Наталья Голованова. Мамин день

Было воскресенье. В выходные и праздничные дни врач на все четыре этажа был только один, дежурный. Медсестер тоже было мало, да и те, кто был, не очень обращали на меня внимание. В палате я лежала одна, почти ничего не ела, только пила чай из кувшинчика, принесенного нянечкой. Наверное, не надо было пить так много, но чай мне очень нравился — в него была добавлена какая-то травка, не знаю какая, но очень приятная. Иногда боль притуплялась, и мне даже удавалось подремать. И тогда ко мне приходили не то сны, не то воспоминания...

— Сегодня мамин день, — донеслось до меня сквозь сон.

Я открыла глаза. У кровати стояла мама. На ней было сиреневое платье с квадратным вырезом и с брошкой в виде двух кисточек. Мама была очень красивая в этом платье, и я мечтала, что когда вырасту, сошью себе точно такое же платье, непременно с двумя кисточками, и буду в нем такая же красивая. Я соскочила с кровати и уткнулась в мягкий мамин живот.

— Проснулась? — спросила мама, улыбаясь. — Умойся и пойдем завтракать.

Когда я умывалась, мама приговаривала: «Водичка, водичка, умой мое личико...». Умываться я не любила, потому что вода в умывальнике почти всегда была холодная, а если папа только что принес воду с колонки — и вовсе ледяная. За это мама в шутку называла меня чукчей и вспоминала, как я орала, когда меня окунули в воду в первый раз в жизни.

Сегодня в доме вкусно пахло пирогами. От мамы тоже исходил этот запах, уютный и праздничный. Конечно, ведь сегодня праздник — мамин день. Мама остановилась у зеркала и поправила прическу. Эта прическа мне очень нравилась — мама уже сняла с головы бигуди, маленькие резиновые дырчатые палочки грязно-кирпичного цвета с продетыми в них ушастыми проволочками, на которые с одной стороны крепились аптекарские резинки. Днем бигуди хранились в цветастом ситцевом платке, а поздно вечером мама повязывала платок на голову, чтобы бигуди во сне не раскрутились. Так она и спала в них всю ночь.

Мамины дни я очень любила. Днем мы ходили с ней в парк, обсуждали книги, фильмы, вечером занимались каким-нибудь рукоделием. Куда мы пойдем сегодня, я еще не знала. Но, куда бы мы ни пошли, это уже был праздник.

Пироги, ватрушки с изюмом, пышки и беляшики ждали нас на столе. Я уже наелась, а мама все подкладывала мне кусочки пирога, и, чтобы не обидеть маму, я продолжала есть. В эти минуты мне было наплевать на то, что меня будут дразнить жирной бочкой или жиртрестом. Ничего, как-нибудь переживу.

В палату заглянула нянечка:

— К тебе пришли. Стоят под окошком.

Я выглянула в окно. Внизу стояли муж и его сестренка. Они махали мне руками и что-то кричали. Мне было не слышно, поэтому пришлось подставить стул и влезть на подоконник. Я открыла форточку, рискуя простудиться — на улице был жуткий мороз, — и высунулась в нее.

— Как дела?— улыбаясь, спросил муж.

— Нормально, спасибо.

— Мы принесли тебе соленой водички, — крикнула сестренка. Минералки, догадалась я. — Больше у нас ничего не взяли.

— Спасибо, пока ничего не нужно.

— Куда! С ума сошла! Простудишься или упадешь! — раздался сзади крик нянечки. — И лазят по окошкам, и лазят. А что случится — мне отвечать.

Я закрыла форточку, сползла с подоконника, улеглась на кровать и вновь задремала.

Мы шли с мамой по улице и замечали перемены по сравнению со вчерашним днем. Вот здесь еще вчера текла река, небольшая такая, неширокая городская река. А сегодня речки нет. Специально к маминому дню убрали. Завтра опять пустят на место.

На речкином месте появился книжный магазин. Мы, конечно же, зашли в него. В центре магазина на большом столе были разложены книги. Улыбающиеся продавщицы и хозяин магазина попросили нас оставить свои автографы на книгах наших любимых авторов.

— Сюрприз для писателей, — говорил хозяин, — в честь маминого дня. Если напишете пожелания, благодарности или что-нибудь еще — они будут рады вдвойне.

Мы выбрали несколько книг. Мама своим аккуратным округлым почерком написала по паре пожеланий в каждую, мы откланялись и вышли.

Одним из наших любимых занятий было обсуждение прочитанных книг. Причем мама не занималась со мной как-то специально, все получалось непринужденно и весело. Например, обсуждение «Евгения Онегина» началось с маминого рассказа о том, как ее старший брат выучил весь роман наизусть. Мама была младше брата на два года и очень ему завидовала.

— Ты тоже выучила весь роман?

— Нет, я не сумела. Видимо, не была в детстве такой талантливой.

Вечером я читала маме вслух и рассказывала содержание книжек, которые прочитала раньше. Она, не отрываясь от своих домашних занятий, переживала вместе со мной за героев. Потом мы сразились в шахматы, и я выиграла. С папой я не любила играть, потому что выигрывал всегда он, а потом подшучивал надо мной. Мама никогда надо мной не подшучивала. Странно, но она относилась ко мне не как к ребенку, а как к своей ровеснице. Совершенно спокойно рассказывала мне, как на родительском собрании в школе родители нашей отличницы, известные педагоги, устроили скандал из-за того, что учителя занижают дочке оценки. Наверное, это было непедагогично с ее стороны, но я об этом не задумывалась...

Вечером пришла медсестра и сделала укол. Чтобы я поспала, объяснила она. И я провалилась в густой сон без сновидений. А утром появились врачи, и заведующая отделением самолично перевела меня в другую палату. Прямо за ручку перевела, наверное, боялась, что я сбегу. В этой другой палате было множество всяких приборов и даже кровать была какая-то не такая. Что в ней было не так, я не поняла, поскольку мне было не до кроватной конструкции. Во-первых, мне было больно, мне было тяжело дышать, а во-вторых, заведующая уложила меня в эту «не такую» кровать и привязала к кровати правую руку. Туго-туго привязала, чтоб рука не двигалась, и поставила капельницу. И ушла. Я опять осталась одна, и единственным моим развлечением было смотреть на капельки, которые очень медленно капали на дно прозрачной выпуклости в капельничной трубочке. Хотя, наверное, говорить «медленно капали» — это неверно. Потому что падают-то капли с одинаковой скоростью. Зато скорость потока была очень маленькой. Капли падали с промежутком в пять секунд. Я долго смотрела на эти капли, каждый раз считая про себя до пяти, потом погрузилась в полудрему...

Сегодня был не мамин день. Никто меня не будил. Я проснулась сама, оделась, умылась холодной водой, пробормотав «водичка, водичка...», и прошла на кухню. Стол был чист, потому что папа, уходя на работу, всегда тщательно убирал за собой. На столе уже не было маминых пирогов, и мне пришлось делать себе бутерброд. Я налила в кружку жиденький холодный чай. Мама всегда клала мне в чай много сахару, так много, что часть его оставалась неразмешанной на дне кружки, и по мере допивания чай становился все слаще. Сейчас я пила чай без сахара, потому что в не мамин день я все делала по-другому. Бабушка еще спала. А я смотрела на трехлитровые банки, заполнившие половину кухни. Банки доверху набиты огурцами со срезанными попками. Мне нужно залить их приготовленным мамой рассолом. Заливаться огурцы не хотели, выпрыгивали из банок, и мне приходилось заталкивать их обратно.

Раздался телефонный звонок. Звонила мама:

— Как вы там без меня? Справляетесь?

— Все хорошо, спасибо. Справляемся, конечно.

Я полезла в буфет за крышками. Дверца открывалась с трудом, я дернула ее на себя, буфет покачнулся. Стоявшая на нем пишущая машинка от толчка соскользнула с буфета и спланировала вниз. Буковки неторопливо выскакивали из машинки и веером раскатывались по полу.

— Пошел черт по бочкам, — услышала я голос проснувшейся бабушки.

До следующего маминого дня была целая неделя. Через неделю я проснусь от запаха жареной картошки и соленой капусты, завтракать мы будем под песню «С добрым утром, с добрым утром и с хорошим днем», а потом пойдем с мамой гулять. Или в кино. В кино мы с ней ходим редко. Потому что в кино она предпочитает ходить с папой. Вечером они собираются как в гости, наряжаются и идут под ручку в кино. На какую-нибудь картину, которую нельзя смотреть «детям до шестнадцати». А мы с бабушкой остаемся дома и смотрим телевизор.

У моих подружек была мода на индийские фильмы. Мама их не любила, говорила, что все они похожи друг на друга, и рассказывала, чем кончится очередной индийский фильм. Подружки ахали, удивлялись — откуда мама знает. Мама смеялась, но секрета не выдавала.

К вечеру, когда боли стали почти нестерпимыми, прибежала заведующая, отцепила от меня капельницу, а меня — от кровати и скомандовала:

— Быстро на стол!

Обхватив меня, она помогла мне пройти по коридору и довела до стола. Яркие лампы (как они называются, интересно?) слепили мне глаза, заведующая и акушерка кричали мне:

— Ну, давай, милая, давай! Еще немного, давай.

Но у меня уже не осталось никаких сил, никаких эмоций, никакой боли, не осталось совсем ничего. И когда крохотное тельце наконец отделилось от меня, я только спросила:

— Кто?

— Девочка, — ответила акушерка, запеленала младенца и унесла. Мне на живот положили лед, накрыли одеялом и опять оставили одну...

Я двигалась по тоннелю. Справа и слева от меня — металлические решетки, впереди — кружочек света и чей-то силуэт. Потом окружение изменилось. Впереди, с боков, сверху и снизу появились спирали, черные и красные. Вокруг кто-то был, но кто, я не понимала, и спрашивала: кто я, где я? Я летела вперед, и не было конца этому тоннелю, этим спиралям, которые закручивались вокруг меня. Кто-то был рядом, не давал мне испугаться, кто-то очень родной...

Сегодня у меня снова был мамин день, просто я об этом не знала. Он был и вчера. Строгий распорядок нарушился. Потому что и сегодня, и вчера мама мысленно была рядом со мной и поддерживала меня своей заботой и любовью. Скоро и у моих дочек — у этой, только что родившейся, и у второй, которая появится на свет ровно через десять лет, будет мамин день. Длинный-длинный мамин день протяженностью в целую жизнь...

Из архива: март 2006 г.