Все новости
Проза
9 Января 2018, 19:29

№12.2017. Асадуллина Мария. Литературный перекресток. Недобрые сказки

Мария Александровна Асадуллина родилась 8 марта 1988 года в Уфе. Публикуется в литературных СМИ, принимает участие в поэтических концертах. Жил как-то кузнец, который мог сковать всё на свете. Про него так и говорили – этот и ветер подкуёт. Рассказывали, что он мог связать цепочку из лунного света и сделать кольцо из солнечного луча. Врали, конечно. А всё-таки слава его была велика.

Мария Александровна Асадуллина родилась 8 марта 1988 года в Уфе. Публикуется в литературных СМИ, принимает участие в поэтических концертах.

Кузнец и король
Жил как-то кузнец, который мог сковать всё на свете. Про него так и говорили – этот и ветер подкуёт. Рассказывали, что он мог связать цепочку из лунного света и сделать кольцо из солнечного луча. Врали, конечно. А всё-таки слава его была велика.
Когда король женился на дочери морского царя, все в королевстве шумно праздновали. Невеста оказалась прекраснее любой земной принцессы. Правители соседних стран шептались на пиру и зеленели от зависти.
Прошло полгода, и под большим секретом кузнеца позвали к королю.
– Говорят, ты можешь сковать всё на свете?
– Всё не всё, но кое-что могу.
– А душу мог бы?
Кузнец задумался.
– Можно попробовать. – Больше всего он любил трудные задачи.
Принял от королевских алхимиков немного меди и заперся у себя. Через месяц пришёл – усталый, но довольный. В руках он нёс гребень.
Когда королева заколола этим гребнем волосы, она впервые улыбнулась.
Прошло полгода, и король снова позвал к себе кузнеца.
– Мастер, ты гений. Но ты мог бы сделать душу поживее? Такую… настоящую. Человеческую?
– Можно попробовать, – сказал кузнец. Ведь он любил трудные задачи.
Пришёл он через полгода, бледный, но весёлый, и принёс серебряное кольцо.
Когда королева надела это кольцо, она впервые засмеялась.
Но прошло ещё некоторое время, и кузнеца опять позвали во дворец.
– Мастер, – сказал король, – поистине, ты чудо света. Всё, что про тебя говорят, правда. Я начинаю думать, что ты можешь больше, чем позволено человеку. Но мог бы ты сковать любящую душу?
Кузнец помолчал и ответил:
– Можно попробовать. – Ведь больше всего на свете он любил трудные задачи.
В следующий раз он вернулся через год. От работы взаперти мастер совсем выцвел, зато ожерелье, которое он принёс, сияло чистым золотом.
Как только застёжка защёлкнулась на шее королевы, она полюбила кузнеца. Как только застёжка защёлкнулась, кузнец выдохнул и умер.
Потому что не бывает душ из металла.
Гребень, кольцо и ожерелье вернули алхимикам на переплавку, и след их потерялся. Что же до королевы, король заточил её в башне, и она прожила совсем недолго, только и успела, что соткать гобелен. Из узоров на нём дошла до нас эта история.
Но, может быть, всё это выдумка от первого до последнего стежка. Ведь в наше время в башни всё чаще заточают кого ни попадя.
Желудь и камушек
– Привет, – сказал желудь.
– Привет, – сказал камушек.
Они висели в толще земли, и тонкие корни пронизывали темноту вокруг них. По корням сочилась влага. Кроме голосов, ничего вокруг было не различить.
– Ты кто? – спросил желудь.
– Не знаю. Помню только, что я что-то дорогое. Меня очень ценили раньше.
– А я ничего не помню. Наверное, раньше меня вообще не было. Давай дружить.
– Давай. – Камушку было скучно под землей, где ничего не происходило с тех пор, как его зарыли здесь с другими вещами – тяжелыми глиняными мисками для еды, оружием для охоты, сложенным вдвое погибшим воином и тушками птиц. Вообще-то он был потомком солнца, но не рассказывать же об этом первому встречному. Зачем.
А желудь оказался беспокойным товарищем. Он постоянно жаловался, что насквозь промок, что, кажется, заболел, что у него лопается кора, что с ним происходит что-то ужасное. Вскоре он замолчал. Наверное, умер. Так оно было, пожалуй, лучше: камню жалобы надоели. Сам он лежал спокойно, сохраняя форму и приятный вес, который некому было ощутить.
– Привет, – произнес однажды кто-то рядом с ним.
– Привет, – ответил камушек.
– Помнишь меня? Я желудь. Только теперь не совсем. Раньше был желудь, а сейчас не знаю. Я по тебе скучал.
Камень не ответил. Он не знал, что отвечать на такие вещи.
– Мне кажется, я тут ненадолго. На всякий случай – ты был хорошим другом и мне будет тебя не хватать.
Камень опять не ответил. Он предпочитал говорить на проверенные темы. Но росток не смутился, он уже привык, что его друг молчалив.
Вскоре он действительно пропал. Потянулся наверх и выбрался на поверхность. До камушка донеслось восхищенное «Ах», когда товарищ увидел солнце, и тут он впервые позавидовал. Сам он смутно помнил что-то такое, какую-то яркую радость… В каком-то смысле – в это камушек верил твердо, хотя никому бы не сказал – они с солнцем действительно были одной природы.
Дуб разрастался. Корни его неуклонно влияли на движение влаги вокруг. Со временем они обошли камень со всех сторон, и так тот оказался под деревом, в которое превратился желудь. Сырость больше не досаждала, но и солнца ему тоже уже было не увидать. Когда камушек понял это, он осознал, что всегда надеялся как-нибудь снова оказаться на свету, а теперь из-за дуба ничего не получится.
Со временем дуб стал огромным, царственным деревом. По сравнению с ним камушек выглядел бы песчинкой. В земле копились тысячи желудей, и сама земля стала выше благодаря векам листопадов, работе времени и ветра. Камень догадывался, что еще может говорить с деревом, только теперь должен звать его сам, потому что там, наверху, такая яркая и сложная жизнь – вряд ли дуб вспомнит о старом знакомом. Но он не стал бы подавать голос. Зачем.
Вокруг уже давно были не холмы, а целый лес из молодых и старых дубов. Множество желудей говорили друг с другом, от одного дерева к другому протянулись грибницы, лесные зверюшки прорывали ходы в земле и прятали еду и детенышей.
Древнему дереву минуло больше тысячи, когда молния ударила в него и сразила. От падения огромного ствола дрогнули окрестности. Гигантский комель смотрел теперь в небо вывороченными корнями.
А камень, удачно оправленный в корни, неожиданно для себя оказался на виду. На солнце. Правда, он был весь в земле, но через несколько дождей засиял ясным блеском.
– Что это? Это тоже важно? – один из практикантов заметил прохладный блик.
– У вас острый глаз, молодой человек, – похвалил профессор. – Для нас с вами это ценная вещь. А для людей, которые жили здесь раньше, это и вовсе было настоящее сокровище.
Ученый аккуратно высвободил находку и отер о брючину.
– Мой научный руководитель убил бы меня за такое (студенты засмеялись), но я хотел бы показать вам наглядно.
Достав из кармана какую-то железную штуку, археолог принялся колотить по ней камнем с неожиданной силой и сноровкой. После нескольких ударов наружу вырвался сноп искр, которым он поджег сухие листья.
– Кто знает, как называется этот минерал?
– Кажется, кремень? – неуверенно спросила одна из девушек.
– Правильно. Видите, какой обработанный. Судя по тому, что он здесь, под покойным монархом (профессор похлопал дуб по торчащему корню) должно быть ценное захоронение. Дежурные, отметьте место. – С улыбкой археолог вернул камень на место, в переплетение корней, за века принявшее точную форму осколка кремня.
Отметив место, пара дежурных еще поговорили о своем. Один из них зажег от костерка сигарету. Огонь, конечно, потушили, но, уходя, студент по привычке не глядя отбросил окурок в сторону.
Сухие листья затлели, потом показался язычок пламени. Быстро занялся валежник, и вскоре огонь охватил мертвый дуб. А камень в оправе вспоминал, как оно было когда-то, тысячу лет назад, когда люди считали его потомком солнца. Пламя гудело, воздух дрожал, и он подумал, что, тогда, пожалуй, было все-таки не таким ярким, как сейчас. И еще он подумал, что, похоже, он действительно родственник солнца.
Этот пожар попал в новости. Археологи еле спаслись из задымленного района. Целые площади древних дубрав могли бы стать пепелищем, если бы не слаженная работа лесников и пожаротушителей. А позже в эпицентре и правда раскопали могилу вождя. Только об этом в новостях уже не сказали. Зачем.
Рыбий глаз
Жил-был художник. Каждый вторник он выходил из дома и покупал на рынке одну сушёную рыбку. Раскрашивал её, покрывал лаком и прибивал гвоздём к стене.
Каждая рыбка получалась особенной. Одной он вставил глаз из янтарной бусины, другую украсил перьями... третью покрыл загадочными письменами – то ли лапландскими, то ли финскими, то ли просто следами когтистых птичьих лап.
Ничто, кроме этого, художника не радовало, но ничто и не огорчало. Дни его были тихими, а снов он не запоминал, и от вторника до вторника время стояло тусклое, как высохшая рыбья чешуя.
Однажды утром он проснулся и понял, чего хочет.
Сделал удочку из ивовой ветви, леску сплёл из собственных волос, а крючок согнул из английской булавки, которой укололся, снимая рубашку, и так и не вспомнил, откуда она взялась.
Дождался вторника и отправился в лес, к ручью.
Ещё до рассвета на оловянную блесну клюнул голавль.
– Скажи мне, рыба, – спросил человек, – почему от вторника до вторника дни стоят тихие, а снов я не запоминаю?
Но голавль был ещё маленький и не умел говорить. Художник отпустил его обратно.
Начался день, и медную приманку схватил хариус.
– Скажи, рыба, – спросил человек, – почему ничто меня не радует и ничто не огорчает, а время не движется, тусклое, как высохшая чешуя?
Но страх сдавил хариусу горло, и он не вымолвил ни слова. Художник снял его и бросил обратно в ручей.
Стоял полдень, когда на серебряную блесну попалась форель.
– Здравствуй, – сказала форель.
– Уж ты-то знаешь, – художник не спрашивал.
– Знаю и прощаю тебя. Это все из-за крючка в твоем глазу.
– Крючка? А почему я его не вижу? – незаметно он взвесил форель на руке, удивляясь, почему она не боится.
– Потому что ты не можешь его вытащить. Тот, кто может, живет в лесу, и ты его встретишь, но только если успеешь сегодня до заката.
Он умертвил рыбину ударом о камень, спрятал под мшистым берегом и заметил место.
За пол дня пути художник никого не увидел, но расслышал шорох в густых зарослях папоротника. На земле сидела пёстрая птица и с тревогой смотрела на него.
– Что-то потеряли? – вежливо спросила она.
– Не потерял, но ищу. Ищу того, кто вытащит мне крючок из глаза. Может быть, это вы?
– Я жду птенцов, – извинилась птица, – и не должна вставать даже под страхом смерти.
Человек нагнулся и свернул птице шею. Она и впрямь сидела на гнезде с четырьмя яйцами. Синие в рыжую крапинку, они были ещё тёплыми. Человек выпил одно и спрятал скорлупку в карман.
К вечеру впереди показался овраг. В нём что-то трещало ветками. Художник осторожно приблизился и заглянул через край. Лисица запуталась в ежевичнике.
– Эй, вытащи меня отсюда! – обрадовалась она человеку.
– А ты вытащишь мне крючок из глаза?
– Крючок из глаза? Такое, наверное, может только лесничий.
– Но ты отведёшь меня к нему?
– Никто не знает, где он живёт. Он приходит сам, если рубят дерево или горит лес.
– Спасибо, – улыбнулся человек и поджёг ежевичные заросли.
Ещё до темноты на краю оврага рядом с ним оказался лесничий. Пожар улёгся, стоило ему подуть, и тишину художник нарушил первым:
– Говорят, у меня в глазу крючок.
– И еще какой.
– А ты можешь его вынуть?
– А ты уверен, что знаешь, о чем просишь?
– Неужели он так глубоко?
– Так давно. Вот разве что превратить тебя в рыбку и выпустить в ручей.
– Преврати, – попросил человек.
Лесничий превратил его в рыбку и выпустил в ручей. Днём рыбка резвилась в прозрачной воде, а ночью видела сны, и крохотная золотая булавка в глазу почти ей не мешала. Прошло несколько недель, кто-то поймал её, высушил и продал на рынке.
Читайте нас: