Все новости
Проза
9 Января 2018, 19:38

№12.2017. Ишбулатова Лариса. Литературный перекресток. Добрые сказки

Лариса Леонардовна Ишбулатова родилась в 1968 году в Уфе. Занималась в литературном объединении при газете «Ленинец» под руководством поэта Рамиля Хакимова. Окончила филфак БГУ. Работает учителем-логопедом. Публиковалась в газете «Ленинец», журналах «Литературный Башкортостан», «Бельские просторы» и т.д. – Л-л-л-л, – звук тянулся и тянулся, катился и катился и выкатывался в окно, где светило солнце. За окном играли дети. – И ещё постарайся, – жизнерадостно попросила Игорька рыхлая Эвелина Ивановна.

Лариса Леонардовна Ишбулатова родилась в 1968 году в Уфе. Занималась в литературном объединении при газете «Ленинец» под руководством поэта Рамиля Хакимова. Окончила филфак БГУ. Работает учителем-логопедом. Публиковалась в газете «Ленинец», журналах «Литературный Башкортостан», «Бельские просторы» и т.д.

Львасточка
Логопедическая сказка
– Л-л-л-л, – звук тянулся и тянулся, катился и катился и выкатывался в окно, где светило солнце. За окном играли дети.
– И ещё постарайся, – жизнерадостно попросила Игорька рыхлая Эвелина Ивановна.
Эвелина Ивановна улыбалась, а сама время от времени мигала и морщилась, будто ей в глаз попала соринка. Так делает мама, когда недовольна. Игорьку хотелось, чтобы она, наконец, вынула соринку из своего глаза и отвела его на площадку гулять к ребятам. Он послушно протянул звук ещё раз и тоскливо взглянул в окно. Но Эвелина Ивановна была неутомима:
– Скажи «ласточка»!
Игорёк постарался изо всех сил и выпалил:
– Львасточка!
Вредным ребёнком он не был. Просто усталый язычок подскочил в ненужном месте, а губы дрогнули.
Не знаю, успел ли наш герой к ребятам поиграть, но только в этот миг родилась она, Львасточка.
Она помнила, как родилась. Чудесный свет и охи-вздохи помнила, потому что получилась она волшебным существом ни на кого не похожим.
Пышная копна волос, точнее, грива, гибкое упругое тело – как у львенка, стремительные крылья и оперенье на них – как у ласточки. Улыбнуться – не стыдно, зубы белые, как жемчуг, и острые. Всё по отдельности – высшей пробы, загляденье просто, а так – жуть просто, особенно глазу непривычному. «Кошмар», – честно призналась себе Львасточка, глянув в зеркало, и пошла-таки искать своих сородичей, поскольку, появившись на свет, обнаружила себя в полном одиночестве. Искать ей было совсем нетрудно, ведь она была умилительным детенышем, несмотря на свою несуразность.
Доброжелательные и радушные жители Волшебного леса (а это был именно такой лес) без устали помогали маленькой Львасточке найти родных. Именно они подсказали ей, что их надо искать среди львов и среди ласточек, поскольку в Волшебном лесу бывают всякие чудеса. Они же снабдили героиню подробной картой местности, непременно поили чаем и вкусно угощали, если она вдруг шла мимо дома кого-то из них.
…Когда в дверь постучали, Лев оторвался от дымной кружки кофе. Его брови поползли было вверх. На благородном челе отразилось изумление. Глаза очень несолидно округлились. Он потерял бы лицо окончательно, но его спасла благородная улыбка, которой он был научен с детства. Так он встретил Львасточку. Столь нескладное дитя обладало светлым умом и хорошими манерами. Родственные узы несомненны, пусть и дальние. Но представлять её прайду… Лев пустил несколько красивых колец из курительной трубки. Ведь совершенно непонятно, что из неё получится – летающая львица или зубастая ласточка. Как представлять её, когда неясно – хищник она или добыча? Она поняла и появлялась только в те часы, когда не могла смутить прайд. И львята часто приходили с ней поиграть, но быстро убегали на мягких лапках, если видели кого-то из старших львов.
Однако случалось иногда, что шла наша странница по необитаемым местам, по каменистым тропинкам, сквозь колючие кусты, и тогда становилось ей грустно, потому что нормальных транспортных средств в Волшебном лесу было не предусмотрено. Вот однажды сидела она возле тропинки, уставшая, дула на свои ушибленные и исколотые колючими веточками лапы и вспомнила, что есть у неё крылья. Они поначалу издали противный свист, какой издают крылья ожиревших городских голубей, но Львасточка махала ими очень долго, и тогда получилось взлететь. Взлетая, она потеряла подробную карту местности, но с высоты птичьего полёта было и так всё отлично видно. Карта была ни к чему.
Ласточка трудилась в поте лица. Ей надо было учесть всех отлетающих на юг в этом сезоне, и она торопилась прочесть незнакомое имя:
– Льву-сточ-ка, нет, Львы-скоч-ка, – мучилась она с непонятным звукосочетанием.
– Львасточка, – поправила наша Львасточка, почему-то виновато улыбаясь.
Ласточка глянула и всплеснула крылышками. Несмотря на свою вечную торопливость, успела воздержаться от нежелательных реплик. На юг Львасточка полетела, держа в пределах видимости стаю, но не в стае. Иногда она даже выручала всех, показывая зубы крылатым хищникам и отпугивая их львиной гривой.
Она оставалась одинокой, хотя и львы и ласточки находили её милой и добросердечной. Львасточка проштудировала все энциклопедии и прогуглила весь Интернет, пролетела и пробежала немало, но не нашла никого, похожего на себя, и это было грустно, ибо с ней общались очень настороженно и она никак не могла найти себе друзей. Жители Волшебного леса помогали ей советами:
– Будь улыбчивей!
– Старайся быть интересной собеседницей!
По советам самых мудрых она внимательно следила за современными тенденциями в моде, но, честное слово, это не помогало.
– Ну, ещё постарайся! – снова попросила Игорька Эвелина Ивановна и, услышав звонко раскатившееся «Л-л-л-л», заметно повеселела. – Ну, теперь назови эту птицу на картинке.
Игорек её сразу узнал и даже обрадовался:
– Ласточка,– выпалил он и даже не заметил, как звонко и здорово у него вышло.
– Ласточка – зазвенело где-то в вышине, и ещё одна свободная и радостная птица взмыла в небо. Куда-то делись несуразные зубы и грива. Ведь всё хорошо на своём месте. А ласточке хорошо в стае…
Африканская сказка
Он окунул руки в пёструю глиняную чашу. Какая ледяная вода! Откинулся на уютную спинку плетённого из травы кресла. Прохладными пальцами коснулся прикрытых век и висков. Подождал, пока виски приятно похолодеют, и громко сказал: «Да».
Вошла молчаливая, будто окаменевшая, девочка в красных одеждах, и он узнал, что у неё умерла мать.
Он был очень строен. Синее небо заглянуло ему в глаза, когда он родился. Долгое время считали, что он нездоров. Всё потому, что худ и чрезмерно задумчив, не по возрасту. Не дурачился с мальчишками, не бегал со страусами наперегонки. Не ладил себе крыльев, не летал со скал в долину с ушастыми грифами и не переговаривался с носатыми токо. Не ловил блестящих скворцов, не сажал их в клетку. Слишком бел и тих. Среди учеников был первым и почти никак не шалил, и тут открылось его главное свойство: делать магические шары. Здесь это никто не умел – создавать гладкие шары, заключающие в себя различные чувства человека: грусть, боль, любовь – ведь чего только с людьми не бывает. То есть, такой шар мог подарить нужное чувство или избавить от грустных мыслей и тяжёлых воспоминаний, забрать их в себя и унести. Тогда те люди, которым жилось беззаботно и весело, могли забрать себе этот шар, чтобы, наконец, погрустить и подумать о жизни. Им это было полезно.
Шары покоя белели ослепительно, как свет белого дня.
Печальные шары были синего, переливчатого цвета, мерцали изнутри, как далёкие звёзды ночного неба.
Радостные шары теплых цветов играли при любом свете, как разноцветные плошки в лавке местного гончара.
Шары нехороших, подлых мыслей и чувств вспыхивали цветом от жёлтого до коричневого самых неприличных оттенков, напоминая все виды человеческих испражнений сразу.
Как появился он в этом месте, никто не помнил точно. Только, если спросите старика Оби, он скажет вам, что прибило однажды к берегу утлое судёнышко, похожее на люльку. Лежал там чистенький младенец, завернутый в нежную материю. Оби взял его себе и назвал Гугу – «сокровище». Мальчик долго был диковат, но житьё рядом с Оби, обладавшим особенной душевной теплотой, исцеляло его, и в нём открылся дар…
Девочка по имени Адаез наконец заплакала, когда тяжёлый тёмный шар освободил её, даже Гугу дрогнул, увидев, как плещется в нём густая тяжелая печаль. «Ей непременно нужен шар покоя», – подумал он. Очень хотелось помочь. Шар вышел идеально белым и гладким. Когда она покинула комнату, Гугу забылся чем-то вроде сна. Густой тяжелый цвет печали девочки в красном не оставлял его. Сквозь дрёму почувствовал он заботливые руки Оби. Старик укрыл его одеялом и всё время что-то ласково бормотал. Хорошо было со стариком Оби. Он понимал многое. Дар любой – тяжелая ноша, даже если тебя за него любят, если даже мальчишки бегут наперегонки, чтобы исполнить любую твою просьбу, даже если красивые девушки мечтают о тебе.
Адаез тем временем сменила свой траур на пурпурный и золотой. Девочка всё чаще, прикрыв глаза, смотрела вверх, в синее небо. Ведь у того странного юноши были именно такие глаза. Луна, светившая сквозь резные листья пальм, всё больше напоминала ей тот самый шар покоя, а сова среди ночи всё громче кричала: «Гу-гу! Гу-гу!». Адаез взрослела, и тело её спело, наливалось, приобретало кипарисовую стройность, собственный разум и собственный голос. Отец не в силах был переубедить наследницу, и она, в царских нарядах, выбрала Гугу мужем и своим властителем, станцевав свой единственный счастливый танец и поставив свою красивую ножку ему на плечо.
Он знал, что нельзя её оставлять и знал, что не в силах будет её оставить. Так он стал мужем принцессы, родственником короля. Ничего не изменилось. Он всё так же хотел всем помочь. Так же искренне любили его взрослые. Чуть больше искреннего почтения читал он в их глазах. Так же по первому его зову бежали дети, чтобы исполнить, что он велел. Рано, как и прежде, вставал он и слышал сладкое пение сорокопутов и скворцов. Нравилось есть с женой из одной чаши, и она, как водится, затяжелела. Так же шли к нему люди за дивными шарами от самого его сердца. Он был молод и всё успевал. Только иногда под вечер голоса мальчишек казались ему отвратительным писком летучих мышей, да постаревший Оби приходил вечно некстати и неловко пытался прикоснуться к нему заскорузлыми старыми пальцами.
Сказано ему было (советчики нашлись), что слишком он мягок и добросердечен. Что пришла пора показать свою власть в полной мере. Стыдно ему стало своей слабости. Собрал он свои молодые силы и натянулся как тетива. Стал держаться достойно, как истинный приближенный бога. Врассыпную разбежались мальчишки от его дома, когда он наконец разгневался и возвысил голос. Смешно и неловко пятясь, удалился Оби. Понял, наверное, что здесь точно нянька теперь ни к чему.
…Он окунул руки в пёструю глиняную чашу. Какая ледяная вода! Откинулся на уютную спинку плетёного из травы кресла. Прохладными пальцами коснулся прикрытых век и висков. Подождал, пока виски приятно похолодеют, и громко сказал: «Да».
Тогда-то в первый раз и разбился его первый шар.
Что-то противно давило под мышками. Ах, да, он так и уснул одетым в кресле. Спросонья неловко пригладил Сашкины кудри. Угомонился малец под его же сказку. Нужное, значит, творчество. Акакий Акакиевич усмехнулся. Только ник надо поприличнее, а то над именем обхохочутся. Он умылся. Привел себя в порядок. Пальцы увязли в галстуке –справился. Посмотрел на часы – уже не до завтрака. Жена выпростала из-под одеяла гладенькую, почти детскую пяточку. «Адаез», – улыбнулся он во весь рот. Чуть не чмокнул, но не стал тревожить, просто пяточку прикрыл.
На службу в офис бежал со всех ног – успел вовремя. «Планктон – это достаточно полезный организм, – уговаривал себя Башмачкин, – кормит океан». Работа под такие уговоры спорилась, покуда не вызвала его к себе одна рыба. Молодая, стройная, натянутая как струна.
Не угадали, не служебный роман. Вспомнилась ему африканская сказка…
Читайте нас: