Марсель Салимов. На озере Сабельном

– Товарищ полковник, лейтенант Галимов прибыл во вверенный вам полк для дальнейшего прохождения службы!

Командир части невольно рассмеялся.

Мансур, поняв свою ошибку, покраснел от стыда.

– Виноват товарищ полковник…

– Честь отдаете, а про фуражку забыли? – улыбался седой полковник. – Прощаю, лейтенант. В молодости такое бывает… Ну, итак, в какой академии офицерской выправке учились?

– В университетской «академии», товарищ полковник, – поддержал шутку Мансур и тут же поправился, – то есть я имею в виду военную кафедру.

– Вчерашний студент, значит? Но вы, Галимов, уясните сразу, что офицерская служба – дело серьезное. Игры кончились…

Внезапно зазвонил телефон. Полковник снял трубку.

– Слушаю.

«А ведь он совсем не старый, – разглядывая командира, размышлял Мансур. – Но в жизни повидал многое, сразу ясно. Вон орденских планок сколько… Чувствуется в нем какая-то сдержанная сила…»

– Спокойно, капитан! Держите себя в руках! А лучше всего – явитесь в штаб и доложите обо всем подробно и по форме!

Не ожидая ответа невидимого собеседника, полковник положил трубку и внимательно посмотрел на Мансура. Тому стало чуть неуютно от испытующего взгляда командира и молчаливой паузы.

– Значит, прибыли на два года?.. А если понравится у нас, служба пойдет, то, может быть, и в кадрах останетесь, да, Галимов? У нас ведь немало тех, кто на сверхсрочную остается, жизнь свою армии посвящает. И среди них, кстати, есть отличные командиры.

– Да вы знаете, товарищ полковник, не выйдет из меня толкового командира, наверно, – вздохнул Галимов. – У меня ведь совсем другая профессия. Я учитель. Учитель истории…

– Да? Вы, наверное, лейтенант, думаете, что я сразу офицером родился? – полковник весело прищурился и, посерьезнев, продолжил: – Ладно, послужите, а там будет видно, чего вы стоите. В армии человек узнается быстро.

«Послужу, – подумал Мансур. – Годик вытерплю. А на втором, глядишь, полегче будет…»

«И не стыдно тебе? – пристыдил учителя Галимова лейтенант Галимов. – Годик вытерплю… Ты что, сюда повинность терпеть приехал или Родине служить?»

«Нет, нет… – оправдывался учитель. – Я все понимаю, это нужно…»

Этот безмолвный диалог прервала распахнувшаяся дверь. В комнату влетел широкоплечий взъерошенный капитан.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться!

Полковник неторопливо кивнул на стул.

– Присаживайтесь, капитан.

Но капитану было не до этого. Он быстрыми шагами подошел к столу командира.

– Я поднял всю роту, товарищ полковник. Обследовал все близлежащие объекты. Пусто. Ни его самого, ни следов…

– Вот видите! – полковник взглянул на Мансура. – Я вам только что рассказывал, что в нашей части есть сверхсрочники, люди, посвятившие себя армии. Оказывается, находятся и слабаки… Хлюпики… Сегодня утром солдат из роты капитана Горелова самовольно оставил часть. У нас такое впервые…

У капитана напряглись скулы, на лице выступили красные пятна. Полковник то ли пожалел его, то ли, не желая ставить в неловкое положение перед младшим по званию, повернул разговор:

– Вы жаловались, что в вашей роте недостаток офицеров. Вот в ваше распоряжение историк, учитель. Только что из университета. Вместе будете писать мемуары.

– Мне, товарищ полковник, не историки нужны, а армейские офицеры, – не принял шутки раздосадованный капитан.

– Не переживайте, Горелов, не исключено, что из него получится настоящий командир. Ведь так, товарищ лейтенант?

– Так точно, товарищ полковник! – отозвался Мансур, вытягиваясь в струнку.

– Товарищ капитан, приготовьте приказ.

Капитан Горелов окинул Мансура внимательным взглядом.

– Завтра в семь ноль-ноль явитесь с канцелярию, младший лейтенант!

– Хорошо… Есть!

 

*  *  *

Выйдя из штаба, Мансур огляделся. Узкая дорога, выложенная серым камнем, серые кирпичные стены домов… «Здесь все вокруг серого цвета», – подумал Мансур, оглядывая гарнизонный пейзаж.

Ему стало грустно. Вспомнились родные места. Тысячи километров отделяли его от родительского дома.

…Родной аул. Дом под крышей из еловых досок. Русская калитка, выкрашенная в зеленый цвет. У ворот – скамейка. На ней – отец, задумчиво наблюдает закат солнца. О чем его думы? Скучает о сыне, уехавшем служить дальше, чем горизонт, за которым скрывается солнце? Представляет, как сын несет службу в тех краях, где отец бил фашистов?

Мать даже испугалась, услышав от Мансура, где он будет служить. «Сыночек, в те места едешь, где отец свою ногу потерял». Всплакнула даже. Но отец оборвал ее: «Не шуми, мать! Кто, если не он, должен защищать нашу землю? Отслужит с честью и вернется – вот об этом лучше думай».

А в день, когда Мансур уезжал, отец проводил его и долго еще стоял там с прощально поднятой рукой.

А тут все серо кругом. И земля под ногами, и облака над головой.

И туман вокруг… Серый туман.

А каким замечательным был последний день в Уфе! Ясный, солнечный, без единого облачка на голубом небе.

Он вспомнил Гузель. Часто Гузель представлялась ему в белоснежном свадебном платье. Длинные черные волосы покрыты фатой. Ее большие, широко раскрытые глаза счастливо смотрят на Мансура.

Да, девочка, не выпало тебе счастья беззаботно кружиться на собственной свадьбе.

Тоненькая тихая Гузель никогда не старалась вскружить голову парням. Не увлекалась косметикой и танцами, а просто жила, радуя близких своей простой и искренней красотой. Вот за это и ценил ее Мансур.

Пять лет проучились они в одной группе в университете, просидели вместе за одной партой. И все пять лет они были неразлучны. Сначала им было просто хорошо друг с другом, общие интересы, театр, кино, везде они были вместе. А позже они поняли, что любят друг друга. Они мечтали о будущем, строили планы. Они рассчитывали, что после защиты диплома сыграют большую, веселую и шумную свадьбу.

Но их планам было не суждено сбыться. Когда все было готово к свадьбе, тяжело заболел отец Мансура. Дал знать о себе осколок, оставшийся в теле со времен войны. Тут уж было не до свадьбы, отец находился между жизнью и смертью. Гузель поняла все правильно. И, как это ни было трудно, свадьбу пришлось отложить.

А вскоре Мансур получил повестку из военкомата.

– Ты не тревожься, милый. Я же по-прежнему твоя, – шептала Гузель, уткнувшись ему в плечо. – Совсем-совсем твоя, понимаешь?

– Понимаю, понимаю, любимая… Я тоже. – Мансур вытер ей слезы. – Я приеду и заберу тебя с тобой… Я приеду и заберу…

– Жду тебя, родной. И всегда буду ждать.

Гузель снова всхлипнула.

– Ну, что ты плачешь, я же не на войну иду, – улыбнулся Мансур.

Два молодых, горячих, разлученных сердца жили ожиданием встречи. Мечтой о встрече. Живительной мечтой. Светлой… А здесь – все серо кругом. Туманы…

 

*  *  *

Вот оно – озеро Кылыскуль. Озеро Сабельное. Оно как острая сабля, подставленная под удар вражеского клинка. Длинная, блистающая, стремительно выхваченная из ножен! Долго простоял Мансур, любуясь озером. Острые копья камышей напомнили его родное озеро – Озонкуль.

 

Если б ты пришла на берег озера,

Если б ты узнала о моих думах…

Смотрю на одинокую лилию

И тоскую по тебе…

 

Что это за чудо? Сон или явь? С берега доносилась родная мелодия башкирской песни. Мансур жадно вслушивался в знакомые слова, боясь пошевелиться и спугнуть чудесную мелодию.

Песня затихла. Мансур зашагал в глубь зарослей ивы. Невысокий коренастый солдат сидел у самой кромки берега и задумчиво смотрел на воду.

– Ну как? Рыба есть? – Мансур положил руку ему на плечо.

Солдат вздрогнул. Но уже через секунду вскочил на ноги, поправил пилотку и молодцевато отдал честь.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– Здравствуйте. Вольно.

Мансур присел на кочку и жестом предложил место рядом.

– Садитесь, рядовой… Ваша фамилия?

– Рядовой Аллаяров, – доложил солдат, вытягиваясь.

– Земляк, значит?

– Вы тоже из Башкирии, товарищ лейтенант? Вот здорово!

– Да. Приятно встретить земляка в чужой стороне, верно? – улыбнулся Мансур.

– Еще как верно… А вам озеро нравится, товарищ лейтенант?

– Очень…

– Красивое… Но все равно до нашего Чебаркуля ему далеко. Знаете, наверное, у нас в Абзелиловском районе?

– Конечно, знаю. Мы там были в этнографической экспедиции. После третьего курса…

– А я на его берегу вырос, можно сказать. И плавать там научился, и рыбу удить. Бывало, наступит лето, так мы целыми днями из воды не вылезали! Как утки. Я и сейчас вот искупался…

– Сейчас? В такой холод? Да ты что! А ну как простудишься? – возмутился Мансур

Солдат, казалось, уже пожалел о неосторожно брошенном слове.

– Я человек закаленный, товарищ лейтенант. Это для меня не холод, – начал оправдываться он.

Мансур промолчал и лишь усмехнулся, подумав: «Ишь ты, ростом невелик, а боевой».

– Погоди-ка, рядовой Аллаяров, а ты почему здесь очутился? У тебя увольнительная… или в самоволке?

Солдат опустил глаза и, помолчав, сказал:

– Старшина мне разрешил… А вы знаете, товарищ лейтенант, я же все озеро обошел.

– Это как? – не понял Мансур.

– Ну, пешком. Кылыскуль длиной километров десять. Там пониже, километрах в пяти, деревня стоит, а неподалеку от нее островок такой маленький.

Мансур прервал увлекшегося Аллаярова:

– Достаточно, товарищ рядовой. Приводите себя в порядок и отправляйтесь в расположение части. А то попадет от старшины.

Аллаяров молча натягивал сапоги.

 

*  *  *

Дом офицеров располагался поблизости от штаба гарнизона. Первый этаж здания занимали ресторан, библиотека и спортивный зал. Кроме девушки-библиотекаря, в читальном зале не было никого.

Увидев ее, белокурую, юную и строгую, Мансур не удержался и пошутил:

– Что ж, неужели никто, кроме вас, библиотекой не интересуется?

Девушка тут же нашлась с ответом:

– А в это время все в поте лица трудятся, а по библиотекам лишь бездельники болтаются, товарищ лейтенант!

– Выходит, вы среди таких бездельников и скучаете весь день?

– А вот и ошибаетесь! Сейчас, например, я занимаюсь очень важными делами.

– Неужели секретными? – улыбался Мансур.

Девушка звонко рассмеялась и отложила книгу в сторону.

– Ох уж эти мне молодые офицеры! Все как один! Стоит им девушку увидеть, и начинаются ухаживания.

Эти слова смутили Мансура. «Больно нужна ты мне…» – досадливо подумал он. Но виду не показал.

– И все-таки, простите, – галантно продолжил он, – имя то ваше можно узнать, надеюсь?

– Светлана.

Ее имя прозвучало удивительно певуче и нежно. Мансур невольно оглядел ее еще раз.

– Так… А фамилия?

– А к чему она вам? Вам, лейтенант, достаточно и имени. Или еще что-нибудь узнать хотите? Семейное положение? Отвечаю: не замужем. Вот только не трудитесь меня никуда приглашать. Я не трачу время ни на кино, ни на ресторан, ни на танцы. Что-нибудь еще интересует?

«Да уж, ей палец в рот не клади, – подумал Мансур. – Королева, и только. Хотя, впрочем, наверное, не без основания. Женщины в воинских частях в большом почете…»

– А насколько укомплектован гарнизонный библиотечный фонд? – решил не сдаваться Мансур.

– А вот вы сами можете ознакомиться, товарищ младший лейтенант!

Мансур озадачено направился в глубь книгохранилища. Спустя несколько минут он вернулся с большой стопкой книг.

– Ого! Вы большой поклонник исторической литературы? А мне вот с историей не везет. Третий год пытаюсь ее одолеть – в институт поступать хочу, и никак! Не дается, проклятая… Измучила – сил моих нет!

Мансур от души рассмеялся.

– Если хотите, могу помочь, – серьезно добавил он. – Я историк по образованию. Учитель.

– Заманчиво, я подумаю. Спасибо вам. А то ведь у большинства офицеров фантазии дальше ресторана и танцев не идут.

– Я вполне серьезно говорю, Светлана. Рад буду помочь. Всегда к вашим услугам…

 

*  *  *

Первый день службы лейтенанта Галимова начался с опоздания. Когда он вбежал в ротную канцелярию, шел восьмой час. Все офицеры были на своих местах.

– Разрешите, товарищ капитан?

Командир роты взглянул на часы.

– Ваши часы отстают на три минуты, товарищ лейтенант. Исправьте.

– Простите за опоздание, товарищ капитан…

– На первый раз я делаю вам замечание. Чтобы больше этого не повторялось. Познакомьтесь, товарищи офицеры. Командир первого взвода лейтенант Галимов, – сухо продолжал капитан. – Примите, товарищ лейтенант, журнал боевой и политической подготовки вашего взвода. Ознакомьтесь. Сейчас показатели взвода идут вниз. Ослабла дисциплина. Чтобы достичь былых показателей, нужна жесткая рука! В первую очередь дисциплина! Крепкая и надежная. Без нее взвод – не взвод, а стадо. Все понятно, товарищ лейтенант?

– Понятно… – задумчиво ответил Мансур и тут же исправился. – Так точно, товарищ капитан!

– А теперь все на построение! – скомандовал капитан.

…Взвод замер по стойке смирно. Галимов нерешительно приблизился и внимательно рассматривал бойцов. Они показались ему подтянутыми и крепкими. «Ну что ж, пожалуй, с такими служить можно, – размышлял Мансур. – Надеюсь, не подведут…»

– Рота, смирно! Рядовой Аллаяров! – раздалась команда капитана роты.

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть!

Аллаяров сделал несколько шагов.

– За самовольное оставление расположения подразделения рядовому Аллаярову трое суток ареста.

– Есть трое суток ареста!

– Старшина, сопроводить арестованного на гауптвахту!

– Есть сопроводить арестованного на гауптвахту, товарищ капитан!

Все произошло слишком быстро, Мансур сначала ничего не понял. Как это все получилось?! Выходит, вчера Аллаяров его обманул? Соврал про разрешение на увольнение? Эх, земляк, земляк, разве так можно? Нехорошо так… В безрадостных размышлениях пролетело все недолгое построение.

– Старший лейтенант Потапов, лейтенант Галимов – ко мне! – закончив распоряжения, приказал командир роты. – Остальным на занятия по расписанию – шагом марш!

 

*  *  *

– Вот тут должно быть любимое место твоей службы, – объяснял Потапов, показывая Мансуру боксы, в которых хранилась техника.

По распоряжению командира роты он знакомил Мансура с военным автопарком.

– Ты не обычный командир, ты командир автомобильного взвода! На тебе ответственность не только за вооружение взвода, но и за боевую технику. – Потапов распахнул ворота гаража. – В любое время года и суток, в любую погоду машины должны быть на ходу. Всегда готовность номер один, заруби себе на носу, лейтенант!

– Здорово! Какая техника! – восхищался Мансур. – С такими силачами можно смело на любой маршрут выходить.

– Не торопись, лейтенант. Смотри – пыль. Быстро навести блеск! Просмотри дефектные ведомости, разберись с запчастями. Боксы должны быть в идеальном состоянии, чтобы полный порядок! На территории парка, на стоянке чтобы ни клочка бумаги, ни ветошки! Задача ясна?

– Ясна…

– Как нужно отвечать по Уставу, лейтенант?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!

– Ну да ладно, лейтенант, научишься. Еще как научишься! В армии есть такой закон: не можешь – поможем, не хочешь – заставим! Ты не забывай, что для тебя сейчас самой главное – автомобиль, автомобиль и еще раз автомобиль!

Галимов больше не в силах был выслушивать эти категоричные нравоучения.

– А солдаты? – резко возразил он. – По-твоему, солдаты для командира не главное? Чтобы технику в порядке содержать, солдаты в порядке должны быть! Обучены, здоровы, напоены, накормлены, обуты-одеты, или я не прав?

– Для этого есть старшины! Повторяю: на войне главное – техника.

– Не согласен! Если нет сильных духом, испытанных, хорошо обученных, опытных бойцов, любая техника – лишь груда железа! Ты, старший лейтенант, – раб железа и технократ!

– А ты знаешь, Галимов, какое наказание предусмотрено за оскорбление старшего по званию? – хитро прищурился Потапов.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, не знаю. Тем не менее прошу прощение за нарушение субординации.

– Не-е-ет, Галимов, ты не думай, что так легко отделаешься!

– Неужели трибунал, товарищ лейтенант? – улыбнулся Мансур.

– Хуже, Галимов! Сегодня ты поведешь меня в ресторан. Надо бы отметить первый день командирской службы.

– Нет, Потапов, пожалуй, не выйдет.

– Что так? Денежки жалеешь?

– Было бы чего жалеть, Потапов. Это – раз. А во-вторых, я бы хотел сегодня на «отбое» поприсутствовать. Своими глазами все увидеть. Но лишать тебя надежды не буду! С первой получки – идем. Согласен?

– Ладно, согласен…

Так посмеиваясь, они зашагали в складские боксы.

 

*  *  *

Комната в офицерском общежитии, куда поместили Мансура, находилась на первом этаже здания. Довольно просторная, она значительно уменьшилась в объеме, приняв в себя две металлических офицерских кровати, два письменных стола и шифоньер. До Мансура Галимова в этой комнате жил лейтенант Потапов. Жил один. Оказалось, что в этой части он тоже недавно. Вел холостяцкую жизнь, дожидаясь приезда жены.

Когда Мансур вошел в комнату, Анатолий писал письмо.

– Поздненько ты, парень, – сказал он, поднимая голову. – Девушку провожал, небось?

– Да откуда девушки-то в этой глуши?

– Э-э-э, не скажи! Есть одна. Могу познакомить.

– Спасибо, не надо. Пусть тебе достанется.

– К сожалению, мне уже поздно, – вздохнул Потапов. – Видишь – каждый день рапорты да отчеты жене строчу… Скорей бы уж приезжала, надоело.

– И когда ожидаешь ее?

– Ну, через месяц, я думаю, будешь один жить в этих хоромах. Может, и сам сюда жену привезешь. У тебя невеста-то есть, дружище?

– А как же! Чем я хуже других?

– Ну, вот и женись скорей, не тяни! Понимаешь, жена – она как старшина. На ней весь твой быт держаться будет! Без жены ты скоро в пугало превратишься. Нестираный, неглаженый. А будь жена, ты бы по два раза в день свое барахлишко отглаживал. До белизны бы отстирывал. Первый франт нашего гарнизона был бы!

Хоть Потапов и шутил, но его слова отчего-то задели Мансура. «Ну и трепач! Язык что помело…» – хмуро перелистывал тетрадки Мансур.

Когда Потапов заснул, Мансур зажег настольную лампу и начал письмо.

«Дорогая моя Гузель!

Ты знаешь, обычно принято, перед тем как искупаться, сначала ополоснуться водой, привыкнуть, чтобы она не казалось такой холодной. Но я сегодня нырнул с головой… Пока привыкнуть не получается. Пока я не в своей тарелке. Но ничего, родная, все образуется…»

 

*  *  *

– Железо надо ковать, пока оно горячо! – разглагольствовал Потапов. – Пошли в ресторан прямо сейчас!

– Ну мы же договорились – после получки,– пытался возражать Мансур.

– Нельзя пренебрегать обычаями! – прервал его Анатолий. – Есть святая армейская традиция обмывать погоны, пока они новенькие! Денег я тебе, лейтенант, одолжу. Сотни хватит?

Мансур сдался.

В ресторане было немноголюдно. Потапов заказал закуски на четыре персоны.

– Так надо, – пояснил он. – Я пригласил гостей. Что же, мы как два истукана здесь сидеть будем?

– Что еще за гости? – поинтересовался Мансур.

– Никакого беспокойства! Люди славные и очень милые. А вот и они!

Мансур обернулся и замер. К столику шли две стройные девушки, в одной из которых он узнал Светлану.

– Здравствуйте, красавицы! – радушно приветствовал их Потапов. – Знакомьтесь: мой полковой друг и бравый офицер Мансур Галимов.

Полненькая коротко остриженная девушка протянула руку Мансуру:

– Очень приятно, Галина.

– Мне тоже…

– Ну, а вы, голубки, что же застеснялись? – не унимался Потапов. – Отчего не знакомимся?

– А мы уже знакомы! – улыбнулась Светлана.

Мансур даже чуть обиделся на нее. «А говорила, что на рестораны у нее времени нет. И вот на тебе…»

– Да, мы уже знакомы, – коротко подтвердил он.

– Ну, молодежь, и когда вы только все успеваете! – веселился Анатолий. – Шустрый ты, Галимов. Одну из первейших красавиц гарнизона углядел!

– Ничего не углядел, наше знакомство еще ничего не значит, – возразила Светлана.

– Действительно, все получилось случайно, – сухо подтвердил Мансур. – Случайная встреча без всяких последствий.

– Ну-ну, вы что – не успели познакомиться, как уже конфликт? – Галина примиряющее положила ладонь на руку подруги.

Светлана звонко рассмеялась.

– Говорят, когда дружба начинается с ссоры – она становится прочней. Так, Мансур?

– Вот уж не знаю… – немного растерялся он.

– Узнаешь, вся жизнь еще впереди, – разливал вино Потапов. – Ну, что, давайте обмоем первый день службы, чтобы звездочки на погонах не заржавели!

– За вас, Мансур!

 

*  *  *

Они просидели в ресторане до самого закрытия. Мансур чувствовал себя так, словно знал их долгие годы. Мансуру было хорошо.

Вот только одного он не мог понять. К чему все эти намеки со стороны Потапова и Галины? Они безудержно расхваливали Светлану перед Мансуром и Мансура перед Светланой. Будто сватами нанялись!

Сватами? А если это и в самом деле так? Если сегодняшний вечер и эта неожиданная встреча со Светланой – часть хитрого потаповского плана?

На мгновение Мансур представил себя женихом Светланы. Она, конечно, красавица! Стройная, синеглазая, светловолосая. Ни один парень не отказался бы от такой невесты! Светлана с Мансуром могли бы быть красивой парой. Многие залюбовались бы ими.

Мансур даже посмеялся про себя над этими мыслями. Ну что за смешные фантазии!

Конечно, невозможно это!

У него есть Гузель – избранница на всю жизнь. И хотя она сейчас за тысячу верст – она постоянно рядом с ним. В его сердце…

Кажется, протяни руку – и коснешься ее теплой руки.

Мансур внезапно почувствовал, что краснеет: ему стало стыдно за шальные, никчемные мысли…

 

…По дороге домой Потапов отчаянно ругал Мансура:

– Мямля! Испугался девчонок! А какой момент был! Они же приглашали нас к себе чай пить! Лежал бы сейчас со своей в обнимку и в ус не дул! Что, у нас в гарнизоне на каждом углу такие девки встречаются?

– Да хватит тебе… – пытался остановить его Мансур.

Но тот не унимался:

– Какой же ты размазня, оказывается! Такую птичку из рук выпустил… Красавицу… Она же сама к тебе рвется! Эх ты, увалень!

– Не надо мне никаких красавиц. У меня невеста есть, – хмурился Мансур.

– Невеста? Ну и прекрасно, что есть! Она что, узнает о твоих невинных шалостях?

– Узнает, не узнает… Не в этом дело. Ну… не могу я так.

– Не может он… Пользуйся жизнью, пока молодой! Потом локти кусать будешь, да поздно!

– Хватит, – жестко прервал его Мансур. – Надоело!

 

*  *  *

Закончив занятия, Галимов направился на гауптвахту – встретиться с Аллаяровым. Мансур хотел попытаться понять этого солдата, поговорить с ним по душам. Почему все-таки он сбежал на тот заросший травой берег? Смотреть на воду? Дышать ветром? Или это обыкновенная недисциплинированность, разгильдяйство? Может, есть другие причины? Зная себя, Мансур понимал, что не успокоится, пока не найдет у солдата ответа на свои вопросы.

Начальник караула при гауптвахте был возмущен.

– Да вы что, товарищ лейтенант, Устава не знаете?! – горячился седой усач. – Свидания с арестованными категорически запрещены!

– Но я его командир… Понимаете – командир!

– Командир… Надо бы лучше воспитывать своих подчиненных, товарищ командир! И в казарме воспитывать, а не на гауптвахте, товарищ младший лейтенант!

Мансур твердо решил не отступать:

– Ну хоть письмо разрешите передать?

– Нельзя. Мы с вами в армии, товарищ лейтенант, а не в пансионе благородных девиц!

Уговоры не помогали. Мансур попытался разжалобить упрямого офицера.

– Позвольте объяснить…

Узнав, что лейтенант всего третий день в части, начальник караула заметно смягчился. Взяв со стола амбарную книгу со списками арестованных, он ворчливо спросил:

– Фамилия солдата?

– Аллаяров, товарищ начальник караула.

– Аллаяров? – Начкар удивленно вскинул брови. – Так чего ж ты молчал? Нет его здесь. Прошлой ночью увезли…

– Как нет? – испугался Галимов. – Где он? Кто увез?

– В санчасти он. Болеет…

Серое каменное здание санчасти находилось на другом конце городка. Мансур поспешил туда. Белый халат, пустая палата, одинокая койка у окна. «Да, – подумал Мансур, – невесело тут».

– Ну, боец, как себя чувствуешь?

– Неважно, товарищ лейтенант… Простудился вот… Говорят, сильно…

– Вот тебе и купания в такую погоду! Закаленный он…

– Ох, ругайте, товарищ лейтенант. Ругайте. Правы вы.

– Ты что тут шутки шутишь? Из-за тебя на весь взвод пятно позорное!

– Да понимаю я свою вину… Правда понимаю… Извините…

– Перед старшиной извиняйся, перед товарищами своими.

– Да он меня и слушать не желает… Приходил я к нему… Просил… А он меня послал куда подальше…

Глаза солдата повлажнели, голос дрожал.

– Ну-ка, ну-ка, без этого! Ты же боец, Аллаяров. Боец Советской Армии! – Мансур похлопал солдата по спине. – Не раскисай давай, не надо.

– Эх, товарищ лейтенант, если бы вы только знали, как сейчас плохо мне! – солдат крепился, но голос его все равно подрагивал.

– Объясни. Может, пойму.

– Письмо я получил… – тяжко вздохнул Аллаяров.

– Какое письмо? От кого?

– От Гульчачак моей… Пишет, что из города приехал Рафаэль и увез ее с собой. Просит прощения… А когда меня в армию провожала, обещала ждать… И вот – увезли ее… Как какую-нибудь вещь. Как чемодан, как куклу… – Солдат еще раз судорожно вздохнул. – Как мне быть, а, товарищ лейтенант? Посоветуйте.

– Да… Что и говорить, грустное письмо… Но ты… Ты все-таки попробуй не вешать носа. Любовь… это же такая штука. Сразу ее понять трудно! Очень трудно. Бывает, нужны месяцы, годы… А бывает, и десятилетия, Рашит! Понимаешь? Бывает, проводил парень девушку пару раз до дома, а теперь требует верности. Любви вечной! Не обижайся, солдат, да только, скорее всего, не любила тебя твоя Гульчачак… Ты ее да, а она тебя нет. Иначе позволила бы она себя увезти? Что молчишь? Ну и черт с ней в таком случае! Считай, что повезло тебе. А девушек на свете – хороших, верных – много. Встретишь еще, Рашит, поверь мне, встретишь!

– Нет, товарищ лейтенант, нет… Такой, как она, я больше не встречу. Единственная она, моя Гульчачак… Как бы выпросить отпуск домой, а? Да разве в моем положении выпросишь!

– Раз мечтал об отпуске, почему в самоволку сорвался-то?

– Виноват, товарищ лейтенант, уж очень тяжело было на душе. Думал, там полегчает. Пришел на озеро, водой дышал, Гульчачак мою вспоминал, песню пел… Ветер там… Травой пахнет…

– Ну а почему в увольнительную не попросился?

– Попросился. У старшины попросился. А он обругал меня. Говорит, ты что здесь, в санаторий приехал? Развернулся я и ушел. Думал, вовремя вернусь. Успею. Не успел… Не смог…

– Ты же сказал мне, что с ведома старшины?

– Извините… – солдат еще ниже опустил голову.

– Н-да… Некрасиво все это, рядовой Аллаяров, – задумчиво покачал головой Мансур. – К тому же, ты нарушил внутренний порядок. А на Лобанова почему поднял руку?

– Он сам виноват.

– Поясни.

– Он «аллахом» меня обозвал, – неохотно пробурчал Аллаяров.

– Аллахом? – Лейтенант невольно улыбнулся. – А ты, значит, не захотел богом быть, да? И с кулаками на него? Защищаться?

– Не только за это. Он ночью мои сапоги к полу приколотил.

– Да, согласен, это некрасиво с его стороны. Но все равно ты не должен давать воли рукам! А вот доложить обязан. Командиру своего отделения доложить.

– А толку-то в этом, товарищ лейтенант? Все равно он всегда Лобанова выгораживает. Потому что Лобанов – «дед».

– Нет, Аллаяров, в нашей части «старых» и «молодых».

– Так-то оно верно, конечно, товарищ лейтенант… А хорошо все-таки, что вы у нас взводный. С вами хоть поговорить можно. Понимаете вы солдата…

– Ну-ну, Аллаяров, без лести. Не люблю я этого. Предупреждаю еще раз: поблажек от земляка не жди.

– А я и не собираюсь, товарищ лейтенант.

Мансур снял халат и направился к выходу.

– До свиданья, Рашит, поправляйся скорей.

– Спасибо вам, товарищ лейтенант. Спасибо…

 

*  *  *

– Вы оказались невнимательны к рядовому Аллаярову, товарищ старшина!

Казарма блестела свежевымытыми полами, дневальный безмолвно замер на своем посту, и лишь два человека гулко беседовали в длинном тусклом коридоре.

– Простите, товарищ лейтенант, но армия не детский сад. – Слова Галимова пришлись старшине не по душе. – Что же теперь – каждую пылинку с него сдувать? А то, что сапоги Аллаярова к полу прибили, – так это он сам виноват.

– Как это понимать? Вы что, оправдываете поступок Лобанова?

– Я никого не оправдываю, товарищ лейтенант. Я в армии двадцать лет. Для меня все солдаты равны. Любой палец кусни – больно! А что касается Аллаярова, то он тот еще растеряха… Форму как попало бросает. То же самое сапоги. Ну, вот бойцы, чтоб немного проучить, и прибили их к полу…

– Но почему учат солдаты, а не сержанты?

– Да ничего плохого в этом нет, товарищ лейтенант. Сами понимаете – армия. Армейский закон: один за всех отвечает, а все за одного. Разве плохо, когда коллектив воспитывает – пусть даже и так – отстающих?

– Странная логика у вас, старшина. Оскорбление – это что теперь, воспитательная мера?

– Вы меня извините, конечно, товарищ лейтенант, но вы еще мало служите… Вы потом все сами поймете. Поверьте мне.

Машинально перебирая книги у себя на полке, Мансур не переставая думал: «А может, он, Галимов, и впрямь ошибается? Может быть, он действительно не знает неписаных правил, не внесенных в Устав? Правил, которыми пропитана вся столь простая и ясная, но совсем непонятная жизнь армии». Он вспомнил слова замполита части:

– Опыт в работе дело наживное. Командир, по сути дела, инженер человеческой души. Командир должен знать не только то, что делает солдат, но и то, что он думает. Мой вам совет: будьте близки к солдатам сердцем. Слушайте их сердцем. Делите с ними радости и горести. Вот тогда из вас выйдет настоящий командир.

Мансура ободряли эти слова. «Опытный человек. И совет дал настоящий – толковый, ненавязчивый…»

 

*  *  *

В конце апреля Анатолий с Мансуром были приглашены на день рождения Галины. Все внутри Мансура сопротивлялось этому празднованию. Мансур вообще всегда недолюбливал шумные компании и большие застолья, а на этом празднике к тому же должна была быть Светлана. Будь это не день рождения, а формальный пустяковый вечер, можно было бы с легкостью отказаться, но Мансуру было очень неловко портить настроение девушкам. Неловко.

Анатолий, чувствуя беспокойство Мансура, словно уговаривал его:

– Организуем в укромном местечке. Тихо, скромно, но обязательно со вкусом! Мое предложение – у них в общежитии банкет провести. В комнате. Ты, я и Галочка со Светланой. Ну что, дружище, договорились?

– У тебя, Потапов, не голова, а Генштаб. Умеешь планировать.

– А то как же! – довольно усмехнулся Потапов. – Не то что твоя!

– А что, есть претензии? Кому-то не нравится?

– Ну что ты! Светлана, например, не нахвалится на тебя. У Мансура, мол, голова светлая, и в науках он что твой профессор. Да только я все равно считаю, что плохо твой котелок варит. Никудышная у вас голова, лейтенант Галимов!

– Это почему же, лейтенант Потапов?

– Да потому что ты с такой красавицей о науках да книжках лясы точишь, вместо того чтобы на танцы приглашать да цветы дарить!

– Да что ты, Потапов? Какие цветы и танцы? Равнодушна она к ним, сама мне говорила.

– Ошибаешься, джигит. Нет на земле такой девушки, чтоб конфет и танцев не любила, чтоб от офицера с цветами отвернулась равнодушно! Уж ты мне верь…

– Ошибочный у тебя взгляд на женщин, Потапов, примитивный какой-то… Не согласен я!

И, сидя в библиотеке, глядя сквозь ровные черные строки открытых книг, Мансур понимал, что именно этим Светлана и нравится ему. Чистотой и скромностью. Той сдержанной глубинной нежностью, что так завораживала его в Гузели.

Но никогда, конечно же, никогда Мансур не стал бы сравнивать их. Никогда. Ведь Гузель его любимая, его невеста! А Светлана – хороший товарищ, друг. Светлана – просто друг. Очень хороший друг. Простой и надежный. Друг, с которым легко и радостно быть вместе. Она удивительно хорошо понимает его, Мансура, тревоги и радости.

Когда она рядом, Мансуру радостно. В сущности, она сейчас самый близкий человек в жизни Мансура. Самый близкий друг. У них общие цели, общие интересы, увлечения. Ведь так и должно быть у друзей. А как иначе? Поэтому-то Светлана так и близка ему. Наверное.

Ах, Гузель, Гузель, как ты там, одна в далеком далеке? Что ты делаешь сейчас, родная? Были бы крылья…

 

*  *  *

– Погаси свет…

Мансур щелкнул выключателем и сел рядом со Светланой. Лунный квадрат на полу комнаты был почти ровным, и лишь краешек его был упрямо срезан непокорной занавеской.

В комнату пришли синие сумерки и привели с собой тени. Они, казалось, накрыли собой, укутали и спрятали Мансура и Светлану от громкой музыки меломанки Галочки, улыбчиво-многозначных тостов Потапова и всей прочей шоколадно-шампанской мишуры этого вечера.

– Ты, наверное, спать хочешь, Света?

– Да нет… Поболтаем?

– Давай... Только о чем?

– Ну, например, о нас. Мы, в сущности, ничего не знаем друг о друге. Но ты привел меня сюда… А ты знаешь, что я за человек?

– Знаю. Ты… ты хорошая, ты замечательная.

Светлана рассмеялась.

– А вот и врешь ты, Мансур… Хочешь, я скажу, что ты обо мне думаешь?

– Скажи

– А что ты можешь подумать о девушке, которая не постыдилась ночью прийти в твою комнату? Так ведь? – Светлана помолчала и тихо сказала: – Ты должен знать обо мне… Я была замужем. Нет, мы не расписывались.

– Не надо, Света.

– Надо, Мансур, хоть и не легко, но надо… Пожалуйста, послушай. Мы дали друг другу слово быть всегда вместе… Только потом я поняла, что он просто обманул меня… Он до сих пор где-то прячется от меня… Боится? Стыдится? Да пропади он пропадом! Лучше бы он совсем не родился… Вот такая я…Ты осуждаешь меня?

– За что, Света?

– За то, что пришла к тебе.

– Не говори глупостей. Меня тоже к тебе тянет.

– Славный ты парень, Мансур. Славный и добрый… У тебя есть любимая?

– Да…

– Я так и подумала. Девушки таких, как ты, не упускают. А как ее зовут?

– Гузель…

– Наверное, такая же красивая, как ее имя, да?

– Да… наверное…

– А ты ее любишь?

– Люблю…

– Спасибо, Мансур.

– Спасибо? За что?

– За то, что не обманул…Твоя невеста очень счастливая, очень.

– Мы тоже еще не расписались, не успели.

– А вы жили с ней… ну… как муж и жена?

Мансур улыбнулся.

– У нас строгие обычаи. Все такое – только после свадьбы.

– Значит, ты ее по-настоящему любишь. Прости меня…

– За что прощать, Света? Нет вины за тобой… Никакой нет…

– Ох, Мансур… – вздохнула Светлана.

Он промолчал, боясь обидеть девушку неосторожным словом. Просидев в тишине несколько томительных минут, Мансур тихо прилег на койку старлея Потапова.

Так и провели они эту долгую, душную, бессонную ночь, на жестких офицерских койках, разделенные письменным столом, своими мыслями и окном с непокорной занавеской.

 

*  *  *

Наконец телеграмма от Гузели!

«Еду. Встречай…»

Как же ждал Мансур этой весточки!

Еще раньше, посылая вызов, он позаботился о жилье. Потапов со своей женой теперь жили в отдельной комнате, и никто не мешал Мансуру старательно и вдумчиво ремонтировать свое будущее жилье. Все есть теперь в доме: и крепкая мебель, и новенькие кастрюли! Вот будет сюрприз для Гузели!

И вот, наконец, долгожданная серая бумажка с неровными дорожками букв: «еду», «вечерним», «встречай», «вагон», «твоя»!

 

*  *  *

Гарнизон встретил молодых ярким солнцем, пустым плацем и любопытными взглядами дежурных.

– А вот сейчас свадьбу играть будем! – балагурил Потапов, расставляя шампанское на столе. – А как щедра невеста, как щедра! Сколько гостинцев привезла, все предусмотрела! Ты за такой женой, Галимов, как за каменной стеной! Ну-ка, жених, усаживай невестушку, да не куда-нибудь, а в красный угол! Чтоб не одному тебе любоваться, а нам всем твое солнышко посветило!

– А где фата для невесты? – нахмурился прапорщик Панасюк.

– А ее нет…– смутилась Гузель. – Я не успела…

– Не беда! Ну-ка, жинка, беги, принеси свою. Вот и пригодится, не зря столько лет хранили!

Его жена Нина, чуть суетливая, взволнованная праздничным настроением, убежала искать семейную ценность. А через несколько минут голову невесты украсила белоснежная фата.

– Вот это другое дело! – зашумели гости. – Ох, джигит, какую красавицу к нам привез! Любо-дорого посмотреть!..

…Потапов с женой жили на втором этаже дома прямо над Мансуром. Побывать у них Мансуру довелось лишь два раза: первый раз, когда приехала Таня и Мансур по-товарищески помогал перетаскивать вещи, и второй раз вот сейчас, когда зашел за рюмками для праздничного стола.

– Ну, как себя чувствуешь, жених? – спросила Таня, открывая сервант. – Счастлив?

– Ну что вы, Таня, конечно! Еще бы! Иначе и быть, наверное, не может.

Татьяна поставила рюмки на стол и внезапно в упор посмотрела на Мансура. Мансур даже вздрогнул от этого колючего и холодного взгляда.

– А вот мне, Мансур, твою Гузель жалко. Очень жалко!

Словно тяжелым прикладом по голове ударили Мансура ее слова.

– Да ты что?! С чего ты взяла?

– Не видать ей женского счастья, как и мне.

– Почему? Ничего не понимаю!

– Все ты понимаешь, Мансур, все ты прекрасно понимаешь… Я знаю о ваших с Анатолием ночных приключениях в женском общежитии.

Только теперь Мансур понял, в чем дело.

– Если верить каждой сплетне… – начал он.

– Да если бы это была просто сплетня! Эх, Мансур, пожалел бы ты Гузель. Я-то ладно, я стерплю. А она? Она ведь молоденькая совсем, доверчивая…

– Ну зачем вы так? Поверьте, я не изменял ей…

– Думаешь, поверю? Да все вы, мужики, одинаковы! Я замужем не первый год. И породу вашу кобелиную давно изучила, стоит только отвернуться, как вы…

– А может быть, не все одинаковы? Может быть, стоит иногда мужу доверять, а, Татьяна?

– Ладно, в этих делах ты мне, Галимов, не советчик… Держи рюмки! Пора возвращаться. Нельзя надолго покидать вверенный личный состав!..

…Наполненная до краев крохотная рюмка в руках Наташи Гореловой чуть подрагивала.

– Только что один из командиров попытался объяснить нам здесь, в чем секрет офицерской жены… Но он не договорил. Теперь я скажу, что такое жена офицера. Ты, Гузель, сейчас стала женой советского офицера, командира. Выбрала нелегкую судьбу. Мы-то уже привыкли, нам полегче. А вот тебе испытания еще предстоят. Я не пугаю, не думай. Но на жизнь всегда стоит смотреть прямо, трудностям в лицо. Иногда среди нас появляются и такие, что, не выдержав трудностей, бросают своих мужей. Их немного, но они есть. Быть женой офицера – значит заниматься нелегким и ответственным делом. Да, да, да. Мы одновременно и любимые их женщины, и жены, и подруги, и даже воспитатели, няньки если хотите. Мы – домашние командиры мужей-офицеров. Так что, друзья, за наше здоровье!..

…Часто вспоминала Гузель эти добрые и мудрые слова. Вспоминала в первые свои дни в роли жены военного. Вспоминала, когда была занята домашней уборкой и письмами родным. Вспоминала, когда гуляла с Мансуром на берегу Сабельного или ходила в кинозал. Ведь дни в армии так похожи друг на друга. Они идут своим чередом. Нет, они стремительно бегут, особенно когда рядом любимый Мансур. А особенно часто вспоминались ей эти прекрасные слова, когда Гузель начала работать в медсанчасти. Ей часто приходилось задерживаться у больных, и она возвращалась поздно. Вот и сейчас Мансур встретил Гузель с позднего дежурства.

– Ну, как ты, солнышко?

Гузель молчала. Было видно, что она не в духе.

– Что случилось, солнышко? Почему ты молчишь?

Он попытался прикоснуться к ее волосам, но Гузель ударила его колючим взглядом.

– Не смей!

– Что за капризы, любимая? В чем я так провинился?

– Ну что ты, что ты, бог с тобой! Ты? Провинился? Да разве это возможно? – горькая ирония скривила ее губы и наполнила слезами глаза.

– Гузель, может быть, хватит, а? Говори прямо!

– Как будто ты сам не знаешь!

– Да что мне знать-то, в конце концов!

– Эх, Мансур! Стоило тебе уехать сюда, как ты уже успел забыть меня… Если тебе другая мила стала, то зачем же ты меня сюда звал? Зачем только приезжала я?

Гузель расплакалась. Мансур растерянно успокаивал ее.

– Успокойся, родная, любимая... Поверь: ни сном ни духом – не виновен я. Чист я перед тобой, любимая.

– А почему же говорят всякое?

– Кто? Татьяна, наверное?

Гузель всхлипнула.

– Да не верь ты ей! Сплетница она обыкновенная! Язык без костей! – обозлился Мансур.

– А ты ее не обвиняй. За свои поступки сам отвечай! Лучше скажи, на кого ты меня променял, а?

– Да ни на кого я тебя не менял, что за бред!

И тут Мансур все понял. Понял, чье имя злорадно смакует Татьяна, понял, чье имя рвет сердце его маленькой Гузели. Он рассказал все-все, что знал о судьбе Светланы.

 

*  *  *

После свадьбы Мансур видел Светлану в городе всего несколько раз. Встречи были редкими, да и разговор как-то не клеился. Может быть, слух дошел и до Светланы, а может быть, подсказало женское сердце. Но однажды на пороге санчасти Гузель увидела Светлану.

– Мне нужно поговорить с вами, Гузель.

– Вы? Со мной? О чем?

– О Мансуре. Гузель, вы должны понять, он ни в чем не виноват.

– Я не хочу говорить об этом, Светлана.

– Гузель, и все-таки я настаиваю. Поймите, ваши подозрения напрасны.

– Я уже знаю обо всем.

– Нет, Гузель, вы не знаете главного. – Светлана молча взглянула ей в глаза. – Дело в том, что я… я люблю его… Да! Я люблю Мансура.

Светлана ожидала чего угодно: гнева, негодования, – но спокойная улыбка Гузель ее ошеломила.

– Знаете, Светлана, а занятия с Мансуром по истории вам надо продолжить.

– Продолжить?! И вы… вы не боитесь?

– Нет. Теперь нет. Я верю моему Мансуру.

 

*  *  *

На водной глади играли розовые лучи зари. Покойно несла свои воды река, как тысячи лет до этого, как день назад. Лениво огибала холмы, игриво пряталась в леса и лишь иногда бурлила белой пеной среди зеленых мокрых валунов. И свежий влажный шепот реки не мог нарушить тишину. Тишину ее берегов. Сколько же солдат сложило свои головы, что такая тишина царила на берегах…

Отец Мансура был ранен в той страшной войне на берегах молчаливой реки. Сотни солдат его части погибли здесь. Смертельный раскаленный огонек с прибрежной скалы рвал и жег насмерть наступающих бойцов. Пули впивались в воду и пели над головами. Беспощадному, ненасытному огоньку помогали мрачные невидимые раскаты, от которых вздымалась и стонала река. Водные столбы взметались и жалили свинцовым дождем. Одним таким столбом и была перевернута лодка старшины Галинура Галимова. Ледяная вода несла, тянула вниз и сковывала тело, минуты яростной борьбы за глотки воздуха оборвал прибрежный песок. Берег реки весело взрывался фонтанчиками земли, послушный воле жадного до крови огонька.

Или потревоженная река благоволила Галинуру, или тени отцов-воинов укрыли старшину от смертельных раскаленных капель, но только видел он сейчас прямо перед собой, на расстоянии всего пяти шагов, маленький каменный дзот, безжалостно поливающий огнем все живое вокруг.

Звенящая тишина упала на берег. Казалось, не противотанковая граната расколола плюющую огнем скалу, казалось, река просто смела своей волной подлую железную человеческую выдумку. И снова понесла свои воды река, с телами людей, обломками жизней и вечной влажной тишиной. Забрала себе река и Галинура Галимова. А потом передумала и подарила его людям. Оставив памятью о себе лишь ампутированную в военном госпитале ногу старшины.

…Лейтенант Мансур Галимов долго смотрел на воду, тронутую рассветом, и снова вспоминал, что окрашена она кровью отцов и дедов. Сколько же солдат сложило свои головы, что такая тишина царила на берегах…

 

*  *  *

Мансуру казалось, что второй год службы протекал быстрее: то ли зима на берегу Сабельного казалось короткой, то ли привык он к размеренной военной службе. Сейчас дни бежали чередой, совсем не так, как в первые тягучие и томительные недели. В армии один день напоминает другой: то наряд, то занятия, то дежурства, «подъем» да «отбой». Постоянная учеба и строевые занятия, политическая подготовка и хозяйственные хлопоты. Попросту говоря, хлопот полон рот.

Многое вспоминалось Мансуру за этот год. Часто вспоминал, как в долгом марше, стоя на огромной лесной поляне перед своими товарищами, он будто со стороны слышал свой взволнованный голос:

– Хочу быть в первых рядах с коммунистами, готовыми отдать жизнь за свободу и независимость нашей советской Родины!

И серьезные лица своих товарищей офицеров, единогласно голосовавших за коммуниста Галимова. И торжественный голос командира:

– Поздравляю вас, лейтенант Галимов, с вступлением в ряды…

Часто вспоминались Мансуру ночные марши, когда колонны машин упрямо шли вперед, в ночь, по бездорожью. Форсировали реки и выручали отставших товарищей. Главным для Галимова и его солдат было выполнить боевую задачу. Выполнить любой ценой, напряжением всех сил, сделать невозможное!

Помнил он, как шла торжественным маршем рота на праздничном параде Дня Победы. Как волновался и чеканил шаг, сверкая новенькими погонами старшего лейтенанта, командир взвода Галимов. Подковки сапог четко отбивали ритм по плацу, от ударов подошв горели пятки. В толпе зрителей Мансур увидел Светлану. Он еле заметно кивнул ей.

– Поздравляю, – одними губами прошептала она.

 

*  *  *

Вот и наступил последний день на берегах Кылыскуля – озера Сабельного. Нельзя сказать, что Мансур не ждал этих минут. Очень ждал. Ждал всей душой. А вот сейчас ему было очень грустно.

Последний раз он шел по казарме. Ряды высоких коек. Вот здесь спал его заместитель сержант Петров. Это – место Аллаярова. Здесь – рядовой Крапивин. А на этой койке с мятым одеялом… Галимов улыбнулся, вспомнив неуклюжего очкарика-первогодка, и расправил складки. Так он прощался в тишине и одиночестве с каждой койкой, с каждым солдатом, который вместе с ним проходил этот нелегкий путь. Путь солдата, путь командира, путь мужества и силы. Они вместе взрослели, мужали и становились настоящими мужчинами. Воинами. Защитниками своей земли.

Рота вернулась из столовой. Галимова окружили. Прощаясь, каждый солдат старался сказать командиру что-то доброе. Оставляли домашние адреса.

– Не забывайте нас, товарищ старший лейтенант. Пишите.

– Конечно. Вы тоже пишите!

Подошли офицеры.

– Покидаешь нас, значит? – спросил ротный, глядя с непривычной грустью. – Да, расставаться трудно. Будь моя воля – ни за что бы тебя не отпустил, Мансур.

– Не беспокойтесь, товарищ капитан! Если что – мгновенно примчусь! – попытался отшутиться Мансур.

– Дай бог, чтоб не пришлось, Мансур, – не принял шутки ротный. – Пусть никогда не пригодится наше оружие. Ладно, ты не обижайся на меня. Я иногда слишком жесткий был. Ведь это…

–…армия, а не прогулки под луной! – улыбаясь, повторил Мансур его любимые слова.

– Верно, друг, вот и ты, наконец-то, понял это, – скупо улыбнулся капитан.

Рота построилась на плацу. В последний раз лейтенант Галимов занял свое место взводного. В последний раз прозвучал его рапорт командиру части. И взгляды всех бойцов были обращены на него, когда торжественно звучали простые, но очень важные слова полковника:

– Вы показали себя настоящим офицером, воспитателем и учителем. За два года вы проделали большую работу: из отстающего вывели ваш взвод в число передовых. От лица командования части вы награждаетесь похвальной грамотой. Спасибо за службу!

И в тишине замершего по команде строя зазвучали сильные и гордые слова:

– Служу Советскому Союзу!

Строевым шагом шла рота, прощаясь со своим офицером. Волнуясь, Мансур приложил ладонь к козырьку. «Всего вам доброго, ребята! Держите порох сухим…»

 

*  *  *

Зеленый уазик сигналил под окнами их квартиры. Они стояли вдвоем посреди комнаты. Комнаты пустой, уже чужой, но такой родной! Ведь это их первое жилье, первое гнездо. Как тут не запечалиться…

Мансур, прощаясь, обвел комнату взглядом. Вот еле заметный след от туфельки Гузель на полу – неосторожно шагнула в невысохшую краску. Синяя полоса краски под потолком – Мансур никак не мог провести ее ровно. Над окном след от гардины, совсем недавно державшей непокорную занавеску. Здесь везде были едва заметные знаки, знаки их счастливой жизни. Они приветливо улыбались, не понимая, что Мансур и Гузель покидают эти стены навсегда. Что скоро лишь призраки уюта останутся медленно таять в опустевшей комнате.

– Ну что, комнату с собой заберем? – тихо пошутила Гузель, прижавшись к его плечу.

– Нет, любимая, только тебя… Мой дом там, где ты.

– Присядем на дорожку, Мансурчик?

...Машина мчалась, вздымая шлейф серой пыли, петляя между домами и подпрыгивая на ухабах. Впереди появился шлагбаум. Издалека алели звезды на зеленых воротах КПП. И еще более ярко, пронзительно ярко виднелась фигурка девушки в белом платье, словно ожидавшей кого-то. Машина остановилась у ворот. Мансур вышел.

– А я поступила в институт… Спасибо тебе за то, что ты был… Я поцелую тебя… За все… На глазах любимой жены… – Светлана тихо поцеловала Мансура в щеку.

Он растерянно молчал.

– Прощай… дорогой Мансур. Большого тебе… большого вам счастья с Гузель! Доброго вам пути… Мансур.

– Спасибо тебе…

Машина тронулась. Город из серого камня и алых звезд оставался позади. Мансур провожал взглядом правильные линии казарм, молчаливую неторопливую реку и маленькое белое пятнышко у алых звезд.

– Прощай… – одними губами прошептал он.

Дорога достигла вершины горы. Мир отсюда был как на ладони. Он цвел. Он был столь прекрасен, что не найти таких слов, чтобы описать запах его ветров, цвет его трав и глубину неба. Горные склоны были покрыты зеленым плюшем. Аромат полевых цветов щекотал ноздри. Высоко-высоко в небе, под самыми облаками, парила птица. А внизу серебряной лентой изогнулось древнее озеро. Оно не обозначено на карте, ведь оно – крохотная часть такой большой Родины. Но его навсегда сохранили в сердце защитники этой земли, воины. Это озеро стало частью души суровых мужчин, живущих для того, чтобы на земле был мир.

– Прощай, Кылыскуль!

Мансур крепко обнял жену, прижал к себе так, что никто не смог бы разжать его объятий.

– Ох, дурной! Пусти, раздавишь, – испугалась Гузель; и тут же шепотом: – Хочешь новость?

– Можешь и не говорить… – Мансур осторожно погладил ее по животу. – Ты знаешь, не важно, мальчик будет или девочка. Лишь бы на тебя был похож…

– Нет, на тебя, – прошептала Гузель.

– Ладно, на обоих…

Вдалеке нетерпеливо сигналила, торопила машина.

Мансур не оглянулся.

– Ничего, успеем! Все еще успеем. Все!

Из архива: март 2009 г.