№12.2017. Шрш Рабинович. Литературный перекресток. Антикварная лавка

Шрш Рабинович – в первую очередь, музыкант, во вторую – автор песен и поэт. Родился 29 февраля 1988 года в г. Кумертау. В 2008 году собрал рок-группу Дейта Мейра. С 2012 года живёт в Уфе.

Шрш Рабинович

АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА

Рассказ

В середине прошлого века я жил в Ливерпуле, работал в одной антикварной лавке, коих в Англии вообще и в Ливерпуле в частности немало. Не помню, какой это был год, то ли конец 50-х, то ли начало 60-х. В антикварной лавке я занимался починкой старых вещей, часиков, фотоаппаратов, радиоприёмников. И я прекрасно запомнил тот день, когда он зашёл к нам в магазинчик – скромный парнишка, с худеньким лицом и в очках, через окуляры которых были видны внимательные и спокойные глаза. «Привет, дружище, меня зовут Джон, не мог бы ты посмотреть?» – и тут я заметил, что в руках юноша держал чехол с гитарой.

– Извините, мы не принимаем музыкальные инструменты!

– Нет, нет, я не на продажу, мне починить бы.

– Но и музыкальными инструментами мы не занимаемся. Я чиню в основном электроприборы, кое-что понимаю в механике.

– Так это и есть электроприбор. Электрогитара.

– Электрогитара?

Надо сказать, я много раз видел электрогитару на картинках и о существовании оной знал, но никогда не встреча её живьём. Джон расстегнул пуговицы на чехле, и я увидел её. Она была очень красива. «Так. Давайте-ка пройдёмте сюда, в мою мастерскую, не будем стоять у прилавка», – я взял гитару в руки и кивком головы пригласи Джона пройти в мою коморку. Инструмент оказался очень тяжёлым – это меня удивило. Неужели вот с такой тяжёлой махиной люди выдерживают целые концерты, хотя тут же я вспомнил, что некоторые военные стоят с более тяжёлыми вещами, более продолжительное время и с более важной задачей. Я начал откручивать панельку электрогитары и параллельно завёл беседу с моим гостем.

– Вы музыкант?

– Да. Я музыкант, но я нигде не учился. Самоучка. У нас есть группа. Четыре человека. Правда, с барабанщиком постоянно какие-то проблемы. Не можем найти постоянного.

– А что вы играете? Джаз?

– Нет. Это не джаз. Это скорее рок-н-ролл.

– Мне нравится Чак, Бадди и, конечно же, Элвис.

– Это не похоже на то, что делают Чак или Бадди, или Элвис. Хотя мы тоже очень любим их. Может, на какую-то смесь из них. Мы сами не знаем, что это за музыка, но играем как умеем, как получается и как нравится.

– А можно вас где-нибудь послушать?

– Да, нас, конечно, можно послушать, но это зависит от того, сделаете ли вы мне гитару. Впрочем, может быть, через пару месяцев мы запишем несколько песен на одной студии. Но у нас пока нет денег на запись. За концерты платят немного, хотя даже вообще не платят. Говорят, что гитарные ансамбли вышли из моды, а мы люди совсем неизвестные.

– Ну а вы поёте только свои песни что ли? Может, вам стоит петь что-то известное? За известное, наверное, платят.

– Конечно, мы поём не только свои песни. Мы поём вообще всё. Концерты длятся по пять-десять часов. Своих песен за всю жизнь не сочинишь на такой концерт. Хотя у нас пишут все. Есть у нас в группе Джеймс Пол, он пишет очень много и очень мелодичные песни.

– Джеймс Пол? Ты так и назывешь его двойным именем? (Мы постепенно переходили на ты). А почему не просто Джеймс или не просто Пол?

– Не знаю. Не задумывался об этом. Как он мне представился, так я его и называю...

…Надо сказать, что Джон мне показался очень интересным. Очень общительным, но слегка раздражительным парнем. Впрочем что-то было в нём, какой-то стержень внутренний… Гитару починить на шару не получилось, и я сказал Джону, что посмотрю её и чтоб он заходил завтра.

В конце рабочего дня я сходил домой, перекусил и вернулся в мастерскую. Дома было нечего делать. Я уже окончил колледж и отслужил в армии, но всё ещё не становился взрослым мужчиной, хотя и подростком назвать меня тоже уже было нельзя. Это был какой-то переходный момент. У меня не было подруги, а друзья по колледжу уже уверенно шагали во взрослую жизнь. Всё это приводило к тому, что вечера мои проходили либо за книжками, либо в мастерской. Я чинил гитару Джона, нужно было перемотать обмотку в звукоснимателе, хотя тогда я не знал, что эта деталь называется звукоснимателем. Я сидел, мотал катушку, курил и думал, что хорошо бы, если бы и у меня было тоже какое-то дело, как и у Джона. Я бы не думал ни о возрасте, ни о перспективах, ни о том, чем занимать свои вечера. Я просто приходил бы и играл. А куда приходил бы? Где они играют? Как вообще происходит всё это? Наверное, существуют какие-то репетиции, где ребята собираются, разучивают новые песни, что-то придумывают. Всё было ужасно интересно, и тут я вспомнил, что Джон говорил о том, как они не могут найти нормального постоянного барабанщика.

Джон пришёл не на следующий день, а через день. Я начал издалека, что тоже хотел бы поиграть на каком-нибудь инструменте, хоть на тех же барабанах и Джон потянул меня на их репетицию. Я шёл с каким-то трепетом в груди. Внутри меня было ощущение, что скоро, совсем скоро случатся какие-то великие перемены в моей жизни. Было чёткое осознание того, что прямо здесь и прямо сейчас происходит нечто очень важное. Репетиции проходили в саду за домом. Ребята играли на обычных гитарах, а мне дали какую-то пустую канистру и картонную коробку. Я должен был ладошкой в канистру бить сильную долю, а в коробку слабую. Тум-тыщ, тум-тыщ. Задача несложная. Схватил всё на лету. Помню чувство, когда я впервые услышал их песни. Что это были за голоса? – Чистенькие и совершенно новые, не похожие ни на одного из популярных тогда певцов. Мелодии песен отдавали невероятной простотой. Уже после первой репетиции я шёл домой и не мог выбросить из головы один из мотивов, который сочинил Джеймс Пол. Джеймс Пол вообще был потрясающим мелодистом. Предположим, если Джон сочинял песню и показывал её нам, то Джеймс Пол мог попробовать спеть её, но из его уст она звучала совершенно иначе, хотя и аккорды и сама мелодия оставались теми же. Но самое крутое было, когда Джон и Джеймс Пол начинали петь в два голоса. Не помню, кто именно, но кто-то из них учился в церковной певческой школе и поэтому мог на имеющуюся мелодию сразу сочинить второй и третий голоса. Чуть выше или чуть ниже. Всё это звучало не просто круто, а божественно круто.

Шли дни, и группа наша стала звучать гораздо лучше. Стучать мне понравилось, и вроде как у меня получалось. На одну из своих зарплат я купил себе подержанные старенькие барабаны. Первое время было тяжело переучиваться стучать «канистру» не рукой, а ногой, но потом привык, зато освободившаяся рука могла бить по тарелкам, добавляя в музыку ребят особый шарм. Мы начали играть в одном баре. Концерты были действительно изнурительными. Стартовала программа обычно часиков в десять вечера, а заканчивалась в пять утра, когда уходил последний посетитель. С одной стороны, это была хорошая школа – на выносливость, импровизацию, сыгранность и расширение репертуара. Но, с другой – мы чудовищно уставали. Мы уставали от звука и уставали от инструментов. И Джон, и Джеймс Пол срывали голоса каждый вечер. Им повезло: в отличие от меня, они не работали, а я после концерта только успевал завезти домой барабаны, принять душ и бежал в антикварку, в которой полдня клевал носом, а вторые полдня делал вид, что пошёл чинить принесённый хлам, а на самом деле мертвецки спал, закрывшись в коморке. Принесённый хлам, естественно, не чинился, у начальника возникали претензии, меня собирались уже заменить, но мне было плевать. В моей жизни появилось что-то совершенно новое. Что-то, что важнее всех этих работ, карьерных лестниц и того подобного.

Я бы мог ещё много чего вспомнить, не хватит и недели, чтобы всё это рассказать, но припомню только один момент. Мы уже собирались записывать свою первую песню на одной из студий. Шли переговоры, мы отказались от выступлений в баре и усиленно сели за оттачивание нескольких композиций. В те годы на студию нужно было принести пять-шесть песен и компания звукозаписи сама должна была решить, какие песни брать, а какие нет. Однажды после репетиции мы пошли к моим родителям. Мама наготовила всяких вкусностей по случаю какого-то праздника и, наевшись, мы сидели у меня в комнате и слушали радиоприёмник. Я помню, как услышал первые аккорды песни «Love Me Do». Этот момент, наверное, я никогда не забуду. Звучала губная гармошка, и два-три голоса пели незамысловатый текст. Пели и играли эти ребята просто невероятно. Нам до них было расти и расти. Я не смогу подобрать слов, чтобы описать свои ощущения. Это была какая-то инопланетная музыка. Как будто даже не музыка, а какой-то наркотический газ. Я никогда раньше не слышал ничего подобного. Я посмотрел на Джона и Джеймса Пола и увидел, что их челюсти отвисли до пола, впрочем, как и моя. Так мы впервые услышали «Битлз» и на всю жизнь стали их фанатами. Забавно, что эти ребята были родом из того же городка, что и мы, и играли буквально в соседнем баре через дорогу, но ни я, ни кто-либо из ребят никогда не слышали о них, не были с ними знакомы. Никаких общих знакомых, соседей, дальних родственников, иными словами – никаких точек пересечения.

Наша группа так и не стала популярной, да и после всемирной битломании было бы глупо, наверное, даже надеяться на какую-либо популярность. Но мы играли очень долго, годов до 70-х, 80-х. В нашем уютненьком баре до его окончательного закрытия, и в нашем саду. «Битлз» для нас стали учебниками. Каждый новый альбом снимался от и до. Разучивались все песни, какие только возможно было выучить и повторить, а смерть Джона Леннона в 1980-м воспринималась как личная утрата, и надо сказать, что именно после неё играть хотелось всё меньше и меньше. Вместе с Ленноном умерла молодость, а в середине 90-х я и вовсе уехал из Европы в Соединённые Штаты Америки. Но...

Хочу напоследок сказать, что интуиция – удивительная вещь. В тот день, когда я шёл на свою первую репетицию, я чувствовал, что в моей жизни что-то очень круто изменится – так оно и вышло. Неисповедимы пути Господни, и Он дал мне шанс испытать это чувство ещё раз. Не так давно, несколько лет назад, я точно также чувствовал, что стою на пороге крутых перемен, когда открывал свою собственную антикварную лавку. Продажа старых вещей – хорошее занятие для того, кто сам стал старой вещью. По крайней мере, я могу очень многое рассказать о своих товарах-экспонатах. В моей лавочке очень уютно, взял себе молоденькую помощницу Джейн. Возится с налогами, отчётами и прочей бумажной работой. В последнее время приходит на работу невыспавшаяся, и всё чаще роется в своём ноутбуке. Надо бы заменить её.