Рустем Ринатович Вахитов родился 16 октября 1970 года в Уфе. Окончил БашГУ. Кандидат философских наук, преподаватель кафедры философии БашГУ. Публиковался в газетах «Вечерняя Уфа», «Советская Башкирия», «Истоки», «Советская Россия», в журналах «Юность», «Арион», «Бельские просторы» и др. Автор нескольких книг публицистической прозы. Заместитель главного редактора журнала Башкирского отделения Российского философского общества «Философская мысль», руководитель междисциплинарного «Евразийского семинара» и Уфимского религиозно-философского общества им. А. Ф. Лосева. Член Союза писателей России и Союза писателей Башкортостана
Так уж сложилась моя жизнь, что я стал ученым и политическим публицистом. Сегодня на «моем счету» уже три научные монографии по философии образования, этносоциологии и социальной философии и учебник по истории философии. Как публицист я выпустил книгу о революции в 100-летний юбилей Великого Октября в московском издательстве «Алгоритм», работаю в газете «Советская Россия», печатаюсь в разных электронных изданиях, в России и за рубежом – в Белоруссии, Франции, Сербии. Даже в Союз писателей России меня приняли как публициста.
И только, может быть, небольшое количество читателей в моей родной Уфе, кто следил за уфимскими газетами в 90-х (литературных журналов тогда у нас не было), помнит, что некогда я пришел в «мир литературы» со стихами, юмористическими рассказами и литературной критикой. Старые мои стихи вошли в несколько альманахов, выходили в Москве в журналах «Юность» и «Арион». Но году к 2000-му меня полностью поглотила работа ученого и публициста и печатать свои литературные и окололитературные вещи я перестал (да и писать их стал гораздо меньше). Но это не значит, что я совсем забросил поэзию, прозу и эссеистику. Более того, с появлением интернета я стал обнародовать некоторые свои литературные опыты – на своей странице в «Фейсбуке» и на «Прозе. Ру».
В год моего 50-летнего юбилея мои друзья-писатели призвали меня не скрывать «в столе» и на персональных сетевых страничках свое творчестве, а представить его читателю. Все-таки 50 лет – это жизненная веха, требующая определенного отчета. Что я с удовольствием и делаю.
Бог глядит на землю в микроскоп
Маленькими продолговатыми прозрачными каплями
Мы глядим на Бога в телескоп
Только черный искрящийся космос
А ведь это внимательный зрачок Бога
Называющие себя реалистами,
Совсем не знают настоящую жизнь.
Они убеждены, что небо – голубое, трава – зеленая,
Потому что давно уже не смотрят на небо и на траву,
уткнувшись в газеты, журналы и интернет в айфоне,
И думают, что числа живут в калькуляторе
для того, чтоб было удобнее распоряжаться деньгами.
Да поднимите вы головы! Посмотрите вокруг! Посмотрите вверх!
Небо – разное. Оно бывает серым, розовым, фиолетовым, багровым,
И реже всего оно бывает голубым,
Разве что в плохих стихах и справочниках для туристов.
На траву под фонарем июльской ночью после дождя
С разводами бензина и масла от машины, стоявшей здесь вечером, –
Где найти слова, чтоб описать ее цвет?
Выключите свои калькуляторы, все равно они вам лгут!
Когда мужчина и женщина переплетаются телами
В моем доме поселился ангел
Он упал на мой балкон восемь лет назад
от другого почти ничего не осталось
лишь кость и пара дрожащих перьев
не знаю, что с ним случилось,
настоем из слез, ночных молитв и любимых стихов
но взлететь он все равно не может
лишь ползает по комнате на четвереньках
волоча большое белое крыло
оказывается, ангелы не ходят, а только летают
они маленькие и не разгибаются
он что-то бормочет на ангельском языке
я пытался его научить говорить на человеческом
но он выучил только три слова:
правда, однажды, глядя в окно, он сказал: Бог
Я много лет почти не выхожу из дома
Стоит оставить его на пару минут, он плачет
И по щекам катится настоящий морской жемчуг
Им уже забиты все шкафы в моем доме
дорогие костюмы, машины, квартиру с видом на море,
Мой ангел любит слушать музыку
Больше всего «К Элизе» Бетховена и «Alabama song» группы «Doors»
Он так смешно тогда хлопает изуродованным крылом
Мы ходим с ним гулять во двор,
Я купил ему маленькую инвалидную коляску
И нарядный детский комбинезончик
Под ним совсем не видно крыльев
И соседи думают, что у меня просто больной ребенок,
Жалеют его, суют конфеты – зачем они ему? –
Смешные, глупые, добрые люди!
Им не понять, как я счастлив!
Когда-нибудь мой ангел все же взлетит
куда бы я никогда и ни за что не попал
О чем он мне все время рассказывал.
я жизнь по-прежнему нисколько
у них какой-то электронной лабудой
вчера ко мне приходил Джим Моррисон
он жаловался что коммунары ему мешают спать
вопят всю ночь «Интернационал»
а там, в стране джинсни и кайфа
выращивали чудесные цветы
отправляет других черных парней
убивать за океаном третьих черных парней
и тем самым исполняет Бремя Белого Человека.
Редьярд Киплинг бы сошел с ума,
убежал бы в джунгли и одичал
и индусы бы кричали тыкая в него пальцами
в 77 году от Рождества Элвиса…
какое бы тысячелетие ни стояло на дворе
Когда я был молодым поэтом
И мечтал о публикации в районной многотиражке,
Я взахлеб писал о неземной тоске,
И о прочей псевдоромантической чепухе,
Странно, это было неплохое время, черт побери,
Стихи о тоске всегда пишутся в пору веселой юности.
Теперь я уже не молод и даже уже не поэт.
А если и мне удается иногда срифмовать
и они кажутся недурственными редактору журнала,
то разве это что-нибудь значит?
И когда на меня наваливается эта тяжесть,
которая не дает ни говорить, ни дышать,
я больше не кружу по комнате, хватая рифмы за крылья,
мне хочется просто отключить телефон,
заткнуть уши и закрыть глаза,
по крайней мере, выматериться и швырнуть стулом в дверь.
Зрелые стихи, так же как и завещания, пишутся
в трезвом уме и в ясной памяти.
Белый стих как белый хлеб.
Купленной в метро, нелеп.
Черный хлеб жует трудяга!
Я тебе – мой лучший друг,
Верю: ты – не звезд искатель
Черен стих мой. Что же в том?
Что вкусней под русским небом
Да с картошкой, да с лучком!