№9.2024. Алла Новикова-Строганова. «Сметая пыль пороков…»

Иван Андреевич Крылов (1769–1844), замечательный русский поэт, великий баснописец, уже при жизни был признан классиком отечественной литературы. Основной смысл своего творчества он видел в служении «истине святой», народу, людям, «чтоб не ослабить дух» и «не испортить нравы», «не разлучить их с простотой»:

Так надобно гораздо разбирать,                                                        

Как станешь грубости кору с людей сдирать,

Чтоб с ней и добрых свойств у них не растерять,

Чтоб не ослабить дух их, не испортить нравы,

Не разлучить их с простотой

И, давши только блеск пустой,

Бесславья не навлечь им вместо славы.

Об этой истине святой

Преважных бы речей на целу книгу стало;

Да важно говорить не всякому пристало:

Так с шуткой пополам

Я басней доказать её намерен вам («Червонец»)[1].

«Славный Крылов» – так называл его А. С. Пушкин. Поэт обосновывал мысль о народности баснописца, закономерно считая его представителем духа русского народа. Пушкин подчёркивал: «…отличительная черта в наших нравах есть какое-то весёлое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться»[2] – черты, присущие басенному творчеству Крылова.

Вот почему в особом представлении прославленный баснописец не нуждается. Более двух столетий он известен как «дедушка Крылов» каждому с детства – всем, кто говорит и читает по-русски. Так его стали именовать и называют до сих пор – с лёгкой руки поэта-остроумца князя П. А. Вяземского, стихи которого о Крылове «На радость полувековую Скликает нас весёлый зов…» были даже переложены на музыку и исполнялись как песня с припевом: «Здравствуй, дедушка Крылов!»:

Длись судьбами всеблагими,

Нить любезных нам годов!

Здравствуй с детками своими,

Здравствуй, дедушка Крылов!

Забавой он людей исправил,

Сметая с них пороков пыль;

Он баснями себя прославил,

И слава эта – наша быль.

И не забудут этой были,

Пока по-русски говорят:

Её давно мы затвердили,

Её и внуки затвердят[3].

Стихотворение прозвучало 2 февраля 1838 года на торжестве в честь 50-летия литературной деятельности Крылова. Этот юбилей, согласно справедливой оценке В. А. Жуковского, отмечался как «праздник национальный; когда можно было пригласить на него всю Россию, она приняла бы в нём участие с тем самым чувством, которое всех нас в эту минуту оживляет».

Поэт-романтик в приветственной речи горячо благодарил баснописца: «за наших юношей, которые с вашим именем начали и будут начинать любить отечественный язык, понимать изящное и знакомиться с чистою мудростью жизни»; «за русский народ, <…> в стихотворениях своих вы так верно высказали его ум и с такою прелестию дали столько глубоких наставлений»; «за знаменитость вашего имени; оно сокровище отечества и внесено им в летопись его славы».

История подтвердила справедливость этих слов. Крылов, мудрый, ироничный и в то же время добродушный, как «простосердечное дитя»[4], для каждого из нас словно и впрямь родной дедушка, рассказывающий затейливые поучительные истории, важные для становления нравственного чувства, для развития души и ума:

Когда перенимать с умом, тогда не чудо

И пользу от того сыскать;

А без ума перенимать,

И Боже сохрани, как худо! («Обезьяны») (3, 21)

Однако мало кто сейчас назовёт более двух-трёх басен (в основном это хрестоматийные «Стрекоза и Муравей», «Ворона и Лисица», «Волк на псарне»), пройденных когда-то ещё в среднем звене школы. Именно там за Крыловым укрепилось представление исключительно как об авторе, писавшем для детей.

Между тем его творческое наследие столь обширно и содержательно, что начинает приоткрываться человеку лишь по достижении определённого жизненного и читательского опыта. Постигать глубины крыловских аллегорий можно бесконечно. За знакомым и привычным всякий раз обнаруживается новое, ещё не изведанное.

Недаром сложил Вяземский эти поэтические строки о Крылове:

Где нужно, он навесть умеет

Своё волшебное стекло,

И в зеркале его яснеет

Суровой истины чело[5].

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (в миру – князь Дмитрий Алексеевич Шаховской) (1902–1989) справедливо утверждал: «Крылов проникает в самую глубину жизни, и голос его звучит подлинным пророчеством»[6].

Такова пророческая басня «Безбожники»:

Был в древности народ, к стыду земных племён,

Который до того в сердцах ожесточился,

Что противу богов вооружился.

Мятежные толпы, за тысячью знамён,

Кто с луком, кто с пращёй, шумя, несутся в поле. (3, 30)

Обезумевшие люди восстают против Бога, подстрекаемые вконец осатаневшими вожаками:

Зачинщики, из удалых голов,

Чтобы поджечь в народе буйства боле,

Кричат, что суд небес и строг и бестолков;

Что боги или спят, иль правят безрассудно;

Что проучить пора их без чинов;

Что, впрочем, с ближних гор каменьями нетрудно

На небо дошвырнуть в богов… (3, 30)

Но даже на такое воинствующее кощунство в ответ нет мгновенной кары свыше, хотя «к убеждению бунтующих» святотатцев было бы «не худо»

Явить хоть небольшое чудо:

Или потоп, иль с трусом <землетрясением. – А. Н.-С.> гром,

Или хоть каменным ударить в них дождём.

«Пождём»… (3, 30)

Но «богомятежным» грешникам даётся свободная воля, свободный нравственный выбор, чтобы иметь время опомниться, раскаяться в своих заблуждениях, обратиться к Богу.

Тут с шумом в воздухе взвилась

Тьма камней, туча стрел от войск богомятежных,

Но с тысячью смертей, и злых, и неизбежных,

На собственные их обрушились главы.

Плоды неверия ужасны таковы… (3, 30)

Крылов утверждает, что рано или поздно богоотступникам всех мастей и званий не избежать справедливой кары за их неправедные деяния.

Свои суждения поэт облекал в аллегорическую, завуалированную форму, которую сам нарёк «истиной вполоткрыта». О сущности этой крыловской необычной формулировки размышлял архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской): «Есть пророки, которым дано “истину царям с улыбкой говорить”. И. А. Крылов не был таким поэтом-пророком. Он скорее подобен восточному мудрецу, загадывающему людям загадки, чтобы людей этих научить и вразумить. Истину своего литературного служения он сам назвал “истиною вполоткрыта”. Было бы неверно думать, что истина “вполоткрыта” есть полуистина. Нет, это полная истина, только “засвеченная малым огоньком”, чтобы не поранить больных, привыкших к нравственной тьме и к полутьме, душевных глаз человека, не выносящих яркого света»[7].

В басне «Василёк» скромный полевой цветочек почти увядает без света:

В глуши расцветший Василёк

Вдруг захирел, завял почти до половины,

И, голову склоня на стебелёк,

Уныло ждал своей кончины… (3, 16)

Но ещё теплится надежда на животворный солнечный луч:

«Ах, если бы скорее день настал,

И солнце красное поля здесь осветило,

Быть может, и меня оно бы оживило?» (3, 16–17)

Земляной Жук – существо сугубо приземлённое, занятое только своими узкими, утилитарными интересами и равнодушное ко всему остальному, – считая, что нежизнеспособный Василёк недостоин милости, даёт ему презрительно-высокомерный совет, обрекающий жалкое создание на гибель:

Так солнца ты своей докукою не мучь!

Поверь, что на тебя оно луча не бросит,

И добиваться ты пустого перестань,

Молчи и вянь! (3, 17)

Вопреки этому ограниченному бездушно-жестокому суждению, солнце одинаково дарит животворящий свет всем без исключения созданиям – могучим и слабым, великим и незначительным:

Но солнышко взошло, природу осветило,
По царству Флорину рассыпало лучи,
И бедный Василёк, завянувший в ночи,
Небесным взором оживило. (3, 17)

В финале басни Крылов призывает богатых, власть имущих уподобляться солнцу:

О вы, кому в удел судьбою дан

Высокий сан!

Вы с солнца моего пример себе берите!

Смотрите:

Куда лишь луч его достанет, там оно

Былинке ль, кедру ли – благотворит равно,

И радость по себе и счастье оставляет;

Зато и вид его горит во всех сердцах –

Как чистый луч в восточных хрусталях,

И всё его благословляет. (3, 30)

Однако здесь отразились эфемерные упования поэта на доброту, благотворительность, милосердие к угнетённым со стороны угнетателей, облечённых в «высокий сан», сосредоточивших в своих руках все материальные блага мира, добытые путём неправедным. В то же время баснописец лишён каких бы то ни было иллюзий относительно истинных, а не мнимых достоинств так называемых «сильных мира сего».

Кто знатен и силён,

Да не умён,

Так худо, ежели и с добрым сердцем он.

На воеводство был в лесу посажен Слон.

Хоть, кажется, слонов и умная порода,

Однако же в семье не без урода… («Слон на воеводстве») (3, 55)

Крылов не устаёт высмеивать горделивость, самонадеянность, чванливость, хвастовство высоким родом и званием:

В породе и в чинах высокость хороша;

Но что в ней прибыли, когда низка душа? («Осёл») (3, 24)

Под прицел разящей крыловской сатиры попадают алчность, невежество, тупоголовость, бездумное подражание всему иноземному и множество других пороков дворянской аристократии и государственной бюрократии:

Я приведу пример тому из дальних стран.

Кто Обезьян видал, те знают,

Как жадно всё они перенимают. («Обезьяны») (3, 21)

Мне хочется, невеждам не во гнев,

Весьма старинное напомнить мненье:

Что если голова пуста,

То голове ума не придадут места. («Парнас») (3, 15)

Невежи судят точно так:

В чём толку не поймут, то всё у них пустяк. («Петух и Жемчужное зерно») (3, 51)

Неправосудие также нередко становится объектом обличения в баснях («Волк и ягнёнок», «Оракул», «Щука», «Лев и Барс», «Лисица и Сурок» и др.):

Судьи невдалеке сбирались;

На ближнем их лугу пасли;

Однако ж имена в архиве их остались:

То были два Осла,

Две Клячи старые, да два иль три Козла;

Для должного ж в порядке дел надзора

Им придана была Лиса за Прокурора. («Щука») (3, 179)

Крылов поднимает также тему коррупции в российской судебной системе:

И слух между народа шёл,

Что Щука Лисыньке снабжала рыбный стол… (3, 179)

«Приговор» подсудимой разбойнице Щуке, которая заранее взятками обеспечила себе протекцию прокурора, хитроумно измышлен взяточницей Лисой. Под видимостью сурового наказания преступница Щука просто-напросто отпущена на волю, в прежнюю среду обитания, чтобы и дальше бесперебойно обеспечивать Лисицу рыбными дарами:

«Почтенные судьи!» – Лиса тут приступила:

«Повесить мало: я б ей казнь определила,

Какой не видано у нас здесь на веку:

Чтоб было впредь плутам и страшно, и опасно –

Так утопить её в реке». – «Прекрасно!» –

Кричат судьи. На том решили все согласно.

И Щуку бросили – в реку! (3, 180)

В басне «Лисица и Сурок» Лиса выступает уже в роли судьи – да ещё в курятнике! Ситуация более чем красноречивая. Но Лисица – судейский коррупционер, – нахваливая себя, жалуется на судьбу, старается предстать безвинно оклеветанной:

«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки!» –

Лисицу спрашивал Сурок.

«Ох, мой голубчик-куманёк!

Терплю напраслину и выслана за взятки.

Ты знаешь, я была в курятнике судьёй,

Утратила в делах здоровье и покой,

В трудах куска не доедала,

Ночей не досыпала:

И я ж за то под гнев подпала;

А всё по клеветам…» (3, 43)

Уличённая в преступлениях, каверзливая судья пытается привлечь Сурка в свидетели своей невиновности:

«Мне взятки брать? да разве я взбешуся!

Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,

Чтоб этому была причастна я греху?

Подумай, вспомни хорошенько». –

«Нет, кумушка; а видывал частенько,

Что рыльце у тебя в пуху». (3, 43)

Это «рыльце в пуху», прочно вошедшее в русский язык в виде поговорки (наряду со множеством афоризмов нашего баснописца, ставших крылатыми фразами, –
недаром же их окрылил Крылов!), неискоренимо в общественной и бытовой жизни по сей день. По всей видимости, не исчезнет этот «феномен» и в необозримом будущем:

Иной при месте так вздыхает,

Как будто рубль последний доживает:

И подлинно, весь город знает,

Что у него ни за собой,

Ни за женой, –

А смотришь, помаленьку,

То домик выстроит, то купит деревеньку.

Теперь, как у него приход с расходом свесть,

Хоть по суду и не докажешь,

Но как не согрешишь, не скажешь:

Что у него пушок на рыльце есть. (3, 44)

Судопроизводство в России строится по принципу «кто одолеет, тот и прав»:

Судиться по правам – не тот у них был нрав;

Да сильные ж в правах бывают часто слепы.

У них на это свой устав:

Кто одолеет, тот и прав. («Лев и Барс») (3, 34)

Более того – кровожадные хищники всех мастей во главе с царём зверей Львом выставляют себя не только правыми, но едва ли не святыми:

Окончила Лиса; за ней, на тот же лад,

Льстецы Льву то же говорят,

И всякий доказать спешит наперехват,

Что даже не в чем Льву просить и отпущенья.

За Львом Медведь, и Тигр, и Волки в свой черёд

Во весь народ

Поведали свои смиренно погрешенья;

Но их безбожных самых дел

Никто и шевелить не смел.

И все, кто были тут богаты

Иль когтем, иль зубком, те вышли вон

Со всех сторон

Не только правы, чуть не святы. («Мор зверей») (3, 37)

Виноватыми, с точки зрения хищных зверей, оказываются существа самые смиренные и безобидные: «У сильного всегда бессильный виноват»; «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» («Волк и Ягнёнок») (3, 20–21).

И в людях так же говорят:

Кто посмирней, так тот и виноват (3, 38), – резюмирует Крылов свои жизненные наблюдения в басне «Мор зверей».

В знаменитой басне «Осёл и Соловей» после туполобого ослиного вердикта вдохновенный пернатый певец поспешил скрыться подальше:

Услыша суд такой, мой бедный Соловей

Вспорхнул и – полетел за тридевять полей.

Избави, Бог, и нас от этаких судей. (3, 56)

Под острое, разящее перо баснописца попадают реалии меркантильно-продажной «гнусной расейской действительности», в которой «Всяк споры затевает О выгоде своей»:

Имея общий дом и общую контору,

Какие-то честны́е торгаши

Наторговали денег гору;
Окончили торги и делят барыши.

Но в дележе когда без спору? («Раздел») (3, 39)

Крыловские типажи, наблюдения и выводы не теряют своей актуальности, остаются злободневными и узнаваемыми и в современных реалиях.

Почти у всех во всём один расчёт:

Кого кто лучше проведёт,
И кто кого хитрей обманет. («Купец») (3, 185)

Примечания

[1] Крылов И. А. Полн. собр. соч.: В 3-х т. – М.: ГИХЛ, 1946. – Т. 3. – С. 28. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома и страницы.

[2] Пушкин А. С. Собр. соч: В 10 т. – М.: ГИХЛ, 1959–1962. – Т. 6. – С. 15.

[3] Вяземский П. А. Стихотворения. – Л.: Сов. писатель, 1958. – С. 258–259.

[4] Там же. – С. 258.

[5] Там же.

[6] Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Религиозное сознание в русской литературе. Крылов // Беседы с русским народом. – М.: Ладья, 1998.

[7] Там же.