Всеволод Глуховцев. Альмагест-2, или Диалектика истории

Словечко «кризис» в обиходе современного человека заняло привычно-пугающее место; настолько привычное, что мы уже, собственно, и не очень-то пугаемся. Все уже знают, что мы живем в эпоху кризиса. Цены все время растут, денег всегда не хватает… Те, кто следит за всемирной политикой и анализирует текущие события, начинают мрачно пророчествовать о Третьей мировой и тому подобных малоприятных вещах. А те, кто исследует современную культуру, умудрено толкуют об ее упадке, вялости и деградации… Конечно, есть в этом элемент неизбежного «в наше время и трава была зеленее, и вода мокрее и воздух легче», – но все же разговоры эти не на пустом месте. Есть кризис. Есть некое общее чувство перепутья, если угодно. Мы – человечество – шли-шли долгим, трудным путем, пришли куда-то, а куда – не знаем. Из этого нашего перепутья не видно будущего: горизонт в неясной дымке, и поди разбери, то ли это просто временный туманный налет, то ли предвестие тревог и непогод…

При этом стержень всех проблем, с которыми столкнулось человечество, заключается во внутреннем разладе с реальным миром, миром, который человек, в значительной степени создал сам и который развивается так стремительно, что человек уже не поспевает за своим творением. Подчинить себе мир и пытаться им управлять, при отсутствии умения управлять собой – слишком смелая задача, опрометчиво возложенная человеком на свои плечи. Дело не в экономике и не в политике – они лишь признаки, симптомы более глубокого разлада, постигшего человеческую общность планеты Земля… Поэтому выход необходимо искать в самом человеке, выход заключается в коренной трансформации внутреннего мира, своего рода ценностной революции.

Ну, а в чём же предыстория этого самого кризиса, приобретшего сегодня очевидно массовый характер?.. Ясно, что всякий такого рода общекультурный декаданс связан с распадом устоявшейся картины мира и отсутствием новой, адекватной меняющимся биосферным и социальным реалиям. Что является в наши дни такой распадающейся парадигмой и каковы исторические обстоятельства её распада? – вопросы, на которые я пытаюсь ответить ниже.

Дело в том, что представления современного обывателя об устройстве мира и о месте в нем человека, по сути, продолжают пребывать в парадигме, сформированной более трёхсот лет назад квартетом Коперник – Галилей – Декар т– Ньютон. Правда, в «новой физике» ХХ века заметно изменился взгляд на структуру пространства-времени и место исследователя в процессе научного познания – но принципиальных изменений не произошло. Картина мироздания на базе «неклассической» науки, стала несколько усложненным вариантом прежней – только и всего. Образно говоря, если лет двести тому назад Вселенную охотно сравнивали с пружинным часовым механизмом, то сейчас этот же механизм воспринимается как электронный или ядерный. Если для средневекового европейца космос, в сущности, был синонимом Земли, живой и в целом доброжелательной к человеку ойкумены, то, начиная с системы Коперника, год за годом, столетие за столетием мир в массовом сознании неизбежно менялся в сторону уменьшения обитаемого пространства. В итоге, человек, живущий в первом десятилетии нашего века, учит в школе, что его Земля – крохотная одинокая планета в мрачной, темной, мертвой бесконечности, именуемой космосом… И никаких реальных подтверждений наличия жизни в этой бескрайней пустоте нет.

Да, конечно, в сравнительно недалеком прошлом многим казалось, что освоение такого космоса выведет человечество на качественно новый уровень бытия и, возможно, приведет ко встрече с внеземными разумными существами. В пределах сложившейся парадигмы это вполне логично: если Вселенная представляет собой множество звезд и звездно-планетных систем, то несложные подсчеты должны подсказать, что наделенных биосферой планет, подобных Земле, может быть десятки, сотни…. Однако, во-первых, астрономические наблюдения (вполне оснащенные технически) не обнаружили за пределами Земли ничего, что могло бы всерьез рассматриваться как живое вещество; а во-вторых, это внеземное пространство при попытке его освоить явно оказалось куда менее податливым, чем это представлялось в начале «космической эры». Более чем за полвека космических полетов человечеству с огромным трудом удалось добраться разве что до нескольких ближайших планет: область, ничтожная по масштабам Вселенной в целом… И одиночество Земли в безмолвной черной бездне превращается в одиночество человека как на Земле, так и во всем этом бесконечном мире.

Центральной идеей, формирующей мировоззрение человека европейской цивилизации на протяжении последних примерно ста пятидесяти лет, являлась идея прогресса. При этом в устоявшемся понимании «прогресс» отождествляется с бесконечным ростом и удовлетворением потребностей человеческого индивида как существа материалистического. Иначе говоря, прогресс есть, прежде всего, социально-экономический процесс, постоянно повышающий комфорт эмпирического бытия человека. Действительность окружает его искусственной средой, сводящей к минимуму физические усилия: человек пребывает в оптимальных температурных условиях, его питание становится всё более разнообразным и калорийным, организм ограждается от болезней, совершенствующиеся технические приспособления выполняют за него всё большую и большую часть рутинных действий… и т.д.

Очень характерно, что данная концепция прогресса действовала по сути одинаково во враждующих идеологических системах. Одна из них говорила о «демократии, процветании и свободном рынке», другая – о «всемерном росте благосостояния советского народа», что являло собой разные вариации одного управленческого приёма. Действительно, прогресс оказался для власть имущих очень эффективной стратегией социального менеджмента, настолько эффективной, что из средства превратился в цель. Изначально творцами теории прогресса подразумевалось, что развитие прежде всего науки и техники, освободив человека от рабства тяжёлого вынужденного труда, откроет перед ним простор для творческого, духовного совершенствования. Собственно, подобные заявления слышны и сегодня: дайте человеку вдоволь хлеба и зрелищ, и он будет созидать справедливый, счастливый мир; но ясно, что сейчас эти сентенции либо неискренни, либо, мягко говоря, наивны. В действительности, потребляя хлеб и зрелища, общество хочет хлеба больше, а зрелищ веселее, потом ещё больше и ещё веселее, ещё и ещё… и так бесконечно.

Бесконечный бег за суррогатами счастья и сейчас используется как рецепт социальной стабильности: если власть окружает рядового гражданина всё более изысканным материальным комфортом, то это является наилучшей гарантией лояльности со стороны большинства граждан. В результате исторического развития человек пришел к выводу, что оптимальным вектором роста его возможностей и потенций, а следовательно, и материального комфорта, является развитие науки и техники – примерно к середине XIX века это стало общепризнанной аксиомой.

Однако государства, взявшие на вооружение данную модель стабильности, сделались её заложниками: однажды включившись, эта система оказалась способной работать исключительно «на повышение». Стабильность обеспечивается только ростом потребления и телесных удовольствий, который не безграничен. Но массам до того дела нет: они привыкли, что социально-экономическая среда постоянно делает их быт приятнее, комфортнее; к этому все привыкают мгновенно, а отвыкать не хочет никто. И власть прекрасно понимает, что снижение уровня материальной жизни чревато не просто неприятностями – это может означать конец её самой. Поэтому она вынуждена стимулировать пресловутый прогресс, стараясь не представлять себе то, чем это может кончиться.

Но есть ещё одно обстоятельство. Научно-технический прогресс в сложившейся во второй половине XIX века геополитической ситуации стал совершенно необходимым фактором выживания государства. Прогрессируй или будешь уничтожен! – эта жёсткая дилемма во весь рост встала перед руководством разных стран мира после Австро-прусской войны 1866 года и Франко-прусской войны 1870–1871 годов, где и Австрия и Франция, чьи солдаты и офицеры были не хуже пруссаков, оказались бессильны перед превосходным техническим оснащением прусской армии. (Следует добавить, – и перед прусской системой образования, что породило знаменитую фразу «Сражение выиграл прусский учитель», ошибочно приписываемую Бисмарку, хотя написал ее в газетной статье некий профессор О. Пешель). Именно тогда и началась колоссальная гонка вооружений, в сущности, продолжающаяся и по сей день. Существует точка зрения, согласно которой вообще весь научно-технический прогресс последних столетий продиктован сугубо военными целями; данное мнение является не бесспорным, но и не беспочвенным.

Итак, обстоятельства внешней и внутренней политики вынуждали и вынуждают властные элиты двигаться по пути, в конце концов ведущему в тупик. Правда этот путь не осознается как тупиковый, и соответственно, не предлагаются какие-либо пути выхода из тупика. Вообще, цивилизационное перенапряжение, вызванное прогрессом, оказывается возможным «снять» двумя способами: во-первых, насильственным прекращением прогресса, сознательным снижением уровня материального потребления и комфорта масс. Но очевидно, что никакая власть никогда на это не решится, так как в сложившихся условиях это для неё равносильно самоубийству. Поэтому единственным практическим вариантом «сброса напряжения» остаётся катастрофа: либо неконтролируемая, либо контролируемая, физически уничтожающая большую часть людей – потребителей комфорта, либо претендующих на это. Авторы отдают себе отчёт в том, что эти строки могут показаться циничными. Но это не цинизм, это в некотором роде отсутствие лицемерия. Именно такое несчастье постигло человечество в начале XX века, когда ни власть имущие, ни тем более рядовые граждане, по-видимому, не имели никакого представления о «цивилизационном перегреве», следствии прогресса – и оказались совершенно не готовы к этому.

Справедливости ради нужно отметить, что отдельные проницательные мыслители предупреждали о страшных последствиях такого «перегрева» задолго до него – но толком услышаны не были. И практически вся первая половина XX столетия (конкретно: годы 1914–1945) стала единой суперкатастрофой человечества. В ней были периоды обострения, периоды ремиссии, но в целом она явилась затяжной глобальной деструкцией, важнейшие вехи которой таковы:

- Первая мировая война;

- революция и Гражданская война в России;

- ужасная и загадочная пандемия гриппа (так называемая «испанка») 1918–1819 годов;

- Великая депрессия 1929–1933 годов;

- фашизм;

- Вторая мировая война.

Сложно говорить о человеческих утратах, понесённых планетой в итоге упомянутых событий. По грубым подсчётам, суммарные потери (убитые, пропавшие без вести, пострадавшее гражданское население, умершие от ран, голода, болезней, безнадёжные инвалиды…) могут составлять примерно 150–160 миллионов человек (вместе с безвозвратными демографическими потерями (нерождённые потомки погибших) это даёт ещё более трагическую картину – при том, что всё население Земли в 1914 году насчитывало около 1,8 миллиардов человек.

Но и после того, как в 1945 году катастрофа вроде бы завершилась, человечество вернулось на порочный круг, не сумев выйти из ситуации геополитической вражды – что, в свою очередь, потребовало оперативного решения проблемы социальной стабильности внутри враждующих блоков. Таким решением, естественно, стало увеличение материального потребления. Западный блок с этой задачей справился успешно, Восточный не справился и, признав своё банкротство, постарался воспринять западную социально-экономическую систему, также, по сути, тупиковую.

Невиданный «цивилизационый сброс» 1914–1945 годов оставил человечеству достаточно объёмный резерв для дальнейшего экстенсивного развития, но пределы его – экологические, демографические – видны сегодня отчётливо. Этот резерв ещё может какое-то время сохраняться, однако принципиально решить проблему, конечно, не в состоянии. Принципиально и в XXI столетии всё остаётся по-прежнему: общество, привыкшее к прогрессу, требует роста доходов, благ и удобств, а правительства вынуждены удовлетворять эти требования. За много лет они превратились для огромного числа людей в смысл и цель жизни, а деньги – в основной ценностный критерий. Люди живут, чтобы вкусно есть, модно одеваться, приобретать новые автомобили, компьютеры, телевизоры, мебель, одежду, отдыхать, развлекаться… О том, что находится за пределами круга приятного потребления, большинство, по-видимому, либо старается не думать, либо считает, что всё образуется как-нибудь само собой.

Современная международная политика продолжает сохранять худшие архаичные черты. Государства не доверяют одно другому, интригуют, лгут и продолжают вооружаться – примерно так же, как в XIX веке, после которого человечество пережило чудовищный коллапс. Но тогда о том не ведали и, соответственно, не думали; сейчас не думать невозможно. Трудно избавиться от мысли, что идеи «управляемой катастрофы» или перманентной нищеты «третьего мира», ограничивающей доступ большинства землян к царству достатка, не муссируются в различных властных кругах. В сложившихся условиях данные сценарии могут представляться единственно действенным методом «перезагрузки» человечества.

Но ведь нравственные законы действуют в нашем мире столь же неотвратимо, хотя и не столь очевидно, как законы физической природы. Каким бы ни было творимое человеком зло: прямым, косвенным, вынужденным, завуалированным ложно-моралистическими оправданиями… – оно остаётся злом, и за него неизбежно следует расплата. Желание решить свои проблемы за счёт других рано или поздно обернётся против самих желающих, и над их головами грянет День гнева – даже если они считают, что каким-то хитроумным образом сумеют избежать его.

Поэтому я, философ В.О. Глуховцев, осмеливаюсь заявить: сложившаяся на базе идеологемы прогресса картина мира не адекватна современным биосферным и социальным реалиям. Мир ждёт ценностной революции, поскольку разного рода кризисы, скачки и перемены в дальнейшем могут лишь набирать скорость, наращивать способность к дальнейшим мутациям. И идеи подвержены кризисам! Этой участи не избежала и идея прогресса.

При этом я нисколько не хочу выглядеть безапелляционным отрицаталем всего того, что происходило с человеческим миром в течение последних трех столетий. В свое время копернико-ньютонианская схема мироздания явилась, вероятно, оптимальной: именно благодаря ей европейское, а вслед за ним и все остальное человечество, добилось огромных успехов и науке и технике. Но, как все бренное, и это мировоззрение стало устаревать, а в наши дни зашло, по-видимому, в безнадежный тупик. Очевидно, что для кардинального оздоровления современного человечества необходимо изменить онтологические основы его мироздания.

Разрушение ценностной структуры влияет на все без исключения стороны жизни. Однако современную ситуацию всё же нельзя охарактеризовать как полное разрушение ценностной системы; сегодня еще остались время и ресурсы, необходимые для того, чтобы поддержать пошатнувшийся ценностный иммунитет, причём сделать это следует безотлагательно! иначе общество окажется бессильной жертвой ценностного хаоса. Именно сегодня люди нуждаются в надежном аксиологическом иммунитете. Ценности сами собой не восстанавливаются – как и во всем культурном строительстве, здесь не обойтись без сознательной творческой воли определенных членов общества. Дальнейшая же деструкция грозит окончательно нивелировать и разрушить нас как уникальное культурное сообщество. Общество, как и отдельный человек, жизненно нуждается в целенаправленном воспитании. Необходимы более эффективные правила социальной игры, иные формы социального общежития, иная этика, иная онтология.

Таким образом, постепенная аморфизация мироздания, из которого вымывается явно выраженный центр, распадается чёткая структура антропокосмоса, закономерно приводит к ценностному и моральному декадансу личности и общества, не способных адекватно отвечать на вызоы современности. Возможно ли, по гегелевскому закону отрицания отрицания, возвращение к философскому геоцентризму, к осознанию того, что Земля не одно из рядовых космических тел, на котором в силу стечения каких-то обстоятельств возникла и удержалась жизнь – но уникальный пространственно-временной объект? Да, возможно! – если перейти к восприятию биосферы как пространства-времени особого качества. Планета Земля столь разительно отличается от всего космоса именно потому, что феномен, именуемый «жизнь», есть пространство-время радикально более сложной структуры, обладающее большим количеством и, вероятно, качеством измерений (правда значительная часть этих измерений пребывает для современного человека в скрытом состоянии). При таком подходе биосферу Земли следует рассматривать как поверхность многомерного пространства-времени, потенциальный выход в «живой космос», супер-ойкумену. Но открытие этих возможностей в биосфере и в самом человеке зависит от переосмысления биосферы и ноосферы, приводящего к осознанию Земли метафизическим полюсом мироздания, и, во-вторых, от принятия людьми этических императивов, распространяющих правила морали на биосферу.

Итак, ключевая фраза – необходима иная этика, иная онтология! Ясно, что идеология прогресса, потребления изжила себя, превратилась в ветхое одеяние, из которого современный мир давно вырос – хотя это вовсе не значит, что она изначально была негативной. Она, очевидно, соответствовала своему времени, в котором отвечала оптимальному характеру развития человечества. И совершенно нельзя исключать, что мы – я имею в виду нас, человечество! – когда-то в новой форме вернемся к ней. Но сейчас она стала анахронизмом – а человечество всё ещё живёт в её парадигме. Главная задача для современного человека – определить эту новую этику, ценностную картину мироздания. И основой такой обновленной ценностной парадигмы должна служить идея нового «геоцентризма», суть которой заключается в том, что человек и Земля как единый пространственно-временной континуум, должны стать ценностным ядром обновленного мировоззрения. В известной мере это можно рассматривать как возвращение к системе Птолемея, его знаменитому «Альмагесту» – но лишь в известной мере, не более того. Речь должна идти не о Земле как физическом теле, но о Земле метафизической, если хотите; о человеке и Земле как ноосферном единосущии. Наши основные усилия необходимо сконцентрировать на развитии в человеке душевных способностей и желания управлять миром и прежде всего собой. Если человек найдет в себе силы совершить кардинальную переоценку ценностей, то перед ним откроется широкое поле возможностей для решения тех проблем, которые проявились в современном нам обществе.

Из архива: декабрь 2014 г.