Мунир Хакимов. Байконур, год 61-й

В 1960 году после окончания военно-учебного заведения (сейчас оно называется Серпуховской военный институт ракетных войск) я был откомандирован на Байконур. Я не выбирал себе место службы, тем более что все знали – не райские это уголки. Но принявшие такое решение мои командиры не предполагали тогда, что я окажусь сразу в центре интереснейших, развивающихся событий. Отпуск провёл дома в Уфе, а в начале августа поехал к месту назначения.

Попросил проводницу нашего вагона за час-полтора до подъезда к назначенному пункту, а станция называлась Тюра-Там (острословы давно уже переименовали её в Тюрьма-Там), разбудить меня. Около 5.30 утра высадился из вагона прямо на пути. Со мной – огромный чемодан «Великая Германия» – такие были изготовлены по заказу для каждого выпускника училища. Какого-нибудь вокзального помещения не увидел. Не было и обычного перрона – железнодорожные пути и всё. Не было ни людей, ни собак – вообще никого живого. Правда, в стороне, в метрах 10-15 стоял какой-то дощатый сарайчик непонятного предназначения. Кругом простиралась бесконечная, тёмная, выжженная солнцем степь, скорее даже пустыня. Ни одной зелёной травинки, только сухая полынь, или уж не знаю что, колыхалась на ветру, и катались шары перекати-поле. Грешным делом подумал, не подшутила ли проводница, сказав, что именно здесь мне сходить.

Вдруг вдалеке увидел несколько верблюдов, которые отыскивали известные только им съедобные колючки. Для себя решил: где-то должны быть и люди. Прошло около часа, пока увидел, что в мою сторону движется по путям женская фигурка с молотком и постукивает по рельсам. Железнодорожная обходчица – повезло. Подошла пожилая женщина-казашка. Поздоровавшись, спросил, где здесь живут военные. «Сиди, сынок, в 8.00 будет здесь их много», – сказала «мать» с сильным акцентом.

Около восьми утра, действительно, показались автобусы, сошло много людей, преимущественно военных, и они потянулись в сторону подошедшего к этому времени маленького тепловоза с несколькими пассажирскими вагонами. Я спросил одного из офицеров, где располагается центральный штаб полигона, он бросил: «Садись в любой автобус, довезут».

Сам тепловозик с пассажирами покатил в сторону от главного пути, куда – я ещё не знал. На одном из автобусов доехал до КПП, где проверили мои документы. Открыли ворота, и я вдруг оказался в небольшом, живом, современном городке, окружённым забором и охраной. Это был Ленинск (ныне Байконур). Добротные административные здания, 5-этажные жилые дома, школы, детские сады, кинотеатр. Улицы были заасфальтированы, росли небольшие деревья – под каждым из них бились маленькие фонтанчики воды. Позже я узнал, что город предназначался для проживания семейных офицеров со всех точек полигона и являлся местом дислокации штаба полигона. А офицеры, что уехали на тепловозике, направлялись на службу на свои ракетные точки. Нашёл штаб расположения своих, представился начальству. Меня определили в офицерскую гостиницу и предложили подождать до приказа о назначении. От нечего делать стал бродить по городу, обошёл его минут за сорок. В стороне увидел довольно широкую, быструю, но мутную реку. Это была Сыр-Дарья. Людей в рабочее время на улицах практически не было. Стояла жара, и я решил вернуться в гостиницу. По пути в летнем ларьке купил пару среднеазиатских длинных дынь по немыслимо низкой цене. Дыни оказались настолько вкусными – до этого я их никогда не пробовал – , что два дня я питался исключительно ими.

Ракетных точек к этому времени на огромных пустынных просторах Казахстана уже хватало. Был как раз тот период, когда, как говорили, ковался ракетно-ядерный щит страны. Нас, молодых офицеров, набралось человек 15-20. Через двое суток меня вызвали в штаб, а командовал полигоном в то время генерал-майор Герчик, и я получил назначение на тот знаменитый космодром (так называемая площадка №2), где интенсивно шли испытания ракетоносителя Р7 нашего легендарного конструктора Сергея Павловича Королёва.

*  *  *

Наконец прибыл в расположение космодрома, где мне предстояло служить. Со мной оказалось ещё несколько ребят из моего училища. Нас, молодых офицеров, собрали в штабе военно-испытательной части, командиром которой был замечательный человек – полковник Валентин Николаевич Юрин. Я не выбирал, так, можно сказать, разложился пасьянс – попал туда, куда и не думал: меня назначили начальником боевого расчёта I ступени ракетоносителя Р7, которую я ещё и в глаза-то не видел.

В училище ракетную технику мы начинали изучать с самых азов, а именно с немецкой одноступенчатой ракеты ФАУ-2, которую привезли к нам для ознакомления. Её спроектировал гитлеровский конструктор Вернер фон Браун, и с 1943 года она применялась для обстрела Лондона и Антверпена со стартовых площадок Пенемюнде на севере Германии.

Штурмбанфюрер СС фон Браун был захвачен в плен американскими военнослужащими и вместе с секретными документами перенаправлен в США, где благополучно трудился, разрабатывая новые системы ракет практически до конца своей жизни. А ведь при производстве ФАУ-2 погибло не менее 20000 военнопленных, т. е. больше, чем непосредственно от самого ракетного оружия.

Что же из себя представляла 2-я площадка или наш космодром в те далёкие годы? Она располагалась в 30-35 км от Байконура, на территории имелись: штаб воинской части, офицерское общежитие, столовая, административные здания, стартовая площадка, огромный монтажно-испытательный зал, где на железнодорожных платформах внутри помещения стыковались все ступени ракеты и проходили технические проверки автономных систем управления летательного аппарата. Увиденное поразило меня своим мощью и великолепием (если так можно говорить о технике), это творение могло родиться только в воображении великого мастера – конструктора-художника С.П. Королёва.

Немедленно начали изучать сложные схемы новой техники. Причём я как начальник расчёта I ступени не мог получить схемы II и III ступеней, соответственно начальники II и III ступеней не допускались к моим документам. Всё это объяснялось высокой степенью секретности. Вообще о работе никто и нигде не должен был говорить. Для разведки наших потенциальных противников мы, наверное, представляли сплошную головоломку, ведь офицеры носили различную форму одежды: я – авиационную, рядом в комнате жили танкисты, артиллеристы, моряки и т.д. Ну откуда, к примеру, в безбрежной казахской пустыне моряки?

Через пару месяцев подготовки и обучения сдали зачёты на право самостоятельной работы. Время шло, отправили в космос уже в который раз наших меньших братьев –дворняжек Белку и Стрелку, которые побывали в невесомости сутки и благополучно вернулись на Землю. Справедливости ради надо сказать, что собак при испытаниях погибло много – запусков до нашего приезда было достаточно.

А 24 октября 1961 года на соседней с нами 41-й площадке, предназначенной для военных целей, произошла жуткая катастрофа. Боевая ракета конструкции Михаила Кузьмича Янгеля стояла на стартовой позиции, производились технические проверки систем управления, заправка топливом и окислителем. В качестве топлива использовался очень токсичный химический элемент гептил, а в качестве окислителя – азотная кислота, при соединении которых на воздухе происходит немедленное самовозгорание. Все работы производятся только в специальных средствах химической защиты. На испытания приехал командующий РВСН (ракетные войска стратегического назначения) маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин со своими заместителями. На стартовой площадке было много других представителей.

Старт откладывался на сутки, т.к. были технические неполадки, а время поджимало. Пуск планировали приурочить к 7 ноября, таков был приказ партии и правительства. Всем известно, когда спешка оправдана, а при таких делах это должно было быть исключено в принципе. Но так повелось, что все знаковые события у нас обязательно были приурочены к различным государственным праздникам или очередному съезду КПСС. Так и в этот раз: Хрущёв торопил, эти не успевали. При очередной дозаправке произошла утечка топлива, начался локальный пожар, который в итоге привел к взрыву ракеты на стартовой площадке. Погибло большое количество людей, в т.ч. маршал Неделин, несколько его заместителей, инженерно-технические специалисты, офицеры, обслуживающие ракету и три моих однокашника. Сам Янгель за 5 минут до катастрофы ушёл в бункер покурить, его спасла, как говорили потом, сигарета. С тех пор 24 октября на Байконуре считается днём траура, в этот день запрещены запуски и все увеселительные мероприятия.

Основная цель, поставленная Главным конструктором С.П. Королёвым, – полёт в 1961 году человека с космос, в связи с этим интенсивно велись работы по обеспечению надежности работы техники и изучение поведения живых организмов в космосе. К тому времени уже была отобрана группа будущих космонавтов, они проходили всестороннюю подготовку в лётно-исследовательском институте космонавтики. Как-то, в феврале 1961-го, нам стало известно, что они приедут для ознакомления с ракетой. После обеда появилась группа офицеров, человек 10-12 в форме ВВС, возглавлял их генерал-лейтенант, герой Советского Союза, прославленный военный летчик Н.П. Каманин. Офицеры подошли к нам, поздоровались, начали задавать вопросы, ходили вокруг ракеты, трогали её руками, что-то обсуждали между собой. Каждый из них в душе, наверное, мечтал быть первым. Конечно, никто из нас тогда не знал, кто из них Гагарин, Титов, Николаев и т.д.

Вскоре для технической проверки привезли космический аппарат Восток-1 – тот самый, о котором вскоре узнает весь мир. Поставили его справа от входа в зал, огородили как боксёрский ринг канатами, специалисты с измерительными и прочими приборами приступили к работе. На второй или третий день, когда интенсивность и суета немного поутихла, я, любопытствуя, подошёл к «шарику», как его уже назвали, и с большим интересом и вниманием осмотрел его, заглянул через люк в кабину, увидел кресло космонавта, органы управления, приборную доску, смотровой иллюминатор, позволяющий космонавту видеть землю, и представил себе человека, сидящего в этом маленьком пространстве: размеры Востока-1 и так были не более 2,5 м по наружному диметру, а мощная термозащитная оболочка корабля уменьшала эти параметры ещё сильнее.

С.П. Королёв часто бывал в монтажном испытательном зале, проходил в свой служебный кабинет. Мы все, конечно, его знали. Помню один знаменательный случай. Меня назначили дежурным офицером по монтажному залу. Был обеденный перерыв, весь персонал покинул рабочие места. Я сидел за рабочим столом и кому-то отвечал по телефону, когда вдруг вошёл коренастый человек в ладно пригнанной дублёнке и коричневой велюровой шляпе. С.П. Королёв, а это был именно он, направился к своему рабочему кабинету. Я встал, отдал честь, он подошёл ко мне. Я представился, он поздоровался за руку и задал обычные в этих случаях вопросы: как дела, откуда прибыл, как служба и т.д. Я смущенно отвечал, он что-то ещё сказал, а напоследок добавил: «Не робей, лейтенант!». Улыбнулся и ушёл к себе.

Дни шли, работы продолжались, был ещё один контрольный запуск, очевидно последний. В качестве космонавта на этот раз полетел манекен, со всеми параметрами среднестатистического человека (рост, вес и т.д.). Специалисты в шутку называли его «Иван Иванович», а чтобы люди не сильно вошли в «ступор» при виде его, на голове «космонавта» написали «манекен».

10 апреля в монтажном зале корабль Восток-1 состыковали с ракетоносителем, рано утром 11 апреля 1961 года вывезли на стартовую позицию, заправили горючим и окислителем, провели предстартовые технические проверки. Причём проверки всего, вплоть  до мелочей, а мелочей не должно было быть. Ситуация складывалась так, что американцы также интенсивно шли к этой цели. Опередить их во что бы то ни стало, задача номер один.

Наконец настало утро 12 апреля. Прекрасная солнечная погода. Прибыла государственная комиссия, в т.ч. министр обороны маршал Москаленко, генерал Н.П. Каманин, С.П. Королёв и др. Вскоре двигатели мощностью 20 млн. лошадиных сил умчали ракету с первым космонавтом ввысь. Все системы отработали нормально, мы вздохнули с облегчением, но оставался ещё полёт вокруг Земли и, главное, посадка. Постепенно эйфория прошла, все вдруг замолчали, нависла напряженная тишина. Эти минуты, пока Юрий Алексеевич летел вокруг земного шара, нам показались вечностью.

Но всё обошлось. Космический корабль сделал виток вокруг Земли, сработала тормозная установка, аппарат вошёл в плотные слои атмосферы, на заданной высоте открылся тормозной парашют и лётчик-космонавт майор Ю.А. Гагарин (на старте корабля – старший лейтенант) катапультировался в Саратовской области. По своим каналам связи узнали об этом немедленно, а через несколько минут услышали голос Ю. Левитана. Боже, как мы радовались, как ликовали, это невозможно передать словами…

У американцев работа тоже кипела. 5 мая 1961 год Алан Шепард совершил суборбитальный (т.е. без облета Земли) космический полёт продолжительностью 15 минут. Третьим человеком в космосе стал Вирджил Гриссом: 21 июля 1961 года состоялась миссия «Меркурий-Редстоун 4» также продолжительностью 15 минут. Через четыре года Гриссом совершит полёт на  «Джемини III», а 27 января 1967 года он погибнет во время пожара в кабине корабля «Аполлон-1. А вот первый орбитальный полёт США осуществят только 20 февраля 1962 года, его совершит американец Джон Гленн (кстати, в октябре 1998 года Гленн снова поднялся в космос – ему тогда было 77 лет!).

Но вернёмся на Байконур. По итогам успешного запуска первого человека в космос нашу часть наградили орденом Красной Звезды, её командира полковника Юрина В.Н. – орденом Ленина, некоторые офицеры получили правительственные награды, остальным от имени министра обороны объявили благодарность.

***

В середине июля 1961 года я внезапно заболел и оказался в Москве, в Главном военном госпитале имени Бурденко, том самом, который появился ещё в 1706 году по распоряжению Петра Великого. Соседями по палате оказались капитан 1 ранга  и генерал-майор в отставке. Их возраст и большой жизненный опыт вызывал уважение, и когда мы обменивались историями из военного житья-бытья, рассказывали преимущественно они. Если же пытались вовлечь в разговор меня, то я уклончиво отвечал о службе якобы в авиационном гарнизоне в казахских степях – говорить правду мне, разумеется,  было запрещено. Такое было время. К примеру, познакомился я во время лечения с двумя слушателями военной академии имени Фрунзе – молодыми офицерами из Афганистана, главой которого тогда был Мухаммед Закир-шах. Один из военных, по его словам, был сыном крупного землевладельца. Рассказы афганцев вызывали у меня изумление, ведь они могли свободно перемещаться по миру. Однако мои восторги быстро прошли после того, как меня пригласили в один из кабинетов, и серьёзный дядя настоятельно порекомендовал больше с этими ребятами не контактировать.

Мои дела тем временем шли на поправку. Однажды утром, когда мы ещё лежали на своих койках, раздался знакомый голос Юрия Левитана: «Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза…».

Когда диктор произнёс слова «корабль пилотируется гражданином…», я вдруг невольно воскликнул: «Наверное, Титов!» Представляете состояние моих старших товарищей, когда сам Левитан вслед за мной повторил имя второго космонавта?! Они как по команде привстали с кроватей, и, дослушав сообщение ТАСС, с укоризной произнесли: «Ну ты, салага, что молчал-то всё время?»…

Прошло много лет, а воспоминания свежи в памяти, как будто и не было этих пятидесяти лет. Мне кажется, что тогда мы были по-настоящему счастливы. Как показало дальнейшее развитие космонавтики, личности, равной С.П. Королёву по масштабу, не появилось ни в СССР, ни в США, ни в других странах мира, а его ракеты встали плотным частоколом перед ордами современных чингиз-ханов. Природа не повторяется, никогда не появится второго Чайковского или Рахманинова, Пушкина или Лермонтова. Не будет и другого такого главного конструктора, который заставил бы вновь уважать нашу страну, считаться с нею, чтобы  никто не смел безнаказанно бомбить чужие города и «защищать» мирное население ударами «гуманных» ракет.

На сегодняшний день в космосе побывало уже около 500 человек. Но назовёте вы имя 101-го, 201-го, 301-го космонавта или астронавта? Нет! А Юрия Гагарина, его обаятельную улыбку помнят людям всего мира.

Из архива: август 2011 г.