Дело происходило на севере Тюменской области, на Сосьвинской культбазе – в довольно большом рабочем посёлке, расположенном на берегу реки Сосьвы.
Осень была золотая, солнце озаряло посёлок. Я шёл в школу, размахивая сумкой. Туда же направлялась толпа мальчишек и девчонок. Они перебрасывались репликами и громко хохотали.
– Толя! – окликнули меня.
– Серёжа! – отозвался я на знакомый голос.
Сюда мы с ним вместе плыли на пароходе. Гуляли, бродили на открытой палубе, любовались картинами дикой природы на левом и правом берегах и, как замечали что-нибудь занимательное и интересное, звали к себе друг дружку. Интересно было не только увиденное на берегу, но и собственное наше мнение об этом увиденном, мнение однолеток и одноклассников. Родители не мешали нашему общению, и за дорогу мы с Сергеем крепко сдружились.
С той интересной дороги мы не виделись, но вспоминали друг друга и всё нами увиденное и прожитое в пути. И вот встретились. От радости обнялись.
– Где ты пропадал, Серёжа? – задал я необязательный вопрос.
– Да везде! Ну подожди, я заскочу домой, захвачу сумку, – сказал Серёжа.
Я махнул рукой. Остановились мы возле срубленного в логу барака. Это была наша школа с классами, с кабинетами директора и завуча. Указали нам и комнату пятого класса, и мы сели за парту.
Прозвенел звонок. Первый звонок! В класс пришёл учитель, молодой мужчина, Юрий Константинович. Завуч, как оказалось. Сделал по журналу перекличку, повёл беседу. С раздумьем, с воспоминаниями, с предвидением чего-то хорошего впереди. Был он в постоянном движении, ходил чуть прихрамывая, и не спеша рассказывал об истории народов, и связывал с ней историю языков. Русского в том числе. Говорил негромко, слушать его было интересно. Мешал только прерывающий учителя Славка Мостовских – сын одинокой учительницы, парнишка довольно начитанный, но не имеющий тормозов.
– Князь Игорь и Ольга на холме сидят. Дружина пирует у брега… – декламировал учитель.
– Ольга, она приняла христианство. От греков, – ни к селу ни к городу вставил Славка Мостовских. Учитель молча посмотрел на Славку и медленно кивнул. Согласился с его мнением и продолжал:
– Надо заметить, что со стороны греков никакого принуждения не было, его и не могло быть: жили и живём мы далеко друг от друга. Но видимся, влияем друг на друга, общаемся. Словом, христианство нами было принято добровольно. И именно православное, близкое русскому человеку. Для души его, для истории его. Не католическое, а пра-во-славное. – Учитель раздельно, по слогам, проговорил это слово. – Тогда это имело значение. И сейчас для верующего…
– А для вас? А для нас? – выскочил с вопросом Славка Мостовских.
– Сейчас это, конечно же, не имеет такого значения.
– Ну почему?! – взвизгнул Славка.
– Сейчас, как известно, религии запрещены.
– А как вы, лично вы, думаете: есть Бог или нету его?
– На этот вопрос однозначно не ответить… Впрочем, тут есть о чём поспорить… Только, конечно, не на уроке.
– Дак есть он, Бог-от, или нету его? – не отставал Славка.
– У каждого на этот счёт своё мнение. Я повторяю: вопрос не простой, есть о чём подумать, поспорить. У каждого народа были религии, есть и сейчас. Многие верили и верят в Бога. А мы с вами… Мы – нет. Так мы что, особенные? Верим только научным фактам? Которых, кстати, у нас и нет…
Этот первый наш урок в пятом классе пролетел незаметно. Как и все другие, которые вёл Юрий Константинович. Прозвенел звонок, а выходить так не хотелось! Да, это история. Давнее. Былое. Когда-нибудь и наши дни, если взглянуть на них из будущего далека, станут историей, и читать и слушать про них станет интересно.
Вот стрелой, с хохотом и грохотом, пролетели парнишки из четвёртого «Б». Что их гонит? Куда спешат? Долетели до окна в конце коридора – повернули обратно. Летят, кричат, не слушают друг друга.
А у подоконника, между прочим, стоит и задумчиво смотрит на улицу наша красавица Мария. Маша Горобцова из пятого. На уроке она тихо сидит с подружкой на задней парте. Мы с Серёжей, как пришли, сразу её заметили. И полюбили. Любовь двух мальчишек к одной девочке сделалась нашей тайной, нас с Серёжей она как-то особенно сближала: нам с ним было о ком и о чём говорить.
«Вот если случится с ней какая беда, – мечтали мы с Серёжей, – уж мы обязательно вступимся за неё. И пусть она увидит и узнает об этом».
Тут заметили мы Славку Мостовских, спешащего… ну нет, конечно, не к нам, мимо нас. Спешит он к нашей Машеньке, точно. И его она не оставила равнодушным. Дошёл, что-то спросил, пустился в рассуждения:
– На улице светит и ласкает солнце, как летом. Можно выйти, подышать, полюбоваться золотой осенью, а мы сидим, как привязанные. Ещё и учат нас, как сидеть, как слушать, как лучше запоминать.
– А без этого… Ну как же без этого? – ответила она. Чуть прищуренные её голубые глаза будто ожидают, что он ещё что-то скажет, и к этому ещё не сказанному будто уже приготовлено её возражение.
Любезно, с улыбкой он протянул к ней руку, но она почему-то вздрогнула и даже вскрикнула. Славка снова протянул было руку, но она отодвинулась от него, а там, в конце коридора, был угол – Славка воспользовался её задержкой, снова протянул руку – она опять вскрикнула. Возможно, он так неудачно шутил. Стоящий рядом Сергей Шепелёв заметил: у Славки в руке что-то блеснуло – булавка или иголка, – и решительно заслонил собой девочку от очередного укола.
И стали они, Серёжа и Славка, друг против друга, лицом к лицу. Недолго думая, Славка размахнулся и ударил Серёжу. Тот вспыхнул, сжал кулаки, лицо его покрылось пятнами. Но… что помешало ему достойно ответить обидчику? Отвернулся от Славки и пошёл. К себе пошёл, в класс.
Я был свидетелем этой сцены, я всё видел. Подошёл к Славке.
– За что ударил? – спросил его.
– Не твоё дело! – ответил он.
– Нет, ты доложи, за что?
– А хочешь, я и тебе смажу? Хочешь?
Я выпрямился.
– Ну-ка, попробуй.
«Когда дело доходит до драки, – говорил мне мой старший брат Андрей, – ты первым не начинай. А уж если пошло дело – ну тогда…»
Но этот Славка ударил и меня! «Смазал», как говорит. И я тоже «смазал» ему по роже. От неожиданности он отступил на два-три шага. Я догнал его и ещё раз «смазал». И ещё раз. Гнал его по коридору. Какая-то учительница остановила нас и за руки привела в канцелярию. И начала допрос:
– Ну-ка, что вы не поделили?
Ответ Славки огорошил учителей.
– Это не твоё дело! –рявкнул он.
Учителя набросились на Славку:
– Как ты разговариваешь… с матерью?
– А ну-ка извинись!
В это время в учительскую заглянул завуч Юрий Константинович. И начал разговор с нами. Гвалт было прекратился, но снова вспыхнул. Каждой учительнице хотелось сказать что-то свое, очень важное для воспитания, но разгореться гвалту в полную силу мешало присутствие Юрия Константиновича. Он заинтересованно выслушал учителей и учительниц, кивнул нам и, указав на двери, пошёл не оглядываясь. Мы последовали за ним. Он опустился за стол, побарабанил пальцами.
– Ну, кто первый?
– А что надо говорить, Юрий Константинович? – осведомился Славка.
– А как вы подрались – вот что! И кто из вас кому наподдавал.
В кабинет постучали. В двери сунулся Серёжа Шепелёв.
– Что хочешь сказать – говори, а то мы заняты, – остановил его завуч.
– Я насчёт драки, Юрий Константинович. Она у них вышла из-за меня. Этот вот Славка ударил меня, а Толя заступился, и он нисколько не виноватый.
Завуч выслушал, посидел без движения. И вот пошевелился:
– Тебя, Шепелёв, ударили, а сам ты не мог постоять за себя?
– Чё не мог-то? А случилась бы большая драка? Да в школе!
– Так ты решил уйти от драчуна?
– Ну да. Мама меня учила: если тебя тронут, не связывайся, лучше уйди. Я и ушёл. А Толя со Славкой подрались. Из-за меня, можно сказать. Вот он стоит, Славка.
– И стою. Ты мне не запретишь!
– Хватит пререкаться! – завуч поднял руку. – Оба вы сейчас уйдёте домой. Там всё обдумаете. Завтра придёте сюда. И расскажете, что надумали, как будете учиться дальше. Мирно. Без кулаков. Тогда и решим, что с вами делать. Не скрою: тут будет решаться ваша судьба. Понятно? Вот и всё. Идите сейчас же домой, до свиданья… Пойдёте одни, без сопровождения, – он оглянулся на Славкину маму, тихо вошедшую в кабинет вместе с нами и пытавшуюся что-то сказать.
Золотая осень держалась долго. Ночью подмораживало, к обеду же солнце растапливало лёд и образовывало лужи и закрайки у берега реки. День ото дня становилось всё холоднее. Сосьва наконец стала. Украсилась панцирем льда. На тот берег переправлялись только заядлые рыбаки. Но и для них тот берег уже становился запретным. То и дело с него кто-нибудь просил о помощи, и эта помощь с суетой, с охами и ахами всегда оказывалась.
На береговых закрайках лёд делался крепче и проверялся ногами. И даже коньками: пацаны на коньках носились вдоль берега, рискуя ухнуть в холодную воду.
В воскресенье катающихся у берега пацанов было хоть отбавляй. А зрителей со стороны и того больше. Славка Мостовских пришёл на новых коньках, в сопровождении молодой собаки Динки. Носился он, бравируя своим бесстрашием и провоцируя Динку на скачки возле него и вокруг него.
Она-таки сбила его с ног, и он покатился к полынье и плюхнулся в неё. И Динка – туда же, за ним, в воду… Она скоро поняла, что ошиблась вместе со своим бестолковым спутником, что из воды ей надо поскорей выбираться. Она лезла на лёд, а он скользил под ней, обламывался, и она снова лезла, поскуливая и повизгивая. Люди почему-то не уделяли ей должного внимания, всё оно было обращено к барахтающемуся в воде Славке. Сверху ему что-то заполошно кричали, советовали. И несли к воде ящики, доски. Выбрали доску подлиннее, конец её подтащили к Славке – велели крепко держаться и начали тянуть на лёд.
И ничего, вытянули! Парни тут же понесли его по дорожке на высокий берег. И в дом его, в первую на пути хату, в тепло. Взялись растирать спиртом, заставили Славку шевелиться, двигаться. Спасли Славку для одинокой мамочки, которой сейчас тут не было – уехала в Березовск.
Ну, а Динка?.. Уж до Динки ли тут было? А оглянуться бы назад, где Динка, выбираясь на лёд, билась за свою жизнь. Только бы обернуться! Помочь бы!..
Наконец по той же доске, что и Славка, она выбралась. Стряхнула с себя ворох холодных брызг и побежала туда, куда унесли её шебутного спутника Славку.
На другой стороне Сосьвы рыба хорошо ловилась на перемёты. Их ставили даже тогда, когда Сосьва вставала. Рискуя жизнью, парни перебирались на тот берег, делали там новые проруби и ставили новые перемёты. Хотя лёд то и дело подламывался под ногами, и парни окунались в ледяную воду. И с помощью лёгких лодок добирались до нашего высокого берега. В особо трудных случаях с той стороны громко кричали – просили о помощи, которая оказывалась им как должное. Конечно, простуживались, лечились подручными средствами. А кто и обращался в больницу.
Обратился в больницу и друг моего брата Костя Шебалин. Он был положен с простуженными лёгкими. Значит, надолго. Брат Андрей часто навещал друга в больнице. Общим увлечением друзей была охота. У обоих были ружья. Идут в школу или из школы – разговаривают. Всё только об охоте. О, это такая тема!
Несмотря на доброе солнце, на дворе становилось всё холоднее. А однажды выпал обильный снег. И закружило, и запуржило. Сделалась зима. В лес на широких лыжах ходили только охотники, а мы, все остальные, двигались по проторенным тропам, как правило, в обычных, починенных катанках, в лёгоньких телогрейках.
Дом наш построен был отцом в конце посёлка. Рядом стоял дремучий лес. Иногда на ветках деревьев сидела живая дичь: косач или капалуха. Андрей тут же бежал за ружьём. Оно всегда было заряжено и висело на видном месте.
Так было и в тот памятный день. Возвращаясь из школы, недалеко от дома он увидел косача на ёлке. Тяжело дыша, прибежал домой, снял со стены ружьё. Услышал окрик матери: «Куда без обеда-то?»
Он пробормотал что-то про косача – и сразу к дереву, на котором видел косача. На дереве того уже не было.
Зато у своих ног он почувствовал и увидел радостно суетящуюся Зорьку, с надеждой поглядывающую на ружьё в его руках. Прихватив с собой со стола кусок хлеба, позвал Зорьку и пошёл в лес. Ненадолго, конечно. Надо было скоро вернуться.
Северные собаки не ждут приглашения, они всегда готовы сопровождать охотника и идут за ним и впереди него, особенно когда охотник не прогоняет.
Андрей поделился с собакой хлебом и потрепал её по загривку – для неё это было добрым знаком: охотник берёт её с собой! Благодарно оглядываясь на Андрея, она сразу побежала вперёд.
На затянутом облаками небе солнца не видно, но вокруг было ещё светло. Надеясь долго не задерживаться, Андрей углубился в тайгу.
Ушёл – и как пропал. Когда мы с сестрёнкой Шурой, а вслед за нами и Петя возвратились из школы, Андрея ещё не было. На столе дожидался его остывший обед.
Начинало темнеть, и заметно похолодало. Пришёл с работы отец, посмотрел на стену, где обычно висело ружьё, – его там не было. Спросил про Андрея, покачал головой. Ужиная, он всё поглядывал на градусник, который показывал заметное похолодание. А что будет ночью?
Окно подёрнулось плёнкой льда и вызывало беспокойство. Отец вышел на улицу, крикнул Зорьку. Её не было. Значит, ушла с Андреем. От волнения брался то за одно, то за другое дело. Стал зашивать прохудившиеся катанки. Опять посмотрел на градусник, на часы. Покачав головой, начал ходить по комнате туда-сюда. Ведь надвигалась ночь – северная зимняя ночь!.. «Ладно ещё с ним Зорька», – подумал он, немного успокаиваясь.
Сходил к соседям – посоветоваться. Дядя Вавило, выяснив, что ружья у нас дома нет – Андрей забрал, дал отцу свою старую берданку с патронами. Посоветовал походить, пострелять. Может, услышит, отзовётся.
Послушавшись совета, отец ушёл в лес. Походил, пострелял. Ответного выстрела не дождался. Пришёл домой.
Мы с Петей и Шурой не давали ему молча ходить, приставали с вопросами: Как он там, наш Андрей? Почему не отвечает на выстрелы? Это беспокойство мучило нас, мы с надеждой поглядывали на отца и принуждали его тоже беспокоиться и мучиться.
Время шло трудно, с болью, с тревогой за Андрея. Скоро сделалось совсем темно, а Андрея всё не было. Тот же дядя Вавило посоветовал отцу сходить на электростанцию, попросить начальника разрешить посигналить: дать гудок или два. Потому что темень стоит – хоть глаз выколи: тут заблудиться можно в два счёта. И мороз усиливается. А парнишка-то в одной фуфайчонке – ночи в тайге не переживёт. Ладно хоть Зорька рядом, есть с кем пообщаться.
– Ну ладно, – ответил отцу начальник станции. – Дадим гудок. Или два. Даже три дадим!..
Дали эти три гудка. И стали мы ждать, когда парень отзовется. Когда откликнется наш Андрей…
Но тайга молчала. Как будто обитатели её все вымерли.
Нам, конечно, было не до сна. Время, однако, шло, бежало, перевалило уже за полночь, и надвигался рассвет. Но мы были в тревоге и не спали. На работу отец не пошёл. Пошёл пострелять. Ходил, прислушивался, а сердце в груди его так и колотилось.
И вот в начинающемся утре что-то ему почудилось. Прислушался: опять голос! Он выстрелил. И услышал совсем-совсем родное:
– Зорька!
Понёсся отец. Побежал навстречу голосу.
Так вот же он, выходит из леса сын-то! Обхватил его, всего в снегу, в инее. Прижался.
– Ох, Андрюша!
– Папа! – отозвался сын каким-то скрипучим, нездоровым голосом.
Зорька крутилась под ногам и повизгивала, похоже, тоже радовалась.
– Чё ты не стрелял-то? – спросил отец.
– А за… твор за.. мёрз. В воду я попал…
– Дак на костре бы ты…
– Спички… забыл я…
– У, мать честная… спички он забыл!
Андрей не мог идти, держался за отца. Промёрз, проморозил ноги. И говорил плохо. Губы не слушались.
– Про… провалился я. Через Шомку переходил…
– Эк куда тебя занесло! В Шомку-то как угодил?
– Н-н… н-не з-знаю. Н-н… не помню… Ноги оле… оледенели. – Он стукнул одной ногой о другую – они брякнули, как ледышки.
Отец видел, с какой болью сын преодолевает каждый шаг, обнял его. Так, обнявшись, и шли в посёлок, прямо к своему дому. Зорька, совсем некстати, весело суетилась и, поскуливая, лезла под ноги.
Посёлок встретил их начинающимся робким рассветом. Трубы во всех избах дымились, в нашем доме горел свет. Отец отворил двери – Андрей мёрзлым кулём перевалился через порог. Мать охнула. Прямо у порога стала раздевать его, разувать. Отец, зачерпнув в ведро снегу, стал оттирать обмороженные ноги Андрея.
В темноте не заметили, как в избу вошла Анна Павловна, врачиха из больницы. Мать шила ей капот – она пришла на примерку. Увидела, как снегом отирают Андреевы ноги, – возмутилась, велела убрать снег подальше, сама стала то одну, то другую ногу оттирать своими руками.
Оттирать обмороженные ноги тёплыми руками – этот урок мы получили впервые. Раньше у нас лучшим средством после обморожения было растирание снегом.
В обоих карманах Андреевой телогрейки нашли по одной убитой белке. Покачали головами: всё же не зря ходил.
Андрея положили в больницу с обморожением ног и простудой. С другом Костей оказались рядом. А как Андрей пошёл на поправку, стали видеться чаще. Сойдутся – разговаривают обо всём на свете. Об опасном ночном блуждании Андрея, о его обморожении. И, конечно же, о замечательной соседской собаке Зорьке, о её верности человеку.
Андрей прогонял её домой, с её помощью хотел найти дорогу к дому, но его манёвра собака не поняла – только поскуливала и ласкалась. Оставлять же его в тайге одного не захотела. Крутилась и тёрлась заиндевелой шерстью о его ноги. Выстрелы он, конечно, слышал, только не понял, в какой стороне. Гудки электростанции тоже показались ему не в той стороне, куда он собирался идти. И продолжал блуждать.
А эта речка Шомка! Сколько раз он упирался в неё, потом стал её переходить, застывшую, заснеженную. В одном месте попал в воду – откуда она взялась, неизвестно. Катанки скоро напитались водой и застыли. Мороз же! Стало сыро, холодно и ох как некомфортно!
Вспоминая Костины вопросы, он запоздало смеялся. «Собрался в лес – почему не пообедал? Не попил чаю? Зачем стрелял белок? Ведь шкурка у них маленькая, а мясо несъедобное». Не пообедал? Да не успел. А беличье мясо испокон веков охотники едят. Ещё вопросы будут?.. Ну, придётся когда-нибудь тебя угостить беличьим мясом. Да, придётся…
Если ты молод и не занят охотой, для тебя зима на севере – время нудное: смотришь на градусник, слушаешь по радио сводку погоды. Ну, проверишь капканы, петли. Потрошишь и жаришь-паришь, подолгу не уходя с кухни; и бесконечно пилишь и колешь дрова про запас. Вот тогда и ждёшь-пождёшь весны-лета.
А придут они, так дома места себе не найдёшь: уплывёшь, например, за реку, к тамошним озёрам, подальше от дома. Искупаешься. Замёрзнешь –согреешься у костра. Шевеля угли, испечёшь картошку. И посидишь у воды с удочкой, подумаешь, помечтаешь о хорошей жизни. Позабудешь обо всех трудностях на свете.
А уж когда друг твой рядом… Вдвоём-то ведь как одно целое – куда один, туда и другой.
Приходит весна, меняется время года – в первую очередь это отражается на реке: сразу после ледохода на ней появляются лодки, катера. Приходят дальние пароходы с долгожданными гостями. Прибудут сюда, на север, и новые жители.
А тут мальчики знай себе состязаются: кто, например, первый искупается? Кто дальше заплывёт и даже – кто переплывёт Сосьву. Тут важно не переехать на ту сторону, а именно переплыть. А это большая разница.
Серёжа неплохо плавает и собирается переплыть реку. Готовится. Сговаривает и меня за компанию, уверяет, что пловец из меня получится.
Славка бывает всегда на виду – что-то тянет его к нам. Прислушивается, о чём говорим, встревает в наши споры, отстаивает свою точку зрения. Мы отмахиваемся от него, как от надоедливой мухи. Но время идёт, и к Славкиному пребыванию среди нас, к Славкиным спорам мы как-то попривыкли, а когда этого нет, нам будто чего-то не хватает.
Однажды на лодке какого-то дальнего Славкиного родственника Ермолая переплыли мы на ту сторону. Купались, плавали, развлекались. На повороте реки в это время показался белый пароход. Мы ждали его прибытия с нетерпением: что ни говори, пароходы дальнего следования в наших краях – редкость. Снежно-белый двухпалубный красавец прошёл мимо нас, развернулся – и к пристани. С таким шиком! И высадил пассажиров, и, пройдя около нас, огласил округу таким густым басом! И долго стоял в ушах шум работающих плиц уходящего судна. Счастливого пути тебе и доброй погоды, наш белый красавец!
С нашего, теперь уже дальнего, берега, где мы преспокойно загорали, Славкиного родственника Ермолая громко позвали на тот, главный берег. По-видимому, на пароходе к нему кто-то приехал, из родни кто-то. Человеку предстояла встреча. Недолго думая, он отбыл со своей лодкой. Обещал, конечно, вернуться.
Мы и ждали его – долго. Однако не дождались. К сожалению, такое часто бывает. И вот тут мы и решились, наконец-то, перебраться через Сосьву вплавь. Долго собирались – и вот объявилась необходимость. Наконец-то! Славке, конечно, надо подождать, посидеть на берегу: мы переплывём на ту сторону, пришлём за ним лодку.
– А чё я не пловец, что ли? – возмутился Славка. – И не хуже вас я нисколько! Так что вместе и поплывём: и я, и вы – рядом. А то – мне ждать!
Мы с Серёжей переглянулись: можно и вместе. Здраво он рассудил: мы поплывём вместе! А случится какая трудность – мы поможем.
– Тогда вот что, – говорит Серёжа. – Ты плыви первый. Чтоб тебя было видно. А мы – сзади. Так и будем плыть да за тобой следить. Понятно тебе?
Славка кивнул. Но Славкино лицо не стало лицом ухаря: предстояла же работа. К тому же неизвестная и, по-видимому, опасная.
– Вразмашку тебе не надо. Плыви по-собачьи, понял? – настаивал Серёжа.
– И ногами не булькай, – добавлял я.
– И не оглядывайся, смотри на тот берег и плыви.
Мы наставляли его по очереди. Он постоял, подумал и стал заходить в воду. Сначала было ему до колен, потом стало по пояс. Постоял он, подумал и поплыл. По-собачьи, конечно, плыл, медленно. Потом я поплыл. Потом Серёжа. Нашим ориентиром была Славкина голова. Какое-то время.
Потом мы Славку догнали, плыли рядом, с обеих сторон. К его скорости, конечно, надо было приноровиться. Плыл он тяжело, дышал с хрипом. И ничего не говорил, вырывались из него только отдельные звуки, которые указывали, что плаванье – не его стихия.
Медленно, тихо, очень тихо этот берег удалялся от нас, а другой… Он был так далёк! И думалось: не воротиться ли назад? Ведь ещё не поздно, ещё можно. Этот же ближе, это и Славке будет под силу…
И всё-таки мы плыли вперёд. Работали, пыхтели, постепенно уходя от этого берега и приближаясь к другому, высокому, нашему.
– Держись, Славка, скоро будет середина, – подбадривал я его, – тогда легче станет.
– Ус… Ус… – твердил Славка что-то своё.
– Шевелись, работай знай! – командовал Серёжа.
– Ус… Ус… Устал же я, понимаете? – довольно внятно подал он свой капризный голос. В голосе послышалась даже слеза.
– Не скули! Не время сейчас! – прикрикнул Серёжа. – Ну, держись за меня!
Уж лучше бы он не говорил этого! Славка тут же схватился за него, навалился – Серёжкина голова скрылась под водой. Насилу я оторвал Славкину руку от Серёжи. Но рука его теперь вцепилась в меня. И таким грузом!
– Зачем ты? Какого чёрта?!..
Я, конечно, кричал. Я мычал, не открывая рта. А рука его всё наваливалась. И рот, и нос мои уже глотали воду, кое-как я оторвался от его цепкой руки.
Тогда она ухватилась за Серёжу так, что скоро Серёжина голова скрылась под водой. По водной поверхности побежали пузыри.
Теперь Славка ухватился за меня.
– Топишь ведь!.. Что ты?!
Нет я не орал, я думал, что ору. Но Славку я всё-таки оторвал от Серёжи. Славка тут же за меня. Так что скоро и я стал глотать воду…
Серёжа не один раз приходил мне на помощь. И на него Славка опять наваливался…
Этот эпизод повторялся раз за разом, и мне казалось, что ему не будет конца.
Погружаясь от Славкиных рук в воду, я глотал её сначала помаленьку, потом всё больше и больше, и после каждого такого погружения я становился всё тяжелее. Но главное… главное в том, что я продолжал её глотать!..
По временам, выглядывая из воды, видел небо, солнце. И вдруг подумал.. Подумал и испугался: всем телом вздрогнул от мысли, что, быть может, больше не подымусь из воды, не увижу ни неба, ни солнца…
С напряжением оставшихся во мне сил стал я выкарабкиваться на поверхность. И руками, и ногами...
Тут носом своим я прямо уткнулся в нос лодки. Откуда-то взявшейся большой, настоящей лодки. А вверху, на фоне голубого неба, увидел вдруг Славкиного родственника Ермолая, которого на том берегу мы долго ждали. Сейчас он, стоя в лодке, веслом подгребал ко мне.
– Держись давай! Лезь в лодку! – командовал он. Голос его был бодр и понятен. А только… Только где сейчас Серёжа?.. Его нигде не было! Я испугался.. А он отозвался вдруг:
– Здесь я! – Был он в конце этой большой лодки, держался за её корму и дышал, дышал. Отдыхал. Я вздохнул изо всех сил. Отлегло у меня…
А в лодке между тем сидел как ни в чём не бывало Славка Мостовских. Сидел, никому не мешал. Голова его была занята чем-то важным. Может, готовился дать отчёт Юрию Константиновичу о проведённом лете, может, собирался поведать товарищам, в первую очередь Машеньке Горобовцевой, о том, как втроём переплывали Сосьву – это ведь событие! Об этом стоит рассказать.
Из архива: февраль 2015 г.