила от своей любви Зубаржат, ничего не видит, ничего не замечает. В той статье ещё было написано, что в основном ревнуют те, кто сам изменяет, потому что думают, что все такие, как они сами. И пример очень интересный из жизни привёл автор. Встретился женатый мужчина с любовницей в ресторане. Та в нарядном платье, дорогих украшениях, им же подаренных, с новой красивой причёской, как хитрая лиса, ластится к любовнику, ласковым голосочком шепчет нежные слова, томно спрашивает, когда же он разведётся и они, наконец, будут вместе? Любовник дарит ей дорогое кольцо, клянётся в вечной любви. Вернувшись домой, поцеловал маленького сыночка и, увидев жену с новой прической, спросил:
– Что ты делала сегодня, дорогая?
– Оставила ребёнка соседке и сходила, наконец, в парикмахерскую, – улыбнулась в ответ жена.
– Я все знаю! – завопил муж. – После парикмахерской ты надела своё лучшее платье, побежала в ресторан на свидание к любовнику, шептала ему жаркие слова, целовала-обнимала, клялась в любви и спросила, когда же вы будете вместе. Ну, когда уйдёшь от меня? Говори, подлая! Он тебе ещё золотое кольцо подарил. Куда ты его спрятала, покажи немедленно!
Сафия представила на месте этой несчастной свою подружку. Ей стало плохо, потому что она знала одну нехорошую тайну и не решалась рассказать ее подруге. Расскажет – плохо, промолчит – тоже плохо.
– А я верю Хасану. Он просто боится, что Харис Фаизович приедет и увезёт меня в Москву, – голос Зубаржат раздался рядом. – Я ему говорю, что он только друг, мой учитель, а Хасан не верит...
Сафия уже не слушала ее. Может, действительно, у каждого своя жизнь, свой выбор. Сафия тряхнула головой и посмотрела на доверчивую Зубаржат. Внутренний голос еле слышно пролепетал ей: молчи, это не твоё дело, у каждого своя лужа, как говорил Харис Фаизович. Зубаржат – мудрая девушка, разберётся! Вот и автор вчерашней статьи в женском журнале дает совет: не живи и не готовь по чужим рецептам. Но все равно Харис Фаизович был бы надежным, верным и любящим мужем для ее Зубаржат. Как она не видит?
– Что пишет Харис Фаизович? – спросила Сафия.
– Я спросила, к кому из наших философов лучше пойти в аспирантуру и как это лучше сделать, – ответила она. – Вот это и пишет.
Девушки замолчали. Зубаржат не понравились поведение подруги, ее хмурое лицо, бегающие глаза. Ей показалось, что Сафия что-то не договаривает и скрывает от неё. Ей стало грустно. Заметила это и Сафия.
– Как тепло на улице сегодня, – прервала затянувшуюся тишину Сафия. – Солнышко светит. Слушай, давно хочу спросить, а что с почками твоего Хасана? Он же деревенский парень, здоров и силён как бык, в армии не служил. Странно как-то.
– Застудил он их, ещё в юности, – нехотя ответила Зубаржат.
– А что случилось-то? Ладно, Закира из соседней комнаты всю зиму в капронках пробегала, чуть без почек не осталась, твой-то что?
– Язва ты, подружка, – улыбнулась Зубаржат. – Я, кстати, плакала, когда Хасан рассказал эту историю...
Все оказалось совсем несмешным. Однажды зимой Хасан, взяв топор, пошёл в лес через речку за заготовкой для сломанной оглобли. За ним увязался здоровый и мохнатый, как нестриженый баран, Алабай. Пёс радостно прыгал вокруг хозяина, это был его первый в эту зиму поход в лес. Река недавно стала, и Хасан вместе с псом пошли не в обход, по мосту, а по сверкающему и прозрачному молодому льду. Красота какая! Хасан вертел вокруг головой и потирал уши, сразу же прихваченные морозцем. Алабай, весело виляя хвостом и пугая нахохлившихся от холода птичек, с громким лаем, чуть не сбив с ног хозяина, помчался вперёд и в считанные секунды провалился под лёд, который хрустнул, как расколотый стакан. Пёс отчаянно забарахтался в полынье, пытаясь выбраться, но треснувший лёд, под тяжестью мокрой псины, начал крошиться дальше. Хасан подполз к Алабаю, пытаясь его вытянуть, но лёд под огромными лапами пса, который пытался зацепиться за его хрупкие кромки, стал рассыпаться на мелкие кусочки, как треснувшее стекло. Наконец, и уже обессилевшее животное, и Хасан, который никак не мог вызволить друга из смертельного плена, вдруг словно поняли, что это – конец. От душераздирающего и пробирающего до дрожи в теле нечеловеческого воя почувствовавшего свою близкую смерть Алабая взметнулась в небо стайка прикорнувших на прибрежной иве воробьев. Хасан, чтобы не слышать дикие подвывания тонущего пса, лихорадочно пополз к берегу. Наконец, скулёж прекратился, слезы брызнули из глаз Хасана, но вдруг странный шум внизу, под своим ползущим телом, заставил его содрогнуться. Из-под прозрачного льда на него смотрели полные отчаяния огромные глаза плывшего подо льдом за хозяином Алабая.
– Спаси меня, своего верного друга, ты же человек, ты же можешь все, – словно молили его эти глаза.
Хасан помнил только одно: вскочив и выхватив топор, начал с остервенением рубить этот ненавистный лёд, и с каждым взмахом оглушенный пёс уходил на дно. Но вот, наконец, в образовавшуюся небольшую лунку Хасан успел схватить Алабая за хвост и, быстро вырубив вокруг псиной головы лёд, вытащил друга на поверхность. Так они и ползли вместе к берегу: Хасан, ревевший на всю округу, как девчонка, от счастья, и покрывшийся на морозе коркой льда мокрый мохнатый пёс, подталкиваемый обессилевшим хозяином. Но у самого берега снова треснул лёд, и оба ушли под воду. К счастью, было неглубоко. Схватив несчастного за шерсть, Хасан, мокрый по грудь, вытащил его на берег. Домой Алабая Хасан приволок за хвост. Словно чувствуя беду, Хасна-апай первый раз в жизни еще с утра затопила баню, которая почти уже была готова. Она долго отогревала после обоих.
– Вот тогда он и застудил свои почки, – вздохнула Зубаржат. – А Алабай, сказал Хасан, до самой смерти речку обходил за версту.
– Вот история, расскажешь кому – не поверит. Хоть кино снимай! – хлопнула себя по коленкам прослезившаяся Сафия и, заметив взгрустнувшую подругу, спросила: – Что распечалилась? С почками живут и очень долго. Просто лечиться вовремя надо и беречься. Он у тебя не пьёт и не курит, будет начальником большим. Одни усы чего стоят! А в своём чёрном пальто он вообще на министра похож, так что не волнуйся.
– Вы никогда не спрашивали с Бабочкой, я потому и не рассказывала, – пропустив мимо ушей слова подруги, продолжила Зубаржат. – Я тоже, как Алабай, боюсь большой воды.
И тихо начала говорить, отвернувшись к окну, чтобы Сафия не видела ее глаза. Все, что медленно, прерывая дыхание, вспоминала Зубаржат, до мелочей, вставало перед глазами Сафии.
Вот молодые и красивые родители Зубаржат, наконец-то, накопив денег, едут в райцентр за мотоциклом с люлькой, о которой Филус мечтал целый год. В ней можно и семью прокатить, и дров, и зеленой травы накошенной привезти. Жаль, бабушка не отпустила плачущую Зубаржат, мол, мартовское тепло ненадежное, застудите кроху. Вот, радостные, они, с гостинцами для дочки и бабушки, едут на новёхоньком мотоцикле с люлькой домой. Весенние сумерки спустились быстро, началась мартовская поземка. Чтобы до темноты успеть домой, Филус поехал не по объездной дороге, а по озеру, ведь лёд мартовский ещё крепок и надёжен. Он не знал, что бессовестные рыбаки-браконьеры, поленившись очистить от снега место для динамита, подорвали сегодня рыбу прямо на протоптанной ледяной дороге и оставили там открытую полынью... Ударившись головой о раскуроченный лёд, Гульназира, вылетевшая из люльки, сразу ушла на дно, Филус нырнул в глубокую ледяную воду, но ее там не было. Он кричал, звал на помощь, безуспешно нырял, нырял и нырял в эту безответную чёрную снежную кашу. Когда прибежали деревенские мужики, он был в воде, но ещё жив и без конца звал свою Гульназиркай-гюлькай. Еле вырубив топором примерзшие намертво ко льду руки Филуса, привезли его домой, и к ночи он тихо умер, так и не дождавшись свою Гульназиру. Тех подлых рыбаков так и не нашли, хотя приезжала, говорят, из райцентра целая милицейская бригада с капитаном...
Подруги обнялись. Сафия зарыдала, Зубаржат плакала молча. Так они и стояли, у открытого окна, за которым, уже тихо-тихо, как тогда, постанывала позёмка запоздавшего нынче мартовского бурана Акман-Токман.
– Сафия! Слышишь? – первой зашептала Зубаржат. – Если у меня когда-нибудь родится дочка, я ее обязательно назову Гульназирой. И буду звать ее «Гульназиркай-гюлькай» – как мой отец мою маму!
– Сестреночка моя славная! Дорогая моя девочка! – Сафия покрыла лицо подруги поцелуями. – Не расстраивайся ты только! У каждого своя судьба – что на лбу написано, говорила моя бабушка. Я чувствую, даже если и не бегаю, как Зайнаб, к гадалкам, что на твоём лбу написано только хорошее! Поверь мне!
В коридоре раздался заливистый смех Бабочки, легкой на помине, и тут же в дверном проеме появилась ее чёрная как смоль голова.
– Подруги! Сюрприз! – завизжала Зайнаб. – Сафия! Что подаришь за радостное сообщение? Говори давай, только быстрее! Идём завтра перекрашиваться в блондинку?
– Сказала же, не пойду и не буду! Надоела своими парикмахершами, – закипевшая Сафия вдруг увидела нетерпеливо выглядывающего из-за спины Бабочки Шакира в форме пограничника с большим чемоданом и остолбенела.
– Ур-р-р-а-а-а-а! Вот тебе твой Шакир! – торжествующая Зайнаб живо втолкнула в комнату парня.
Пальто и сумка полетели на кровать, девочки засуетились. Сафия медленно подошла, обняла гостя и удивительно спокойным тоном спросила, почему же он в письме не написал, что уже едет. Пельменей бы налепили вкусных с Зубаржат.
– Смешная такая! А где же эффект неожиданности? – заверещала довольная Зайнаб и потянула Шакира за рукав к баяну. - Вот твой драгоценный баян, зятёк, живой и невредимый, принимай! Каждый день пыль с него сдували! Вот тебе твоя Сафия! Тоже по очереди денно и нощно стерегли ее, как ты границу: от сглаза и от сплетен, вот!
Смущённый Шакир пришёл в себя и начал вынимать из чемодана гостинцы и подарки: огромную банку с икрой – на стол, Сафии протянул духи, девушкам – по платочку.
– Это вам, мои дорогие свояченицы-холостячки, из китайского шёлка. За труды, спасибо вам, – но тут же спохватился и подмигнул Сафии. – Да нет, ошибаюсь, вы ведь сейчас не одинокие.
С шумом сели за стол. Зайнаб, кокетливо повертевшись перед зеркалом, довольная, подбежала к Шакиру и звонко поцеловала его в щеку, окончательно смутив парня:
– Какая красота! Я на королевну стала похожа. Спасибо, зятёк, за платочек!
– У них там этого шелка, как шерсти у нас овечьей! – важно произнёс Шакир. – Среди шёлка рождаются, живут и на тот свет уходят.
– В древнем Китае даже Бог шелка был, – добавила Зубаржат.
Уже освоившийся Шакир живо подхватил разговор. У китайцев не только боги, но и анекдоты есть про этот шёлк. Типа, сын шелкопряда спрашивает у отца, где лучше жить: на шелковице или финиковом дереве? Тот отвечает, что, конечно, на финиковом дереве. Малышок захныкал, почему же они живут на этой старой шелковице, на что отец ответил, что ничего не поделаешь, родина, сынок.
– Вот-вот. Родину и родителей никто не выбирает, – подтвердила Сафия. – Вчера только прочитала в одной книжке.
– Многие после дембеля там останутся. Экзотика, шёлк, деньжищ можно заработать. А я – домой, в деревню к матери, хозяйство отцовское поднимать. Ей одной тяжело. Какой от сестер-невест толк? Овец заведу, коров породистых куплю, пасеку расширю. Сафия детишек в школе будет учить, а я стану... Э-э-э-э-э-э, – Шакир замялся и посмотрел на Сафию.
– Фермером, – шепнула заботливо Сафия.
– Точно! Фермером! – обрадовался Шакир.
Громко чихнула Зайнаб. Все рассмеялись. Бабочка схватила баян и всучила Шакиру:
– Давай, зятёк, а ну сыграй нам этот вальс красивый! «На сопках Маньчжурии» вроде! А то, поди, кнопки уже заржавели.
Шакир заиграл, девчонки, подхватывая друг друга, закружились по комнате, заливаясь смехом. Вошедшие Хасан и Азат с мимозами и тортом, увидев веселье, застыли в недоумении. Первым увидел гостей Шакир, положил баян и подбежал к ребятам.
– Я Шакир! Усатый и в черном пальто – значит, Хасан, голубоглазых нет, значит, Азат! Я давно про вас все знаю. Агентура хорошо работает! Здорово, ребята, – Шакир подмигнул Сафии и протянул гостям руки.
Зайнаб вприпрыжку выбежала из комнаты и уже через минуту с грохотом приволокла стулья и чашки от соседей. Сели за стол. Завязался степенный мужской разговор про службу, неспокойную нынче китайскую границу и погоду. Шакир даже рассказал забавную историю, которую услышал сразу по прибытии на службу, чтобы быть начеку и не поддаваться провокациям. Мол, совсем потеряли совесть китайские пограничники, завели дурную привычку. Как встречают советский наряд, что дети малые, начинают корчить рожи, быстро снимают свои штаны и показывают нашим одно своё желтое место. Раз так, два, совсем надоели нашим ребятам, но стрелять нельзя, бить – тем более. Что делать-то? Придумали! В следующий раз, как только китайцы обнажились, наши показали им портрет их великого вождя. Те, напуганные, быстро подняли свои портки, вытянулись по стойке смирно и отдали честь, а один-то не успел, так и стоял со спущенными штанами и дрожащей рукой у виска. А наши тут же все и сфотографировали. И после этого, говорят, китайцы вели себя очень даже прилично.
– Верить – не верить, не знаю, – подытожил Шакир, оглядывая загнувшихся в смехе ребят и прикрывших рот девчонок. – Но мне они всегда улыбались. Лицом-то как братья родные, да и фамилия моя почти китайская: Ва-ли-шин!
Ребята пришли в себя. Шакир попросил спеть их новую песню, о которой писала Сафия. Веселье продолжилось, пили чай с тортом и кедровыми орехами, наелись диковинной икры. Девочкам вдруг захотелось посмотреть на этот утопающий в шелках далекий Китай, по истории которого с таким трудом сдали экзамен даже отличники Азат и Зубаржат.
– А где ваш голубоглазый друг? – спросил Шакир и ласково посмотрел на Сафию. – Агентура сообщила, что он тоже очень хорошо поёт.
– В Москве, теперь он московский джигит, диссертацию свою дописывает, - доложилась Зайнаб. – Вот только зимой у него погостили на славу, столицу посмотрели. Со студентами-иностранцами в общаге одной жили. Смешные такие. Первый раз в жизни темнокожих людей увидела. Ничем не отличаются от нас, только высокие очень, кожа как сажа, зато зубы белые-белые, как снег. И ещё наша Зубаржат с Азатом с ними по-английски шпарили, как на башкирском, вот здорово было.
– Мы с Азатом с первого курса на дополнительные занятия ходим. Кстати, наши языки так похожи, звуки есть одинаковые, все время Анна Петровна нас хвалит за произношение. – Улыбнулась Зубаржат. – Видите же, жизнь другой становится. Границы открываются. Может, через несколько лет в другие страны, как к себе в деревню, будем ездить. Мне кажется, не только мы, но и наши будущие дети должны знать английский или немецкий, ну не знаю, кому как нравится.
Дети? Все как-то странно оживились, посмотрели с удивлением на Зубаржат, затем на Хасана, тот, в свою очередь, – на сконфузившуюся девушку. Как всегда, на помощь своей подружке кинулась Сафия.
– Что рты пооткрывали, муха весенняя залетит, – рявкнула она. – Что мы вам, вечные студентки исторического факультета? Вечные невесты? Как весна, так ваш брат и днем и ночью крутится возле нашей сестры. Будете с открытыми ртами ходить, не видать вам нас как своих ушей! Вот и ты, Шакир, не к матери поехал, а сюда, ко мне, примчался! Так что и замуж мы выйдем, и детишек народим, надо будет, и английскому научим. Вон, Зайнаб и Бабочка о дочках мечтают, а я сыновей хочу.
Ребята молча переглянулись, Азат незаметно крепко сжал руку Зайнаб. Потом они долго спорили о том, что знание языков очень нужно и историкам, и нефтяникам, и даже фермерам, что не зря русские дворяне обучали своих отпрысков многим языкам, потому что многоязычие полезно во всех отношениях, укрепляет память, оттачивает язык, расширяет кругозор. Вспомнили Терезу из Тонга: вон сколько интересного рассказала она своим новым друзьям. Решили, что их будущие дети обязательно будут знать свой родной башкирский, русский и обязательно хотя бы один иностранный, и после долго уговаривали Зайнаб записаться в кружок английского языка, исправить на «хорошо» свою тройку.
– Отстаньте от меня, – махнула рукой недовольная Зайнаб. – Вон, пусть Азат и Зубаржат грызут гранит английского языка. Как бы мне спокойно свой «синий диплом» получить, зато щёчки мои останутся красными! А то вон Гульфия-соседка в библиотеке прописалась уже, «красный диплом» ей снится по ночам, а лицо стало цвета глаз Хариса Фаизовича! Больно нужно!
– Не говори так, подруга. Вон, посмотри на Зубаржат: и лицо как кумач, и диплом будет без единой четвёрки, – возразила Сафия и вспомнила, как в Москве молодец-Зубаржат во всю разговаривала с Терезой на английском.
– Ну, вот, совсем замучила своей Терезой, – фыркнула Зайнаб, которой ещё тогда показалось, что иностранка украдкой поглядывает на ее Азата. – Пусть лучше веса набирается твоя Тереза, а то замуж ее не возьмут! И вообще мне кажется, что она была больная, просто нашла объяснение для вас – и все!
Ребятам пришлось просветить ничего не понимающего Шакира и рассказать о девушке из Тонга, и тут же все, перебивая друг друга, заспорили о красоте. Что традиции и каноны красоты, особенно женской, разные у разных народов. Что идеалом башкирской красота всегда считалась стройная, с тонкой, как у пчелы, талией, и с толстыми, как у Зубаржат, косами скромная и трудолюбивая девушка. Хасан подлил масла в огонь и добавил, что ее бабушка как-то говорила, что башкирская красавица ходит гордо, как лебедь белая, и в луже видит не отражение летящего в небе беркута, а его самого! Сафия заступилась за Терезу, которая ей очень тогда понравилась, и сказала, что никакая она не больная, а здоровая и влюблённая в жизнь полинезийская красавица и замуж она обязательно выйдет за любимого человека. Вдруг Шакир вскочил со своего места, многозначительно огляделся вокруг и сказал:
– Чудачки вы наши! Что вы тут о Терезе какой-то заокеанской беспокоитесь! Не пора ли вам самим замуж, девушки?
– Ой, только не говори, Шакир зятёк, что предложение сделаете нам, – закокетничала Зайнаб и прошлась, покачивая бёдрами, мимо Шакира, больно ущипнув его за руку.
– Почему бы и нет? – заорал от неожиданности и боли Шакир и посмотрел на ребят. – Почему бы и нет? Вы же согласны, парни?
Ребята, в свою очередь, закивали головой, а Зайнаб пожала плечами. Конечно, ради Бога, они согласны! Девчатам, пока их замуж зовут, нужно соглашаться немедленно! Только на прошлой неделе прошло собрание курса: сказали, что всех «краснодипломников» ждут в аспирантуру, дадут им отдельные комнаты в этой общаге. А на факультете только Профессор и Философия идут на «красный диплом»!
– Ну и что? – Сафия недовольно взглянула на подругу.
Как «ну и что»? Зайнаб выйдет замуж за Азата, Философия – за Хасана, а она с пограничником – в деревню, сторожить фермерское хозяйство, и каждое утро в большой пуховой шали будет ходить в школу – учить детишек истории! Вот и все!
– Точно! – подпрыгнул от счастья Шакир. – Я заочно поступлю в техникум на зоотехника, заведу огромную ферму и вам, горожанам, подарю по барану и бычку! Будете лопать на удовольствие!
– Какой же ты умный, Шакир-дружок! – похлопал его по плечу Хасан.
– Хватит уже, шутки какие-то неправильные пошли, – серьёзная Зубаржат укоризненно посмотрела на развеселившуюся компанию и Хасана.
– А мы не шутим, мы серьёзно, – ребята посмотрели на своих девушек.
Довольный Шакир поделился ещё одной мыслью. У него в конце мая дембель, у ребят диплом. Он приезжает, и после защиты все дружно идут с заявлением в ЗАГС! И ещё. Они с Сафией давно мечтают о сыновьях, минимум о двоих, даже имена придумали, но пока держат в секрете. Оба выросли среди девчат, и от нянек не будет отбоя, в очереди будут стоять, как за какими-то сапожками в Москве. А у Хасана и Азата будут дочки. Это точно, так невесты их решили, как сообщила агентура.
– Какой же ты все-таки хитрый, друг Шакир, – ухмыльнулся Хасан. – Почему тебе сыновья, а нам девочки?
– Сразу видно, что нефтяник, а не историк, как говорит моя любимая, умница моя большая! – улыбнулся Шакир, обняв Сафию. – В перспективу историческую смотреть надо. Вот будут у нас сыновья, покусают ваших девочек за ушки, и будем сватьями, будет к кому в деревню в гости ездить!
Ребята согласились и ударили друг друга по рукам. Взяли каждый по ветке мимозы, встали перед своими девушками и поочередно торжественно позвали их замуж. Подружки переглянулись, дружно кивнули головой и посмотрели на календарь. Этот необыкновенный день необыкновенной весны они запомнят на всю оставшуюся жизнь, это точно!