Все новости
Поэзия
14 Марта 2023, 09:58

Михаил Кривошеев. Личные Иерусалимы

Изображение от wirestock на Freepik
Изображение от wirestock на Freepik


*  *  *


Ты не веришь, что дышат прибрежные камни,

Что в них есть кислород, изначальный и давний,

 

Ты не веришь, что чайки крылами своими

Поднимают волну. Но поверь же во имя,

 

Но поверь же во имя святого распятья,

Что рассвет зарождается в новом закате,

 

Что следы на песке остаются навечно,

Что, расправив, как крылья, усталые плечи,

 

Ты сумеешь взлететь. Ты не можешь не верить,

Через кожу камней пробиваются перья.

 

Посмотри, видишь там, на границе прибоя,

Бьется сердце воды, истекая любовью.

 

Посмотри, как пульсирует море у ног

И ластится к ногам, как гигантский щенок.

 

 

Неправильный английский

 

Больше не было лиц, были белые маски,

Птицы крыльями сонно наносили мазки

И, смешав городские убогие краски,

Рвали клювами молча пейзаж на куски.

 

Длинной черной змеёй город спутывал кабель,

Причитал в переулке одинокий кобель.

С Байконура взлетал межпланетный корабль,

Как птенец, покидая гнездо-колыбель.

 

За углом подсознанья люди резали вены,

Без сомнений и глупого чувства вины.

Над Россией витал запах гари и тлена –

Предсказание новой тревожной весны.

 

Улыбнулась страна: так какие же муки

Ты ещё испытаешь в этой снежной муке?

Кобелей по дворам ждут облезлые суки.

Входит огненный Боинг в двойное пике,

 

Замерев на мгновенье, как ангел крылатый,

Пассажирский, надёжный, 745-й.

 

 

Женщина

 

На останках чужой войны

Ты посадишь цветы.

Да из порванной кем-то струны

Звуки вырастишь ты.

 

Там, где голос несет соловей,

Словно звон хрусталя,

Может быть, прокричишь сыновей

Ранним утром в поля.

 

Может, мне, в бессознании, в бреду

Померещишься ты,

И тихонько отгонишь беду,

И расставишь посты.

 

Переброшены карты,

А нового козыря нет.

Кто-то будет распятый,

И кто-то пойдет на обед.

 

Успокойся. Ты мать.

И так больно терять сыновей.

Очень больно терять…

Только слышишь? – поет соловей.

 

 

И в вагоне нам

 

Возроди меня к жизни своей новой песней,

Возврати мне шоссе и кресты вдоль него;

Под крестами питается черная плесень,

Пожирая давно отслуживших врагов.

 

Мне казалось, что это, ни много ни мало,

Наш последний приют на остывшей земле;

Где-то нас прокричит полуночная мама,

Мы родимся опять через тысячу лет.

 

Слышишь, как через тонкие мамины пальцы, утекает песок…

 

Этот вечный октябрь, слюдяной недоносок,

Отражение неба сковал поутру;

Рахитичные руки башкирских березок

Еле держат ворон, и вороны орут.

 

И вороны орут, и в смятении этом

Носят листья прохожих, их крылья сильны.

Чья-то память бредет в темноте по проспекту,

Чьи-то простыни видят сексуальные сны.

 

Обратись ко мне тихо, приоткрой одиночество,

То, которое в клетке грудной прижилось.

Мы не знаем друг друга по имени-отчеству,

Просто рядом живем, умираем же врозь.

 

Так давай же сегодня, устало и пьяно,

Пропитаем друг друга своей немотой…

 

Ты состряпала небо из пыльного снега,

Природилась к березовой нежной коре;

Я врываюсь в твой дом и, смеясь и с разбегу,

Замираю опять у закрытых дверей.

 

Так давай хоть сегодня пойдем на прогулку,

Там нас ждут голоса заблудившихся фей;

Я куплю лимонад и французскую булку,

Оступаясь опять на последней строфе.

 

На последней строфе затаим мы дыханье,

Согревая слова, как озябших синиц…

 

Девочка милая, платье в горошек,

Ты замерзла одна в свой октябрьский вечер.

Я тебе куплю стройную синюю лошадь,

И она тебе песню на ухо прошепчет.

На прощание песню прошепчет.

 

 

*  *  *

 

Где-то кем-то что-то забыто,

На тротуаре тень замерла.

Греется ночь под луною разбитой,

Мы разыграем с ней два гамбита,

И я потеряю оба крыла.

 

Тлеет ночь на конце сигареты,

Кто-то вдыхает серебряный дым,

Дым от дождливого темного лета,

Времени суток, забытого кем-то

На тротуаре у лунной воды.

 

Запах дождя полусонный прохожий

Под серым плащом для кого-то хранит.

Воздух чуть слаще, утро чуть строже,

Бродит среди одиноких дорожек,

Лечит дыханьем осенний гастрит.

 

Где-то кто-то признался кому-то

В чем-то, наверное, очень большом,

И, не найдя в этом сердце приюта,

И… в заблудившемся времени суток

Прячет разлуку под мокрым плащом.

 

 

*  *  *

 

Шел монах в черной рясе, по пояс серой,

Шел по краю пыльной дороги,

Преисполненный светлой верой

Возвращался в родные чертоги.

 

Шел и слушал печально-глупые

Поднебесные птичьи песни,

И все ниже и ниже купол

Опускался к нему небесный.

 

А когда он уперся в угол –

В землю пятками, в небо лбом

Понял вдруг, что ходил по кругу,

А закончил жизнь под углом.

 

Так и мы все идем-шагаем

В наши личные Иерусалимы,

И заученно повторяем

То, что в принципе неповторимо.

 

 

Белый барий

 

У белого бария горький вкус.

Сон преисполнен печалью.

Дом переполнен и все же пуст,

Дом одинок изначально.

 

Сизые ночи и сизый дым.

Мокрые простыни, холод.

Дайте! Ну, дайте же мне еды!

Как пережить этот голод?..

 

Где ты, бессонница, мать моя?

Где ты моя Богородица?

Как просил я и умолял

Снова вернуть бессонницу…

 

Рядом со мной Ренуар и Леже

Спорят о силе линий…

Сколько можно, ну сколько уже

Белых проклятых лилий!

 

Стены расписаны. До потолка

Не добрались, ребята.

Держит букет чужая рука

Белых цветов проклятых.

 

Я ли Пифон под копьем твоим?

Впору и мне заплакать…

Помнишь, как вместе в Иерусалим

Шли через холод и слякоть?

 

Рядом шагали, плечом к плечу,

Хлеб пополам и горе.

Я же теперь вот здесь лечусь,

Милый ты мой, Егорий…

 

Святятся лики немых икон –

Чьи вы безродные дети?

Есть ли на свете такой закон,

Что бы на всё ответить?

 

Что оправдает слезу твою,

Милая, милая мама?

Вижу, как тени в немом строю,

Други стоят упрямо…

 

Дом переполнен и все же пуст,

Сон преисполнен печалью.

У белого бария горький вкус,

Выпить бы сладкого чаю…

 

 

*  *  *

 

Ногтями о ржавый металл скребется ветер.

Листья летят на восход, там теплее.

Квартирой выше, квартирой ниже смеются дети,

И кто-то ходит по коридору в твоем личном теле.

 

Кто-то надел твое тело шкурой наружу,

Вытряс все лишнее из него в прихожей,

Где ты себя опосля обнаружил

Со злой перекошенной мертвой рожей.

 

Кое-как дополз до ночной кровати,

Еле забрался в нее, как медведь в берлогу,

Еле уткнулся в сон, но вдруг слышишь сзади

Кто-то за дверью молится какому-то Богу.

 

Слух свой израненный на пределе страха

Ты напрягаешь, но не понять ни слова.

Еле ворочающимся языком думаешь…

Крестишься – и засыпаешь снова.

 

А утром на вешалке висит знакомое тело.

А утром о подоконник скребется ветер.

И как бы все это ни осточертело,

Квартирой выше, квартирой ниже смеются дети.

Из архива: июль 2015г.

Читайте нас: