Вадим Марушин. Легенда об Атыше и водяном драконе Силяусине

В каждом человеке живет дух первооткрывателя. И для того, чтобы

совершить открытие, не обязательно отправляться в дальние страны.

В любом уголке нашей необъятной страны есть множество необыкновенных

мест. Надо просто суметь их увидеть и открыть для себя.

Юрий Сенкевич

Эта легенда записана мною со слов жителя деревни Карагайка Мустафина Мустай-агая полвека назад. А было это так.

Золотая осень октября 1964 года, казалось, будет вечной. Листы-падунцы, спрятавшиеся во взлохмаченных кронах высоких вязов, как бы свернутые в кожистые ладошки, крепко держались, не поддаваясь шальным ветрам. По-летнему теплый вечер стоял на изломе, когда мы с моим напарником подошли к реке.

Длинные тени высоченных осокорей перечеркивали речную гладь. Запоздалые, словно усталые, закатные лучи солнца высвечивали вершины хребта на противоположном берегу, где сосны, ярко-оранжевыми прочерками своих стволов, как бы надвое разделяли его нижнюю часть, отражаясь в зеркальной глади плёса, погружавшегося в вечернюю полудрему. Было благостно и спокойно. В окружающей нас тишине ничего не предвещало природной смуты, которая настигла нас через пару дней в таежной глухомани, вдали от привычного жилья с теплом и уютом.

Сейчас, по прошествии пятидесяти лет трудно поверить, что мы с моим товарищем, Евгением Поповым, вдвоем, с рюкзаками, весящими более трех пудов каждый, шли по бездорожью на поиски нового маршрута.  

Минули несколько лесных сенокосных полянок, словно перебинтованных дорогами и прошитых стежками тропинок. Вышли к Инзеру. Все бы ничего, но через щербину перевала стал дуть нежданный ветер, небо вначале нахмурилось, а затем затянулось темными, наполненными дождем тучами. Срочно ставим палатку, разжигаем костер-нодью, как наиболее надежную «палочку-выручалочку», не гаснущую даже в самую разъяренную непогодь, ложимся спать.

 Ночью пошел дождь вперемешку со снегом. Что делать? Возвращаться назад, когда уже пройдена большая часть маршрута, или идти дальше почти что в неизвестность? Глянули на реку. Волны беспрестанно толкали друг друга от одной скалы к другой. Перекаты, которые накануне мы свободно переходили вброд, ощерились, покрылись белесыми пенными шапками от не тающего в воде снега. Зато трудяга-костер крепко хранил нам угли с живительным теплом, спрятанным меж двух толстых еловых плах, сверху надежно укрытых толстым бревнышком. Дождь и тающие лохмотья снега скатывались по нему на землю, не причиняя тлеющим углям вреда.

Для надежности и безопасности предстоящего пути всегда разрабатываются несколько вариантов его прохождения. Как ныне принято говорить – на случай форс-мажорных, то есть непредвиденных обстоятельств.

Так на случай переправы через разлившуюся реку нами была взята одноместная резиновая лодка. Спасательный конец, именуемый туристами «морковка», пара концов веревок, другие туристские «причиндалы», которые обеспечили бы нам выживание в случае экстремальных ситуаций. Как оказалось, впоследствии все это пригодилось.

Тогда, глядя на снежную завесу, мелькала мысль: зачем и кому это нужно? Разве что Баштуру, командировавшему нас на поиски нового маршрута к Атышу. Спортивная сложность, которая бы влияла на выполнение разряда или звания, уже была не нужна, так как за плечами было столько дорог, что те, что оказались в тот момент перед глазами, кажутся мелочью. Что же двигало нас вперед? Наверное, самоутверждение и стремление к закалке характера, что необходимо всем, кто серьезно занимается спортом, тем более туризмом.

Позавтракали, залили в термос сладкого чая и двинулись вперед, зная, что к вечеру должны выйти к дому лесосплавщиков, стоявшему на левом, нашем берегу Инзера. В основном шли вдоль реки по сохранившимся гужевым дорогам.

Наброшенные поверх штормовок и рюкзаков накидки да сапоги-болотники спасали нас от дорожной хляби и мокроты, льющейся с небес.

Отгоняли от себя мысли, что рабочие лесосплавщики, глядя на свалившуюся на них непогоду, вполне могли уйти в свои деревни. Согревало то, что в любом случае в их доме нас ждет крыша над головой, оставшееся тепло от печки-буржуйки, как непременного и надежного атрибута людей этой нелегкой таежной профессии. Дождь практически перестал, превратившись в тяжелые хлопья снега, через которые смутно угадывалась дорога.

Невольно вспомнилась и та, которой мы в мае шли к Атышу. Кто бы тогда мог предположить, что нас ждет не дорога, а лишь некое ее подобие – сплошные буераки, осклизлые спуски и такие же подъемы, завалы из рухнувших поперек тропы могучих деревьев. Но самым главным для нас было отсутствие стопорного ориентира, за который обычно не следует заходить.

Сейчас было несколько проще: мы точно знали, что изба есть, что в ней очаг, у которого можно отдохнуть, высушить одежду и, кто знает, встретить людей, которые наверняка помогут нам советом в выборе кратчайшего пути к вожделенному водопаду Атыш. Хлябь под ногами монотонно чавкала. Говорить больно-то не хотелось, но невольно вспоминалась моя недавняя первая встреча с красавцем-водопадом.

…В лесном деле я не дилетант, как-никак окончил лесохозяйственный факультет, и лес знаю не понаслышке, но такого густого чернолесья, сплетенного космами лиан хмеля, да еще скрученного понизу плетьми ежевичника, я ещё не встречал. Усугубляли наше продвижение по уремному чернолесью «костры» из бревен и пиленных для изготовления древесного угля дров, ежегодно заносимых в пойму во время весеннего молевого сплава по реке Лемезе. Как в сказке о «Шурале», вставали они на нашем пути, заставляя обходить или перелазить через них. Я не считаю себя писателем, лишь добросовестным учителем, пытливым географом да закоренелым туристом, но открывшегося нам тогда чуда природы и первые впечатления от него обычного человека-созерцателя остались в моей памяти и поныне. Шум падающего потока воды не был слышен. Возможно, этому мешал треск ломающихся под ногами сучьев, шум листвы и ветки деревьев, хлещущих по капюшону штормовки. Но, пожалуй, главным было то, что, несмотря на предвкушение предстоящей встречи, мы просто не были готовы к ней. Прежде чем услышать шум водопада, мы почувствовали его присутствие в появляющейся разреженности крон деревьев и проблеске в них синевы неба.

Картина, представшая тогда перед нами, была чудная. Матовая голубизна, казалось бездонного озера, обрамлялась кронами смешанного леса. В их зелень ярко-оранжевыми и бледно-розовыми мазками красок вкрапливались цветущие растения – татарское мыло и шиповник, росшие у самой кромки озера. Высокие пихты и пихточки-подростки источали земляничный аромат. Нескончаемый поток воды падал вниз из чрева пещеры, взбивал в озере пенистые волны, и те нескончаемой рябью бежали к берегам и успокаивались там в зарослях. Лишь на восточном берегу озера они неустанно бились в каменистую осыпь, круто уходящую вверх, в сторону зева пещеры.

На склоне горы, над черными глазницами пещер ветер шевелил прошлогодние высохшие травы и невысокие кроны чилиги. На отвесных, уходящих в озеро скалах высвечивались оранжевые пятна накипных лишайников. На самом пороге водопада поражал воображение мох, изумрудно-зеленым цветом покрывающий всю его ступень. Гармония падающей воды, дрожащее рябью озеро, приникшая к его прохладе листва растений и взметнувшиеся ввысь скалы, создавали впечатление сказочности, нереальности. Вот эта ярко-радостная картина и осталась в моей памяти по сей день.

Что там и говорить, осознание того, что до нас здесь не было ни одного туриста, ни одного ученого-географа, что мы первыми увидели это чудо природы и уточнили его правильное место нахождения – на ручье Атыш, а не на реке Лемезе, которое ранее было указано на физических картах Башкирии, льстило нашему молодому самолюбию…

Человек всегда учился пониманию красоты в университете природы, познавая ее тайны, облагораживая в ней свою душу и обогащая свои чувства. Но эта, кажущаяся непоколебимой красота весьма уязвима, и виноват в этом сам человек. В чём мы и убедились впоследствии, когда водопад стал местом паломничества людей-потребителей этой красоты. Но это случилось значительно позже – в конце семидесятых, когда пустили в строй железную дорогу Карламан-Белорецк. А пока мы, втянув головы под капюшоны штормовок, шли вперед, погрузившись в свои мысли в поисках новых путей к Атышу.

Сейчас, вспоминая то время, когда я был полон сил, энергии и молодого безрассудства, кажется невероятным, как можно было вдвоем с тяжеленными рюкзаками за плечами искать новые пути к водопаду Атыш, новые подходы к нему со стороны Инзера, основываясь лишь на собственном туристском опыте, собственных прошлогодних знаниях о его точном местонахождении. Сейчас это кажется безрассудством. Но что было – то было.

Непогода непогоде рознь. Тот вечер накрыл нас не только тьмой, но и усилил ее тяжелыми мокрыми хлопьями снега непрестанно валившего с невидимого неба. Присутствие жилья, в котором есть живые люди, загодя, с осени готовящие русло Инзера к весеннему молевому сплаву, мы почувствовали по запаху дыма топящейся печки. Каково же было изумление рабочих, увидевших нас – непрошеных гостей. Им было не понять, зачем в такую непогодь идти к Атышу. Тем более, что идти надо было вверх, в лоб преодолевать крутой заснеженный правобережный склон Инзера. Но нам это было сделать необходимо, так как две тропы, ведущие к Атышу, шли через большую сенокосную поляну Яланкас с торчавшей на ней в то время пожарной вышкой. Именно эта огромная поляна и являлась для нас надежным ориентиром.

Рабочие, сидевшие на лавке вдоль дощатого стола, по обычаю хозяев угостили нас чаем, а мы своим «НЗ», припасенным на всякий случай. Они никак не могли поверить, что мы просто так, не за деньги, а выполняя задание туристской организации, шли на поиски новых путей, новых маршрутов к водопаду Атыш. Разговорились. Оказалось, что они живут в двух близлежащих деревнях – Карагайки и Габдюково. Что через день-другой заканчивают свою работу и уходят домой.

Керосиновая лампа с нахлобученным на нее и потрескавшимся от времени стеклом ровным светом освещала дом.

Уставшие за день рабочие ложились на свои места – широкие полати, закрепленные вдоль стены избы. Намаявшись за день на очистке реки от хлама, они вскоре уснули.

За небольшим оконцем прокопченного дома снег без устали все валил и валил. Не верилось, что совсем недавно было тепло и светило солнце. Мой товарищ Женя Попов тоже прикорнул вместе с рабочими на полатях. А у меня завязался разговор с сидевшим рядом со мной небольшого роста пожилым сухощавым рабочим-башкиром. На мой вопрос, бывал ли он у Атыша, старик, почесывая ладошкой свою редкую бородку, улыбнулся и ответил, что не раз, так как их бригаду почти каждую весну посылают на разбор «костров» из бревен и на Лемезу, и гоняют по всему Инзеру.

– Ты, сынок, нравишься мне. К тому же ты наш, лесной человек. В нашем нелегком деле разбираешься, да и интересуешься не только нашей нелегкой жизнью, но и памятью мест, где мы живем. Старик не торопясь вынул из внутреннего кармана старенького пиджака сложенную «гармошкой» газету. Оторвал от нее узкую полоску бумаги. Скрутил из нее папиросу-самокрутку, называемую в народе «козья ножка». Коснулся языком ее краев для склеивания незамысловатого самодельного курева, достал из-за пазухи небольшой кисет и, не торопясь, взял из него щепоть махорки и осторожно насыпал её внутрь папиросы. Придавил в ней табак желтым от дыма указательным пальцем и, вынув из печки тлеющую в ней лучинку, закурил. И как-то само собой получилось, что старик, как бы уходя памятью в прошлое, вспомнил легенду об Атыше – водопаде, который волей и неволей посещал часто – почти каждый год.

…С той встречи с добрым Мустай-агаем Мустафиным жителем деревни Карагайка, как уважительно звали его все лесосплавщики, прошло много лет. И совсем недавно, готовя новый путеводитель «Зовущие тропы Урал-батыра», я наткнулся на свой старый блокнот с дневниковыми записями и обнаружил в нем свои заметки о маршруте к Атышу. И о разговоре с Мустай-агаем, касающимся далекого походного времени к водопаду. Как всегда, по обычаю сложившемуся за долгие годы моей туристской жизни, я вношу в блокнот какие-то записи, наблюдения. Заметки были сделаны в блокноте простым карандашом при мерцающем свете керосиновой лампы. И сейчас они выручили меня. В заметках были вставлены мои комментарии и некоторые исправления, касающиеся встречи со стариком. Верно говорят в народе, что самый простой карандаш лучше самой хорошей памяти.

Вначале была записана предыстория легенды, связанная с отцом Мустай-агая, прежде жившим в селе Ассы, расположенном выше по течению Инзера, а затем в деревне Карагайка, куда он переехал еще молодым. Но самым главным в моих записях был рассказ старика о легенде, связанной с окружающей нас местностью и водопадом Атыш. Сохранилась ее основа – сюжет легенды. И я вновь окунулся в прошлую встречу с добрым стариком – Мустай-агаем.

…Покуривая самокрутку, он говорил о водопаде с какой-то не поддельной, уважительной сопричастностью, будто разговаривал не со мной, а с водопадом как с реальным живым существом. И вот сейчас, по прошествии стольких лет, я постараюсь воспроизвести сюжет рассказанной мне легенды и динамику изложенных в ней событий, внеся лишь некоторые литературные нюансы.

Мустай-агай сидел рядом со мной на длинной широкой скамье, сложив под себя ноги калачиком и прислонившись спиной к прокопченной стене избы. Дым папиросы-самокрутки ненавязчиво витал в воздухе. Фитиль керосиновой лампы, сгорая, начал дымить. Мне пришлось встать и удлинить его, пару раз крутанув за маленькое колесико с насечками. В избе стало светлее. Вначале старик сидел, молча, как бы гадая с чего начать рассказ. Я его не торопил, ждал. Не только из-за уважения к его возрасту, а потому что видел, как он уходит в свое прошлое, изредка ладошкой поглаживая бородку и, кивая головой, будто подтверждая приходящие в голову мысли.

– Отец мой Арслан работал на французском заводе конюхом и возчиком угля, руды и всего, что надо было для его работы. Домой приезжал редко, все больше жил в избе на поляне, которую сейчас все называют французской. Разрушенные бараки и конюшни ты, наверное, сам видел там? Однажды после сильной грозы и ливня, когда Инзер стал заливать низинные берега и на лошадях нельзя было возить грузы, для коневодов наступил неожиданный отдых. А я в то время был еще мальчишкой, приходил к отцу из деревни и лежал на сене – то в самой конюшне, то вверху, на сеновале. Вот тогда-то и рассказал мне отец легенду о джигите Тамаке, который спас народ от наводнений и освободил из плена свою невесту Айхылу.

Мустай-агай замолчал. Наклонил голову, плюнул себе на пальцы и потушил окурок. Оставшуюся махорку высыпал в свою ладошку, а потом стряхнул в кисет, и продолжил:

– В те времена в ауле Ассы, что на Солёной речке, жил храбрый батыр Тамак. Именно его девушку-невесту и украл свирепый Див, дракон – дождевой червь Силяусин, родственник дива Аджахи, которого победил могучий Урал-батыр.

Во всех богатырских состязаниях среди егетов округи всегда Тамак был первым. Силён, ловок и меток. На медведя ходил один на один, вооружившись лишь рогатиной, окованной железным наконечником. Бил пушного зверька издали лёгкими стрелами, попадая прямо в глаз, не портя шкурки.

Прослышал Тамак от стариков, что спрятал его невесту Силяусин в высокой горе и стала она пленницей, заточенной в неведомой людям пещере. Долго терпели жители окрестных деревень нападки этого дождевого дракона, отдыхая от его бесчинств лишь в засушливые годы. И обратился Тамак к людям:

– Пойду я биться смертным боем с этим проклятым драконом, пока совсем он не обездолил наш родной край. Освобожу свою невесту Айхылу.

Положил он в легкую лодку-долбленку свою сделанную им самим из цельного дуба тяжёлую палицу, тугой роговой лук и колчан. И взял в дорогу кожаный бурдюк, наполненный его матерью чудотворной водой родных ассинских источников. И поплыл вниз по течению бурного Инзера. Весь народ вышел на берег реки, чтобы проводить батыра на нелегкую, возможно смертельную битву с ненавистным чудовищем.

День и ночь плыл егет до только ему известного места, где растут деревья, из которых можно было изготовить ровные стрелы. Остановился Тамак в обширной речной долине, на левом берегу Инзера, поросшего ольхой – прямой и ровной как стрелы. Три дня заготавливал он из них тяжёлые стрелы для предстоящей битвы с драконом. Знал он, что только свежая стрела, сделанная из этих деревьев, достаточно тяжела и метка, чтобы пробить прочную драконью шкуру.

Набив колчан сделанными стрелами, отправился Тамак вниз по течению реки, туда, где через хребет правого берега Инзера можно без особого труда перейти к Лемезе – логову дождевого червя-дракона.

Прознал тем временем дождевой дракон от наполненных водой черных туч об идущем на него батыре. Выполз он из своей пещеры-убежища. Стукнул хвостом по горе и завалил камнями все входы-выходы в свои жилища. Одним прыжком перескочил он каменистый склон хребта из долины Лемезы в долину Инзера. Лишь раз задел своим хвостом землю, но тотчас, словно из раны в земле, забил в том месте мощный родник.

Идёт Тамак не спеша на лесной перевал, силы бережет для предстоящей битвы. А дракон, собрав воедино черные тучи, пролил их дождём на землю и пустил ему навстречу бурный ручей. Но не испугался ловкий батыр. Где с камня на камень перепрыгнет, где вброд перейдет. Приблизился он к дракону и начал стрелы в него пускать. Глядит, оттуда, где стрела пробивает шкуру чудовища – течёт не кровь, а прозрачная дождевая вода. Всю шкуру драконову изрешетил батыр стрелами, потом что есть сил стал бить его тяжелой палицей. А толку мало – не слабеет дракон, питают его дождевые тучи, снабжают новой силой – своей водой.

Долго длился бой. Дракон орудует хвостом и лапами, старается свалить на землю батыра. В ответ Тамак машет палицей, бьет ею дракона. Стал дракон одолевать батыра. Наседает на него всё сильней. Обвивает его своими щупальцами. Силы его не иссякают – ведь ему помогают черные дождевые тучи. Кинулся Силяусин, чтобы перекусить Тамака пополам. Сжал зубами его грудь. Тяжко стало батыру. И тут пришла ему на выручку родная живительная соленая ассинская вода. Лопнул в зубах дракона прижатый к сердцу батыра кожаный бурдюк, данный в путь его матерью. Брызнула из него горько-солёная вода во все стороны, обожгла своей солёной горечью все тело дракона, ведь известно, что соль вбирает в себя воду. Этого дракон вынести не смог: стал биться о землю, раскидывать свои щупальца по склонам хребта. И там, где под ударами Тамака щупальца отваливались, они сразу превращались в ручьи. С тех пор и течёт так много их с хребта в обе реки – Лемезу и Инзер.

И прямо на глазах батыра стал таять водяной червь Силяусин, как кусок соли в горном ручье, биться из последних сил о землю, оставляя в ней свои зубы. Их и сейчас можно встретить как невысокие скалы-зубцы на склоне горы. Бился дракон, бился, пока совсем не иссяк, не высох. А брызги же родной целебной воды придавали новые силы Тамаку. Расступились на небе тучи, выглянуло солнце, запели птицы, а остатки дождя приобрели иную – живительную для людей и природы силу…

Победив Силяусина, Тамак перешел через хребет и двинулся к Лемезе, к виднеющейся на ее правом берегу высокой горе с зияющим водяным глазом-пещерой. Долго ходил Тамак по склонам горы, все высматривал место заточения своей невесты. Звал ее, не щадя голоса. Молчали деревья на склоне горы. Поникли цветы на ее скалистой круче. Вдруг вода, бьющая из скалы, донесла до него девичий голос:

– Поднимись, Тамак, на вершину горы, натяни тетиву твоего рогатого лука, выстрели по остаткам щупалец убитого дракона. Вытащи их наверх, окропи водой из твоего животворного бурдюка, а потом разбросай их ручьями по округе. Там на верху горы, где ты пробьешь ее вершину своей стрелой и спрятал меня от людей ненавистный червь-дракон. Громко крикни, позови меня по имени. И по звуку, проникающему в гору, ты найдешь тот тайный вход в пещеру, в которую заточил меня дракон Силяусин. Сейчас он не охраняется ни саблезубыми тиграми, ни свирепыми пещерными медведями. Здесь моя темница. В ней я плакала не переставая. И слезы мои, как твоя соленая вода, спасала меня от всепроникающих щупалец дракона. Они не могли схватить меня, обжигались и отставали от меня до поры до времени. Ты мой спаситель, вытащи меня на свет Божий, и я буду тебе верной спутницей жизни.

Услышал егет голос своей невесты, забрался на гору. Взял в руки оставшуюся от битвы стрелу, натянул тетиву рогатого лука и, что было сил, выстрелил – пустил ее вдоль ручья, уходящего в расщелину, вниз по склону горы. Зашумел ручей от могучего выстрела, лопнула гора, поглощая в расщелине остатки воды. Показались из нее слабеющие, извивающиеся остатки щупальцев дракона. Плеснул батыр на них соленой водой, не давая им, возможность восстановить свою силу из текущего ручья. Ухватил руками концы щупальцев, поднял их и разрубил своим острым мечом на части, а потом бросил их в щель пещеры. И тотчас откуда ни возьмись предстала перед ним его невеста Айхылу. Поклонилась она в пояс батыру, и слезы радости брызнули из ее глаз. Побежали они студеным ручьем по камням и трещинам вниз к подножью горы навстречу солнцу. Засверкали в конце пути нескончаемым радужным потоком, образуя водопад. Так вот и получил водопад свое название Атыш, что по-башкирски означает «выстрел». А место, где бывшие щупальца червя-дракона Силяусина сошлись, а потом вместе нырнули во чрево горы, народ назвал Атыш-Сумган, то есть «Атыш нырнул». Самой горе в память о девушке-пленнице, пролившей в ней много слез, дали название Яш-кузташ, что означает «Молодой камень слез».

В память о подвиге батыра его именем назвали залив Тамак на реке Инзер, что в трех километрах выше по течению от родного им аула Ассы, а также деревню Бриштамак, стоящую на левом берегу неподалеку от Ассов.

Зубы убитого батыром дракона можно встретить и сейчас на Атышском перевале. Они лежат, как ориентиры для тех, кто идет вверх по тропе к водопаду. Огромные замшелые чёрные камни по сторонам тропы – верный признак правильно выбранного пути. Стройные поросли ольхи, словно стрелы Тамака, покрывают пойменные берега Инзера и Лемезы. Если снять с них кору, то их древесина окрасится в красный цвет, будто пролитой батыром кровью. Долину, где Тамак заготавливал стрелы, народ назвал Бриштамак, что значит «Стрелы Тамака». Целебная вода источников и сейчас течёт в Ассах солёной речкой Туз.

Тем, кто не верит легенде, записанной мной со слов Мустай-агая, рекомендую пройти путём батыра и убедиться в ее правдивости.

После той первой памятной встречи с водопадом прошло много лет и все это время я, как географ, биолог, эколог и турист посвятил изучению таинств его образования, формированию его карстовой системы и изменений на прилегающей к нему местности. Впервые о маршрутах к водопаду я рассказал в туристском путеводителе «Башкирия. Путеводитель», изданном Башкирским книжным издательством в 1971 году. После долгих поисков в различных источниках название горы Яш-кузташ («Молодой камень слез») я нашел на старой, изданной ещё в 1932 году, лётной топографической карте. Я был несказанно удивлен и обрадован этой находке, как бы подтверждающей легенду.

Эта гора сложена очень древними светлыми известняками нижнего карбона. В ней расположены многие пещеры, одну из них (Заповедную) с черепами пещерных медведей я обнаружил в 1969 году.

Интересна и сама долина реки Лемезы. В ней найдены несколько месторождений полиметаллических, свинцовых и железных руд. Поиску их способствовали народные названия ручьев – ее притоков. Например, ручья Кургашлы, что означает «свинцовый». По преданию местных башкир, на этих притоках их отцы и деды тайно от царя лили пули для своих ружей, когда им по указу 1736 года было запрещено иметь свои кузницы и во избежание нового восстания приобретать оружие в других краях.

Чем больше вникаешь в суть народных названий природных объектов, тем как нельзя лучше проникаешься уважением к ним, ведь ни одно из них просто так народом не дается.

Из архива: июнь 2015г.