Радик Вахитов. Сон архитектора

*Авторский перевод с башкирского

Рабочий день закончился. В коридоре первого этажа Администрации захлопали двери. Чиновники заспешили по домам. Поднялась из-за своего рабочего стола и Лилия Абдрахманова – архитектор района. Она, как всегда, убрала со стола рабочие бумаги, закрыла кабинет, сдала дежурному вахтеру ключи и вышла на крыльцо. Теплый осенний вечер бабьего лета надвигался на село. В желто-золотистом наряде стояли красавицы-березы, посаженные вокруг здания Администрации, нежной голубизной ласкали взгляд пушистые ели. За забором шумели детские голоса. Там был детский садик. Это она его запроектировала и построила. Сюда водили и её внучку Венерочку. А сегодня дочь попросила забрать внучку из садика, сама задерживалась на работе по каким-то важным делам. Лилии Абдрахмановне было приятно выполнить просьбу дочери. Внучка часок-другой побудет у неё, скрасит каждодневное одиночество.

Лилия уже не молода – отметила сорокалетие. Ростом немного выше среднего, со стройными красивыми ногами. Лицо чуть полновато, но это её не старит, наоборот, подчеркивает и отсутствие морщин. Сзади, на матовой коже шеи рельефно обозначаются завитки черных волос. Мужчины ещё заглядывались на неё, но Лилия уже чувствовала мимолетность и традиционность этого внимания, ощущала какую-то холодную бесперспективность. Лишь сосед по двухэтажке, пенсионер Хамат, с немецкой пунктуальностью раз в неделю по средам заглядывал к ней исполнить, как выражался, «чей-то супружеский долг».

Она прошла через калитку, обогнула здание и оказалась на детской площадке. Дети – мальчики и девочки играли в футбол. Воспитательницы не было. «Опять эта Валя сидит с кем-то из парней на берегу реки», – подумала Лилия. Уже хотела было подойти к забору и крикнуть, что забрала внучку, как её внимание привлек желтый предмет, которым играли дети. Она подошла поближе:

– О боже, что это у вас?

Внучка подбежала к Лилии. В её руках был детский череп. Маленький такой, желто-белый.

– Брось сейчас же!

– Мячик мы запинули за забор, а тетя Валя ушла куда-то, достать некому, – ответила Венерочка, бросив череп под ноги своим согрупникам.

– Откуда вы это взяли?

– Это Шарик раскопал, вон в том углу, – внучка показала жестом на угол площадки.

В кустах лежал черный пес и глодал кость.

Лилия отряхнула внучку, взяла за руку и повела домой. Дома попили чай, внучка посмотрела какую-то телепередачу, а потом её забрали родители.

Поздно вечером ей позвонила дочь – у ребенка поднялась температура. Ночью девочка бредила. Лилия побежала к ним. Вызвали «скорую помощь», и врачи забрали ребенка в больницу. Лилия поехала с внучкой, а зять по просьбе врачей на своей машине отправился за заведующей детсадом, поваром и воспитательницей.

В больнице оказался лишь молоденький дежурный врач. Он осмотрел внучку, измерил температуру, но никак не мог поставить диагноз. Когда зять привез сотрудников детского сада, он стал расспрашивать повара, чем кормили детей. Венерочке поставили какую-то систему, но внучка угасала с каждым часом на глазах у Лилии.

Тем временем скорая помощь привезла из соседней деревни в больницу ещё мужчину-рыбака. Потом стали доставлять больных на частных машинах. Лилия из окна видела, как некоторых подвозили сразу в больничный морг. Там даже выстроилась очередь, но ненадолго. Началась толкотня, а потом и драка. Две компании, бросив своих покойников на землю, сцепились не на шутку. Пока они дрались, подвезли ещё несколько трупов.

– Хотят побыстрее сдать покойника и уехать из этого заразного места, – прокомментировала происходящее подошедшая к окну медицинская сестра. По больнице прокатилась молва о том, что в районе массово умирают люди от какой-то заразной болезни.

– А нам куда бежать? У меня двое детей одни дома остались! Мне уж меняться скоро! А как я домой пойду! Заразу детям принесу! – запричитала стоявшая рядом санитарка.

Больница гудела как встревоженный улей: рыдали и плакали родственники, суетился медицинский персонал.

Связались с Уфой, вызвали санитарную авиацию. Подъехали машины скорой помощи из соседних районов, они также вывозили больных из близлежащих деревень. Слышались слова: эпидемия, непонятная болезнь, чума, холера… В Уфе началась паника, раздутая в социальных сетях по Интернету. Ведь река Узень впадает в Уфимку, а на ней городские водозаборы. Сдержанно сообщили об эпидемии по телевидению. Призывали соблюдать спокойствие и не поддаваться панике. Просили пользоваться лишь привозной водой из автомобильных цистерн. Лилия же твердила: «Череп, череп, череп… Там похоронены больные холерой, тифом, сибирской язвой и ещё какими-то болезнями…» Когда в коридоре больницы раздался нечеловеческий крик дочери: «Мама-а-а…» и послышались её громкие рыдания, она поняла, что внучка умерла… и Лилия проснулась.

Было около шести утра. Ночная рубашка промокла от пота. Лилия сменила бельё. Радостное чувство охватило её: как хорошо, что это был лишь сон, а явь – как она прекрасна! Все живы-здоровы, все дома, а не в больнице. Хотела позвонить дочери, но одумалась – зять не поймет, в уме ли теща, звонит в шесть утра, чтобы рассказать сон. Прилегла вновь, но свет не выключила – а вдруг заснет и начнется продолжение сна, других детей привезут в больницу и те тоже начнут умирать. Фантазия рисовала ужасные картины, но она гнала их: «Это сон, сон». Наконец зазвонил будильник. Пора вставать и идти на работу. Но тут её прожгла мысль – сегодня ведь ей не в Администрацию, а в суд. Её как архитектора района вызвали на суд давать показания в качестве представителя ответчика. Прокурор района подал иск о нарушениях Администрацей района природоохранного законодательства при строительстве детсада. Его начали строить на месте деревенского кладбища. Уже вырыли котлован под фундамент, но прокурор стройку остановил и через суд требовал его засыпать котлован и посадить деревья вместо вырубленных кладбищенских тополей и берез. А грунт-то кладбищенский вывезли на улицу Заречную, сформировавшуюся из той самой старинной деревни Карамалы, которая много веков хоронила своих покойников на этом кладбище. Жители улицы Заречной ещё помнили своих предков, погребенных там. Их останки вперемежку с красной глиной вывозили самосвалами на берег речки Зардали, протекавшей через село.

Лилия, вспомнив свой сон, испугалась. А вдруг он вещий? Вот размоет Зардалька кучи кладбищенского грунта с костями холерных и тифозных больных, похороненных здесь в начале XX века, во времена Гражданской войны, и понесет заразу прямо в водозабор райцентра. А ниже по течению их реки Узени – сколько деревень! Если люди сами и не пьют воду из Узени, то поят скот, ловят рыбу. Пусть сейчас, осенью, уже не купаются, но стирают, полощут белье, и в деревенских баньках она же, мягкая речная вода. Дальше, ниже по течению, расположены населенные пункты соседнего района, Уфа с её миллионным населением. Тут Лилию снова охватил ужас.

Она с трудом взяла себя в руки. Надо было умываться, завтракать и собираться в суд. На завтрак приготовила себе геркулес, заправила растительным маслом, уже отправила в рот первую ложку, но вдруг увидела перед глазами черного пса из сна, глодавшего детскую кость в кустах несуществующего ещё детского садика. Рвотный рефлекс сдавил ей горло жестоким спазмом. Она едва успела добежать до унитаза, как рвота стала выворачивать её наизнанку. Лилию ожгла мысль: «Сегодня среда, её “сексуальный”день! И месячных почему-то давно нет! Неужели старик Хамат зачал ей ребенка?» Ошарашенная этими мыслями, сидела на корточках перед унитазом, не зная, радоваться ей или горевать. Наконец встала и умылась.

Лилия плескала в лицо пригоршни холодной воды и думала о своей внезапно вспомнившейся первой любви. Нет, не о полудетском увлечении, а о мужчине, к которому она впервые испытала женскую страсть. К сожалению, он был в её судьбе недолго. Как только узнал, что она беременна, заявил о своей семье, живущей в деревне, расположенной неподалёку от райцентра. А вскоре и вовсе вернулся к законной жене и детям. Казалось, «с глаз долой, из сердца вон!», но Лилия так и не смогла его забыть. Вырастила дочь одна, с мамой. Время не вылечило, а только пролетело мимо. Никого не пустила она в свой мир: хоть природа брала своё и изредка мужская настойчивость достигала цели, но Лилия так и не вышла замуж.

В последнее время она и вовсе перестала обращать внимание на мужчин – поняла, что её сверстники пялят глаза на длинноногих двадцатилетних девиц, а те, дабы не уступить в конкурентной борьбе и не остаться без ухажера, не гнушались и «папиками», годившимися им в отцы. Так и осталась бы она одинокой «вековухой», но болезнь подруги поменяла отношение Лилии к мужчинам. У Анисы давно уже была миома. Подруга пробовала лечиться, в надежде на то, что опухоль рассосется, но болезнь прогрессировала, боли стали частыми и тяжелыми. В конце концов ей удалили практически весь детородный аппарат. Аниса постарела на глазах. Видя это, Лилия решила, что мужчина в её жизни должен быть.

Дело было зимой. Ночью пурга замела все дороги. Лилия, идя утром на работу, с трудом пробиралась через сугробы. Было ещё темно и она, неловко наступив, упала в снег. Самой встать не удавалось. Снег был глубок, и болела нога. На её счастье, с ночного дежурства возвращался сосед, пенсионер Хамат. Он себя называл «молодым пенсионером», так как вышел на пенсию раньше положенного срока ввиду работы когда-то на вредном производстве. Этот Хамат и помог Лилии подняться, отвел её домой и вызвал «скорую». Но «скорая» из-за бурана ехать отказалась, заявив: «Не сердечный приступ, не умрете. Дорогу почистят, приедем». Тогда Хамат помог Лилии раздеться, уложил на диван, снял сапоги. Ощупал лодыжку, потом колено. Женщине стало приятно поглаживание его теплых рук, а он, видимо, почувствовал это, гладил, гладил...

Несколько дней она пролежала дома. Хамат заходил, проведывал, массировал ей шею, спину… И она в ответ приласкала его… Хамат вел холостяцкий образ жизни, хоть по выходным его навещала престарелая жена, жившая у дочери на другом конце села и помогавшая смотреть за внуками. Он подрабатывал, дежуря в котельной, а вечером в среду приходил к Лилии. Она удивлялась, откуда в нем, башкире, немецкая пунктуальность. На её расспросы Хамат лишь посмеивался: «Учительница была хорошая». Его звонок в дверь раздавался ровно в восемь часов вечера, минута в минуту – часы можно было сверять. Они выпивали чашечку чая, добавив в него немного бальзама, а потом, пока она стелила постель, Хамат принимал душ. Выйдя, он всегда говорил ей одни и те же слова: «Пойдем, поваляемся!» Казалось бы, что интересного в этом однообразии? Но вскоре она поняла, что нет ничего прекраснее этого повторения. С его звонком в дверь она начинала возбуждаться. Желание близости нарастало с каждой минутой, с каждым знакомым жестом. А с этими его традиционными словами она начинала раздеваться, у неё уже перехватывало дыхание. Этот немолодой уже мужчина знал, что делал. Он не спешил, понемногу «подливал масло в огонь», растягивал удовольствие, а она металась в постели в предчувствии наслаждения.

В истории Древнего мира известен поход персидского царя Дария на скифов. Он состоялся в шестом веке до нашей эры. Добравшись до реки Дунай, персы оказались в Великой степи, протянувшейся отсюда полосой до границ Китая. Скифы ушли по степи на восток, персы преследовали их.

Войско Дария отставало от скифов всего на один день пути, но скифы постоянно ускользали. Так как война затягивалась, и конца ей не было видно, то Дарий отправил всадника к царю скифов Иданфирсу с приказанием передать следующее:

«Чудак! Зачем ты всё время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться, то остановись, прекрати своё скитание и сразись со мною. Если же признаёшь себя слишком слабым, тогда тебе следует также оставить бегство и, неся в дар своему владыке землю и воду, вступить со мной в переговоры».

На эти слова царь скифов Иданфирс ответил так:

«Я и прежде не бежал из страха перед кем-либо. Мы воюем с тобой, как считаем нужным. Не тебе нас учить. А почему мы не вступаем в сражение с тобой – так пока в этом нет нужды. У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения. Поэтому не вступили с вами в бой немедленно. Если вы желаете во что бы то ни стало сражаться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуйте разрушить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет».

Жители райцентра, как и древние скифы, не имели богатств, но также решительно встали на защиту могил своих предков. Они созвали сход, выступали с требованиями прекратить строительство детского садика на кладбище. Администрация района ссылалась на то, что ни на каких официальных картах и архивных бумагах это кладбище не обозначено. И, дескать, никто не знал, что здесь хоронили людей. Всё это, конечно, было «от лукавого». В 90-х годах, прошлого уже теперь XX века, к этому месту присматривались архитекторы из Уфы, приехавшие выбрать место под строительство торгово-развлекательного центра. Отсюда открывался прекрасный вид на пойму реки Узени. Широко разлившаяся гладь воды, изумрудная зелень лугов и гора Сосновка с нависшим над рекой бором из вековых сосен оставляли неизгладимое впечатление. Рядом был парк. Для привлечения туристов, проплывавших летом по реке, можно было устроить смотровую площадку с декоративными спусками к реке. Словом, было, где разгуляться фантазии архитектора. Но когда они узнали, что здесь раньше было старинное кладбище, на котором хоронили бойцов, погибших во время Гражданской войны, и мирное население вплоть до 1935 года, то отказались от этого места, выбрали другое. Выбор места для торгово-развлекательного центра не раз обсуждался на районном уровне, ни для кого не оставался тайной.

Это было древнее кладбище старинной деревни Карамалы. Исторические корни деревни Карамалы уходят вглубь веков и там теряются. В 1770 году через неё проехал известный путешественник П.С. Паллас. В путевых записках он отметил наличие здесь пристани, с которой сплавляли к Уфе железо с близлежащих заводов. Наиболее раннее упоминание деревни Карамалы в исторических документах относится к 1695–1702 годам. Ещё раньше, в X веке, на берегах Узени проживали мадьяры и башкиры племени Кувакан. От первых в Карамалах остался род кара икмек, а от вторых – ещё одно название деревни – Йенекей, которое ещё помнили старожилы. Был род и из древних предков башкир, «лысых» аргиппеев – тазлар, упомянутых в «Истории» Геродота в V веке до нашей эры. Тазлар (таз) перечисляются среди лесных народов Урала в «Сокровенном сказании монголов» при описании похода Джучи, сына Чингисхана в 1207 году. Когда возникла деревня Карамалы, неизвестно. Одно можно сказать уверенно: кладбище такое же древнее, как и сама деревня. Конечно, никто землю под него не отводил, межевания в средневековье не делали. Соответственно не могло быть и никаких документов.

Это кладбище существовало до 1936 года. Летом того года случился крупный пожар в деревне Татарский Сикияз, где тогда располагался районный центр. Сгорели все административные здания. Новый райцентр заложили неподалеку, в чистом поле между башкирской деревней Карамалы и русской Михайловкой. Старинное кладбище оказалось на этой территории, и его закрыли. Здесь разбили парк, рядом построили дом культуры. Делопроизводство тогда было на столь «высоком» уровне, что новый райцентр ещё около двадцати лет не имел названия – его называли просто «райцентр». Какое уж тут обозначение на картах закрытого уже кладбища! Хотя в 50-х годах в парке были ещё заметны могилы и памятные камни.

Конечно, отсутствие архивных документов было лишь отговоркой со стороны администрации района. Волна народного возмущения нарастала. Администрация «включила свой ресурс». Население райцентра стало подвергаться давлению. Активно выступал один из жителей Рамил Бахтиев. Его жена Наркиз работала в доме культуры. Так заведующая районным отделом культуры Флюра Султанова стала угрожать ей увольнением, если та не угомонит своего мужа. Не осталась в стороне от этой «разъяснительной работы» и сама Лилия. Другому активисту, своему соседу и родственнику Рафису Юлдашеву, она пообещала оставить его внучку без места в детском саду. Рафис резонно заметил, что и её предки лежат на этом кладбище. Но Лилия легко отреклась от них, заявив: «Мой дед погиб в Сталинграде!» Будто не было у неё других предков, нашедших свой вечный покой на родной земле. На каждый роток не накинешь платок. Когда строители начали раскапывать кладбище под котлован для детского садика и вывозить грунт с человеческими костями на берег речки Зардали, жители райцентра собрались и написали письмо в прокуратуру.

В ходе проверки прокуратурой было установлено, что администрация района дала разрешение на строительство детского садика на кладбище, а ООО «Капитал Строй» начало строительные работы. При этом грунт, изымаемый при выкапывании котлована, вывозился на берег речки Зардалы, практически ко дворам населения. Красивый склон, покрытый изумрудной зеленью травы, по которому деревенская улица сбегала к речке, завалили безобразными кучами красной глины, из которой местами торчали человеческие кости. Здесь был мостик, связывавший райцентр с Заречной улицей. Жители улицы каждый день – по пути на работу и возвращаясь домой – были вынуждены пробираться между этими кучами. Мучились дети, ходившие в школу. По ночам здесь выли и дрались бродячие собаки, выкапывая из глины человеческие кости.

Прокурор района обратился в суд с иском к администрации района, в котором потребовал прекратить строительство, вернуть грунт с берега речки Зардали в вырытый котлован, засыпать его и посадить деревья.

И вот сегодня суд. Лилия должна быть на нем и дать показания, ведь на разрешении строить детский садик на кладбище стоит и её подпись. Рассматривать дело будет председатель районного суда Галимханова Галия, с которой они когда-то учились в одном классе.

Галия жила с родителями на Заречной улице. Строго говоря, не была нейтральным человеком по отношению к этому делу. Задумывалась, не отдать ли дело другому судье. А какой судья был бы нейтральным? Все они жили в райцентре и пили воду из водопровода. Все боялись за свою судьбу и судьбу родных и близких. Даже судьи соседних районов, также подвергавшиеся опасности заражения через воду Узени, не были беспристрастными. «Нет, проживание на Заречной улице рядом с этим безобразием не повод для самоотвода. А на другого судью администрация района может и надавить. Попытки, конечно, будут. Свидетелей уже обрабатывают. Нет, никого подставлять под резонансное дело не буду, сама рассмотрю», – решила Галия.

Когда утром она шла на работу, невольно остановилась перед мостиком. Вот она, Зардалька, речка её детства. Вода была по-осеннему прозрачна, у берега суетилась стая мальков. Крякая, шел к речке утиный выводок, выстроившийся в ряд за своей толстой мамашей. Чуть ниже по течению темнел ольховник. Галия вспомнила, как в детстве боялась туда заходить. Речка теряла здесь берега. Вода была всюду, текла между деревьев. Казалось, что вот-вот какое-то чудище с рыбьим хвостом вылезет сейчас из-под корневищ. Раньше здесь была мельница. Старый мельник уже давно умер, а старуха его во времена их детства была ещё жива, вековала рядом, на продолжении Заречной улицы, тянущейся к Узени. Ей было уже около ста лет. Невозможно было найти старуху более похожую на Бабу Ягу, чем эта Сипелиха, как называла её покойная бабушка Галии Шамсикамал. Может быть, они были Сипелины или Цыпелины, но этого уже не помнил никто, вся деревня знала её под этим прозвищем – Сипелиха.

Говорят, что можно долго смотреть на воду или огонь, ни о чем не думая. Вот и Галия, стоя на мостике, на какое-то время потеряла нить мысли, просто смотрела на воду, но когда взгляд коснулся песчаной косы на противоположном берегу, мысли вернули её в мир детства, хлынули воспоминания.

Тогда деревенские мальчишки построили на этой косе домики из песка, сараи, огородили песчаным забором. Потом Ринат, большой фантазер, предложил заселить дома семьями. «Раз есть дома, должны быть и хозяйки», – заявил он. «Да, да, должны быть», – поддержали его ребята. Мальчишки решили «пожениться», на роль жен взять девчонок, неподалеку пасших утят. Подбежали к ним и стали «свататься». Конечно, не обошлось и без отказов. Кто-то вспомнил былые обиды, кто-то кому-то просто не понравился. К Галии подошел Адонис и, не спрашивая согласия, взял за руку и повел к своему песчаному домику. Но там отвергнутые мальчишки учинили погром. Лишь груды песка обозначали место «деревни». Однако это не смутило «женатых». Они теперь парами стали обустраивать своё подворье. Построили, поиграли, разбежались домой. Наутро их песчаные домики вновь оказались разрушенными, а отвергнутые мальчишки разнесли по деревне весть: «Зулейха – жена Фарита, Галия замужем за Адонисом, Нурия вышла за Азамата…».

Не суждено было сбыться этим предсказаниям, родившимся здесь, на песчаной косе на берегу Зардальки. Судьба-злодейка раскидала их по разным уголкам большой страны. Вот и саму песчаную косу едва не завалили кучами глины с древнего кладбища. Галия с Адонисом оказались единственной парой, сохранившейся на всю оставшуюся жизнь. Адонис жил рядом, через дорогу. Они вместе росли, ходили в школу. Адонис был ей будто старшим братом, помогал в учебе, оберегал. Насмешки, родившиеся ещё в детстве, как-то сами собой отпали. Окончив школу, они вместе поехали в Екатеринбург и поступили в юридический институт. И здесь были вместе.

После четвертого курса, летом решили пожениться. Свадьбу хотели провести в деревне – вся родня здесь, а друзья-студенты приедут, не дальний свет. За несколько дней до свадьбы вечером вышли вдвоем на берег Узени. Догорал закат, река, как зеркало, отражала всё, что творилось вокруг. И людей, шагающих по висячему мосту, и стаю чирков, пролетевших к заводям. Сидели долго, мечтали о будущей семейной жизни, о детях, внуках. Не заметили, как стемнело.

Сзади подъехала легковая машина. Галия обернулась. «Челябинский номер, не наши», – мелькнула тревожная мысль. Адонис встал. Из машины вышли трое мужчин. Подошли. Явно пьяные.

– Валите отсюда, мы здесь бредишок заводить будем, – сказал самый маленький ростом.

Галия, почувствовала, как закипел Адонис, и схватила его за руку.

– Что это ты раскомандовался около нашей деревни? – Адонис попытался приструнить незваного гостя.

– Так не хочешь валить? Тогда завернем тебя в бредишок и усладим твою подругу!

Они бросились на Адониса, оттолкнули Галию. Мелькнуло лезвие ножа, Адонис согнулся и упал. Галия закричала.

– Кричи, кричи, кто тебя услышит! Сейчас мы насладимся тобой, детка! – один из них приосанился и шагнул в её сторону. Но тут из темноты вылетел черный пес и вцепился ему в ногу. По крикам было понятно, что собака рвёт не штаны, а живую ткань. Он упал, извернулся, и ему удалось нанести собаке несколько ударов ножом. Пес заскулил и затих. Бандиты подняли своего товарища, запихнули в машину и уехали.

Галия бросилась к Адонису. Он лежал, скорчившись, и тихо стонал. Запыхавшись, подбежал отец Галии – обеспокоенный долгим отсутствием молодых, он пошел к берегу Узени. Пёс Актырнак увязался за ним и исполнил собачий долг. Хозяйку спас, а сам лежал мертвый в луже крови.

Оставив Адониса на попечение отца, Галия побежала по берегу, металась от одной машины отдыхающих до другой, пытаясь уговорить водителя довезти Адониса до больницы. Все были пьяны, никто не соглашался. Наконец, один старый рыбак смотал удочки и сказал: «Поехали, дочка!» На его стареньком «Москвиче» привезли Адониса в районную больницу. Но помочь ему оказалось некому. Ох уж эти девяностые годы! Дежурный хирург был мертвецки пьян. Позвонили главному врачу. Он распорядился отвезти Адониса на машине скорой помощи в райцентр соседнего района, в базовую больницу. Но до той больницы Адонис не доехал, умер в дороге.

Она, невеста, похоронила жениха в день, на который была назначена свадьба. Вместо белого свадебного платья надела черную траурную одежду. Вот уже около двадцати лет не может забыть Адониса, будто была ему полноправной женой. Ни к кому её не тянуло. Случалось, завязывались романы, но были мимолетны, продолжения не имели. Да и работа судьи не располагала к романам. Рабочий день начинался утром, а заканчивался поздно вечером. И постоянно – судьбы людские. Изматывалась сильно, на личную жизнь ничего не оставалось: ни времени, ни сил, ни эмоций.

И вот она стоит на берегу Зардальки, смотрит на песчаную косу, где в далеком детстве сошлись судьбы её и Адониса. Галия с трудом удерживала слезы. Подошли соседи. Они неподалеку ремонтировали старый колодец, опасаясь пить воду из водопровода. Они, конечно, знали, что на сегодня назначен суд. Несколько человек с этой улицы были вызваны в качестве свидетелей. Галия поздоровалась с соседями и пошла на работу. Собирать митинг перед заседанием суда не входило в её планы. Проходя по мостику, ощутила противный трупный запах, быстро вынула из кармана платок и закрыла им нос. Так и шла, пока не поднялась на противоположный берег.

Суд начался как обычно. Установили явку, затем выступил прокурор района Динар Шарипов. Свои заявленные в иске требования он поддержал полностью и просил их удовлетворить. Представитель ответчика – юрист администрации района Анна Сёмина исковые требования не признала, утверждая, что прокурором не доказан факт нахождения кладбища на месте строительства детского сада, поскольку не имеется соответствующих обозначений в архивных документах. А несколько трупов, дескать, могли попасть туда во время Гражданской войны или в результате чьих-то криминальных действий.

Представители другого ответчика – ООО «Капитал Строй» – Александр Лесников и Вадим Аршавин также исковые требования не признали, пояснив, что строительство здания детского сада ими было начато после оформления в установленном законом порядке всех необходимых документов. Вывоз грунта в водоохранную зону речки Зардали они осуществили своей техникой по заданию представителя администрации района. О существовании здесь кладбища они, якобы, не знали, иначе строительство бы не вели.

Галия слушала этих людей и понимала, что они кривят душой. Года полтора-два назад в районной газете прошла публикация «Садик на костях», в которой указывалось, что начато проектирование детского садика на старом кладбище. Статья получила резонанс, была отмечена в новостях на башкирском телевидении, обсуждалась в народе. Прошел слух, что кто-то наверху приказал остановить проектирование садика на этом месте. Конечно, и статья, и попадание в новости не раз обсуждались в администрации района. Широкий круг людей знал, что здесь было кладбище.

Потом суд осмотрел фотоснимки и видеозапись. На экране копал экскаватор, грузил самосвалы глиной. Вот в ковше появились человеческие кости, череп. Экскаваторщик вываливает ковш обратно, глушит агрегат, выходит из кабины и идет к воротам. Прораб, стоявший здесь же, прикрыв нос рукой, бежит за ним, пытается остановить. «Прямо кино удалось снять прокурорам!» – усмехнулась Галия.

Потом она посмотрела и разрешительные документы: акт выбора и обследования земельного участка, разрешение на строительство, акт передачи земельного участка. По акту большая комиссия произвела обследование земельного участка «в натуре». Однако даты столь серьезного события на акте нет. Значит, не выезжали, на месте не были, просто подписали каждый в отдельности предложенную кем-то бумагу. Раз не выезжали, то и даты нет. Поставить дату опасно, а вдруг в этот день кто-то болел или в командировке был, или ещё на старой должности в сельсовете сидел? Что главное в работе чиновника? Не соверши ошибки! Поэтому на акте передачи земельного участка под строительство нет даты, одни неразборчивые крючки, будто боялись лишнего наследить.

Судья перешла к допросу свидетелей. Кому, как не духовным лицам знать дела кладбищенские. Первым вызвали имам-хатиба местной мечети Фахриева Мудариса. Он показал, что он родился и вырос здесь. Его отец, также местный житель, рассказывал ему, что все их предки похоронены на этом кладбище. В начале прошлого века оно было за деревней, здесь похоронено много людей, умерших в голодном 1921 году не только от голода, но и от тифа, холеры и других заразных болезней. Своих тифозных похоронили там и колчаковцы в 1918 году, уходившие берегом Узени на восток, в Сибирь. Он не раз обращался в районную администрацию, говорил и писал чиновникам о невозможности строительства детского сада на костях похороненных здесь людей. Но к его обращениям не прислушались. Много жителей приходят в мечеть и просят прощения у своих предков за нарушенный их покой, плачут. Душевные страдания доставляют им кучи глины с человеческими костями. Убрать не могут, боятся заразы. Не за себя боятся, за детей. «Большой грех совершили эти люди, надругавшиеся над кладбищем. Это манкурты без совести, без веры. Гореть им в аду!» – заключил показания мулла и ударил своим посохом об пол.

Обстановка в зале суда наэлектризовалась. Проклятия муллы создали эмоциональный фон, ещё висели в воздухе, когда вошел приглашенный вслед за ним Валиахметов Рифкат. Он робко начал с заявления о том, что он всего лишь исполняющий обязанности заместителя главы администрации района по строительству. По слухам знал, что на месте строительства детского сада было кладбище. Откровенно сказал о нецелесообразности продолжения строительства на этом месте. «Надо же, – подумала Галия, – хоть один здравомыслящий человек нашелся в администрации».

Свидетель Бахтиев Рамил показал суду, что многие его предки похоронены на этом кладбище. Прапрадед Бахтий, по имени которого он носит фамилию Бахтиев, похоронен здесь. Его бабушка Фатима 1906 года рождения как-то зашла с ним, внуком, на это кладбище, показала могилу своего первенца Рауля. Рассказала, что в конце двадцатых годов в колхозной конюшне разразился сап – опасная конская болезнь. Дедушка Казыхан пошел проведать своего коня Малая, сданного в колхоз. Когда вернулся и уже подходил к дому, пятилетний Рауль выбежал ему навстречу и бросился на шею к отцу. Ночью у Рауля поднялась температура, а через несколько дней он умер. Бабушка Фатима рассказывала также, что на этом кладбище погребены больные тифом, который свирепствовал здесь в 1921–1922 годах. Она наказывала внукам и внучкам: «Клуб построили на краю этого кладбища, раскопали кости, вы, когда в кино ходите, не играйте здесь, вглубь парка не заходите, заразное место!»

Были допрошены ещё несколько человек. Все они говорили о том, что на этом месте покоятся их предки. Жаловались на плохой сон, кошмарные сновидения, удручающее настроение. Одна женщина заявила: «Неужели и нас когда-нибудь вот так выкопают и кости кинут на съедение собакам?» Особенно негодовали жители Заречной улицы: «Сколько мы будем жить в этой вони? Зараза ведь всех достанет, и начальников, и их детей! Пробираясь через кучи глины падаем, на работу приходим грязные! Проклинаем тех, кто это сотворил!» «Будьте прокляты!» – кричали они в лицо представителю администрации и строителям. Судье с большим трудом удалось угомонить народ.

Юрист администрации Сёмина не на шутку испугалась, заявила о том, что строители из ООО «Капитал Строй» вывозили грунт с кладбища в водоохранную зону речки в черте села без согласования. Строители опровергли это заявление, сославшись на представленные суду разрешительные документы. Их представитель сказал: «Вы посмотрели здесь видеозапись. Экскаваторщик бросил агрегат. Он больше не вышел на работу на данном объекте. Сказал, что уволится, но копать там не будет. Мы не нарушали закон. Мы не должны восстанавливать кладбище». Тогда судья его спросила: «Это ведь вы распоряжались на объекте, когда велась видеосъемка? Вы ведь видели, что выкапываете людские черепа, нос платком зажали, а продолжали вести работы, пока экскаваторщик ваш не убежал? У вас строительное образование, вы знали, что по закону должны остановить работу. Почему вы не сделали этого?» Прораб не смог ничего ответить.

Суд нашел эти заявления необоснованными, поскольку в письменных возражениях на иск и в своем выступлении на суде представитель администрации района Сёмина прямо указывала на использование грунта с места строительства для планировки жилой территории в районе Заречной улицы.

Никакой необходимости в ландшафтных работах здесь не было. Никто не просил, не обращался в администрацию района. Прекрасный уголок природы – разве что пейзажи писать. Деревенская улица сходит с пригорка к разлившейся мелководьем речке Зардальке. Небольшая песчаная коса и брод, за которым речка затекает в ольховник. За огородом вдоль плетня тропинка, теряющаяся в густой прибрежной траве. Малолетние дети, едва научившись ходить, плескались в воде без опаски – мелка была здесь Зардалька. Ну а те, кто постарше, ловили мелкую рыбешку, заводя бредишок, сделанный из куска марли или старого тюля. Многочисленные утиные выводки жителей Заречной улицы кормились здесь, и детвора оберегала их от налетов коршунов. Природа сотворила такой «дизайн», что едва ли кто из родившихся здесь мог позабыть свою «страну детства».

И эту красоту загубили. Раскопав старое кладбище, вывезли сюда горы красной глины с человеческими костями и назвали своё кощунство «планировкой жилой территории в районе Заречной улицы». Это было грубым нарушением закона. Благоустройство территории мест погребения разрешается по истечении двадцати лет после закрытия, но только под зеленые насаждения. Использование грунтов с ликвидируемых кладбищ для планировки жилой территории категорически запрещается.

Что же толкнуло администрацию района на это нарушение? Об этом судья хотела спросить последнего свидетеля, архитектора Лилию Абдрахманову. После проверки анкетных данных свидетеля и его подписки говорить на суде только правду, судья уточнила:

– Ваша фамилия Абдрахманова. Знаете ли вы, кем приходится вам Абдрахман, по имени, которого вы носите эту фамилию?

– Нет, не знаю, – ответила свидетель.

– В селе известно, что вы родственники с Бахтиевыми. Знаете ли вы эту родственную связь?

– Нет, не знаю.

Судья обратилась к сидящему в зале свидетелю Бахтиеву Рамилу:

– Знаете ли вы о своей родственной связи с Лилией Абдрахмановой?

– Это все в нашем роду знают. Её прадед Абдрахман и мой прадед Юлдаш были родными братьями, сыновьями старика Бахтия. Все они были похоронены на этом кладбище. Мы носим фамилию по прапрадеду Бахтию – Бахтиевы; в нашем роду есть и Юлдашевы, Абдрахмановы.

Судья вновь обратилась к свидетелю Абдрахмановой:

– Значит, похороненный на этом кладбище Бахтий – ваш предок?

– Не знаю.

– А каких-нибудь предков вы знаете?

– Мой дедушка погиб в Сталинграде, там и похоронен.

– Он дед по линии отца или матери?

– Отец моей мамы.

– А отца своего отца вы знаете?

– Нет, не знаю.

– Что, отчество своего отца не знаете?

– Отчество знаю, а где жил дед не знаю.

– Вы знали, что проектируете детский садик на кладбище?

– Слышала какие-то разговоры, но в документах это место не обозначено как кладбище.

– Были, как вы говорите, разговоры. По башкирскому телевидению об этом в новостях сообщили. На оперативке в администрации, наверное, обсуждали телепередачу. Что помешало вам перенести садик в другое место?

Лилия ждала этого вопроса, готовила для него ответ, но как-то не пришла к однозначному варианту, не была уверена, что он пройдет. Судья смотрела на неё в упор. Десятки глаз присутствующих устремились на неё. Лилия растерялась и сказала:

– Удорожание канализации.

– На сколько? – допытывалась судья.

– На полтора миллиона рублей.

– Едва ли это та сумма, из-за которой вы пошли на это нарушение.

– Была и другая причина, – Лилия поняла, что сболтнула лишнее, но было уже поздно: – Хотели построить садик рядом с администрацией, – добавила она.

– А зачем, – не унималась судья.

– Ну, пошла на работу, завела ребенка в садик. Вышла с работы, забрала ребенка.

– Понятно. Садик хотели построить в первую очередь для удобства сотрудников администрации района и всех, кто около неё работает. Для элиты района, – заключила судья.

– Можно так сказать, – согласилась Лилия. У неё уже не было ни сил, ни желания отстаивать иную точку зрения. Она хотела, чтобы судья поскорее вынесла решение засыпать этот злосчастный котлован грунтом с берега Зардальки, чтобы бульдозер выровнял территорию, можно было бы посадить там деревья и забыть, забыть...

Наконец, судья сказала: «Присядьте, свидетель». Лилия пошла было на свободное место в зале, но сидевшая рядом женщина вдруг демонстративно положила на это место свой плащ, сумочку и сказала: «Здесь занято!» Лилия растерянно посмотрела вокруг, люди зашумели.

– Присядьте рядом с представителем администрации, – разрядила обстановку судья.

Она не торопилась принимать решение, ведь ответчики по делу не признавали исковых требований прокурора. Судья предложила им проехать с прокурором к разрытому котловану, осмотреть места вывоза грунта на берегу речки Зардали и объявила перерыв.

На краю котлована стояли два человека: очень старенький дед в тюбетейке, опиравшийся на клюшку, и мужчина лет сорока. Они о чем-то говорили. Прокурор подошел к ним, поздоровался и представился.

– А вы откуда, бабай? – обратился он к старичку.

– Я приехал из Иркутской области, из города Черемхово, а родился здесь, и детство моё прошло в Карамалах. Вот хотел перед смертью попрощаться с родиной, внук привез, – кивнул он в сторону своего спутника.

– А здесь, в этом месте как оказались?

– Здесь было кладбище. Все мои предки, родственники тут похоронены. Хотел попрощаться, а здесь вон что творится. Ни Аллаха, ни закона не боятся люди.

– Дедушка, – обратился прокурор, – сейчас как раз идет суд по этому делу. Вы можете рассказать об этом кладбище?

– Конечно, могу.

Когда судебное заседание продолжилось, прокурор обратился к судье с заявлением о допросе нового свидетеля. Судья сама осмотрела паспорт нового свидетеля. Его звали Гайниев Ахнаф Гайниевич, 1920 года рождения, уроженец деревни Карамалы. Старик показал следующее:

– Я родился в этой деревне в 1920 году, мне девяносто два года. Наш дом стоял на правом берегу речки Зардале, где сейчас Заречная улица. Моего отца Гайния знали как хорошего портного и зажиточного человека. Мы не были очень уж богаты, как, например, бай Нафиков, но у нас было три лошади, дом-пятистенок под железной крышей, и у отца было две жены. Второй женой отца стала вдова его брата, которую он взял с детьми по обычаю. Но в 1929 году нас раскулачили под предлогом того, что некоторые люди якобы батрачили на нашем хозяйстве. Они работали за сшитую им одежду, однако это никого не интересовало. Моя бабушка Халима не перенесла грабежа и умерла. Мы похоронили её на местном кладбище. Мне было девять лет, но я хорошо помню тот день. Как забыть, ведь всю нашу семью у ворот этого кладбища после похорон и арестовали, посадили на подводы и повезли на железнодорожную станцию. Даже домой зайти не дали. На станции к нам присоединили нашу мать, которая не была на кладбище. Женщинам нельзя заходить на кладбище. По этой же причине остались на свободе наша сестренка и вторая жена отца и её дети. К ним мы сегодня и приехали.

Всю оставшуюся жизнь мы прожили на чужбине. Остались в живых благодаря золотым рукам отца – портного. Я приехал на родину попрощаться с могилами моих предков и родственников, хотел побывать на могиле бабушки Халимы, ведь я её очень любил. Где теперь искать её могилу? Мои дети и внуки живут в Сибири, и мне надо вернуться к ним. Уеду с тяжелым чувством, не ожидал, что на родине творятся такие дела.

После допроса этого неожиданного свидетеля, судья вновь обратилась к ответчикам с вопросом о признании иска. То ли посещение разрытого кладбища с человеческими костями, торчащими из стен котлована, то ли показания живого свидетеля, лично участвовавшего в похоронах на этом кладбище, убедили их в бесполезности отрицания наличия здесь деревенского кладбища. Они признали иск.

После этого суд удалился на совещание и вынес своё решение. Этим решением запрещалось строительство детского сада на месте старого кладбища. Ответчикам предписывалось в конкретные сроки вернуть кладбищенский грунт на прежнее место, засыпать котлован посадить деревья и оградить территорию. Им вменялось в обязанность также облагородить берег речки Зардали – вернуть в первоначальное состояние и заасфальтировать дорожку к мостику.

Лилия курировала эти работы от администрации района. Они двигались ни шатко ни валко. Суд отвел на восстановление берега Зардальки месяц, но золотая осень быстро прошла, зарядили дожди. Экскаваторщики и водители автомобилей отказывались там работать – боялись заразы. Наконец выпавший снег отодвинул проблему до весны. Но жители улицы Заречной не успокоились. Они не хотели жить рядом с зараженной территорией. Им, в основном, уже пожилым людям, было трудно носить воду из колодца, а плату за водопровод с них взимали регулярно. На все жалобы чиновники отвечали: «Пользуйтесь водой из водопровода, ведь жители центральной части села пьют эту воду». «Они не видят каждый день этой мерзости, по человеческим костям не ходят, от них опасность заражения вроде как далеко. Пьют, пока беда не пришла, заболеют – пить перестанут», – резонно замечали жалобщики. Они писали в разные инстанции. Приезжали комиссии, разбирались. Дело вновь оказалось в поле зрения башкирского телевидения.

После одной из передач по этому вопросу, к Лилии в кабинет зашла инспектор по кадрам Альфия Гарифуллина, протянула какую-то бумагу и попросила расписаться в получении. Служебные бумаги поступали часто и Лилия не глядя расписалась. Альфия молча ушла. Лишь через некоторое время, закончив начатое дело, Лилия прочитала принесенную бумагу. Это был приказ о её увольнении. Для неё это был удар. Некоторое время она сидела, обхватив голову руками. Не хватало воздуха. Она встала, подошла к окну и распахнула створку. Накапала и выпила валерьянки. «Подставили и отписались её увольнением», – обожгла мысль. Она схватила приказ и пошла в приемную главы. Не обращая внимания на секретаря, вошла в кабинет.

Глава, увидев её с приказом в руке, сразу сказал:

– Сядь и успокойся! Ты ведь у нас в положении. Вот недельки через две напиши заявление с просьбой отменить этот приказ, как незаконный. Отменим. Восстановим. А пока пусть уйдет письмо о принятых мерах и наказании виновных. Договорились? На работу пока не ходи, собери справки о беременности, УЗИ пройди и всё остальное.

Несколько дней подряд она ездила в базовую больницу, в соседний район. У себя в районной больнице можно было разве что открыть больничный лист по вирусной инфекции. Для того чтобы сделать анализы или пройти УЗИ надо было проехать пятьдесят километров до базовой больницы и пятьдесят километров обратно. Пришлось поездить, сколько денег истратила... Тут только поняла, до чего они дошли с этой оптимизацией.

Анализы она сдала, осталось УЗИ пройти, на котором она рассчитывала узнать пол ребенка. Позвонила, узнала расписание приема врача и выехала в больницу. А по пути автобус сломался. Пришлось ехать на перекладных. До больницы добралась во второй половине дня, когда прием был закончен. В кабинете уже работал платный специалист. Денег она взяла с собой немного и потому оказалась в затруднении. Пошла к главному врачу и начала «качать права». Главный врач позвонил в кабинет УЗИ. Врач поначалу и слышать не хотела о бесплатном приеме, кричала: «Я вам плачу за помещение, за аппарат, за персонал, государству – налоги и все отчисления! И ваши люди должны мне платить! Вчера родственники, сегодня из администрации района, завтра из полиции, прокуратуры! Я вам что проститутка? Что вы мне бесплатные субботники устраиваете?» Главный врач с трудом её успокоил и уговорил всё-таки принять Лилию бесплатно. Лилия немного посидела в коридоре, и её пригласили в кабинет. На УЗИ врач сказала ей, что у неё будет мальчик. Лилия пыталась её расспросить подробнее, помня предупреждение Хамата, что после работы на вредном производстве ему не рекомендовали иметь детей, но врач не очень-то хотела разговаривать, извинилась, сослалась на очередь у дверей.

Рожала Лилия в своей районной больнице. Ехать в соседний район не рискнула, «скорая» приехала, когда схватки уже начались. Даже видавшие виды врачи ужаснулись, увидев новорожденного – кисти рук его вырастали из плеч. Он не подавал признаков жизни. «Реанимировать не будем!» – распорядилась врач-акушер, но словно в ответ на её слова раздался детский крик. Так жизнь Лилии переломилась надвое: счастливую часть – с детством и молодостью, с любовью и рождением дочери, её взрослением и внучкой, а всё последующее стало безрадостным – не молодая уже мать-одиночка с ребенком-инвалидом на руках.

Казалось, все от неё отвернулись. Дочь не поняла мать. Она и раньше упрекала её за связь с Хаматом, а после рождения ребенка и вовсе перестала у неё бывать. Вскоре они уехали в Сибирь. Изредка созванивались. Разговоры длились недолго. Обычно заканчивались после вопроса дочери: «Ты сдала своего урода в детдом?»

Хамата Лилия видеть не могла. Хотя в чем она могла его обвинить? Он ещё в начале их связи предупредил её о том, что работал на вредном производстве и им не рекомендовали иметь детей. Как безобидно называлось их предприятие! «Институт защиты растений»! Но не красивых луговых ромашек от мохнатых гусениц защищал институт. Ученые этого института решали крупную сельскохозяйственную проблему – разрабатывали препараты для борьбы с сорняками на хлебных нивах. Их называли гербицидами, а в основе этих препаратов были диоксиды – сильнодействующие яды. В общем-то, это было химическое оружие. Американцы в войне с Вьетнамом посыпали джунгли с воздуха диоксидами для того, чтобы деревья уронили листву и лес стал прозрачным, не мог уже скрыть вьетнамцев. Потом американцы бомбили их позиции.

Хамат работал в институте простым снабженцем, но их отдел располагался на территории предприятия. Он дышал отравленным воздухом, микрочастицы диоксидов попадали в его легкие, разрушали генетическую систему. Единственной компенсацией за это был ранний выход на пенсию. Он оказался «молодым пенсионером», столь молодым, что неосторожно зачал ребенка. Лилия тоже не собиралась более рожать, но получилось так, как получилось.

Жители райцентра не знали этих обстоятельств. Они в большинстве своем считали рождение у Лилии ребенка-инвалида Божьей карой за глумление над кладбищем. Его огородили глухим забором, оно заросло бурьяном, кое-где через бурьян пробивались посаженные березки. Но на зеленом склоне, спускавшемся к речке Зардали, куда возили грунт, безобразно краснели оставшиеся комья глины. Так и в памяти людей остались неприятные отметины. Одни всё ещё проклинали Лилию, другие жалели, а те, кто постарше, увидев её, принимались нашептывать молитву. Даже коллеги сторонились, когда встречали её на улице с коляской. Лилия не осуждала их. Она видела, что просто подойти и спросить о том, как растет её ребенок-инвалид, им было не совсем удобно.

Только одна бабка Сажида из соседнего подъезда была с ней всегда приветлива. Подходила, когда Лилия выходила гулять с ребенком, здоровалась, любила посидеть на скамейке у подъезда, поболтать о том о сём. Лилия частенько оставляла ребенка на попечении соседки, а сама поднималась в квартиру по делам или шла в близлежащий магазин за продуктами.

Старушке было больше девяноста лет, но выглядела она гораздо моложе. Сухонькая, подвижная бабка, казалось, остановила бег времени. Она была вдовой, муж алкоголик умер лет десять назад, и она жила с сыном, также алкоголиком, которому было за семьдесят. Когда-то давно, в молодости у него была семья. Его сын, внук бабки Сажиды, жил в Уфе с матерью, таксовал на своей машине между райцентром и столицей. Главным смыслом последних лет жизни бабки Сажиды была охрана квартиры и имущества от посягательств сына. Старушка жила мечтой – внук женится, оставить всё ему, хоть и тот не отличался трезвым образом жизни. Все хрустальные вазы советских времен, новые пастельные наборы, подаренные ей на юбилеи, и прочие более или менее ценные вещи были украдены сыном и пропиты. Она стерегла оставшееся, однажды уже на пороге вырвала из рук сына свою подушку. Билась с ним за подушку не на жизнь, а на смерть. Знала: уступишь – завтра останутся голые стены. Поцарапала сыну лицо, метила пальцами в глаза, но тот увернулся. Соседи вызвали полицию. Наряд приехал удивительно быстро, сына увезли. Он вернулся через несколько дней. Сажида с трудом узнала его. Было видно, что к царапинам на лице, оставленным матерью, полиция добавила ещё и свою лепту в воспитание её сына. Несколько дней он лежал, потом оклемался, и какое-то время вещей не трогал. Видимо, наука, полученная в полиции, хорошо запомнилась. Но настоящим кошмаром были дни получения пенсии. Чуть зазевалась, не успела спрятать деньги – пиши пропало, сын оставлял мать без копейки. Спасением стала пластиковая карта, на которую стали перечислять пенсию. Её она хранила у соседки. Банкомат был недалеко, и она время от времени снимала небольшую сумму, достаточную на несколько дней.

Этим и жила. Злые языки трепали, что и живет-де она столь долго, потому как смотрит за третьим поколением алкашей, не будь таких матерей-бабушек, алкаши давно бы вымерли в России. Действительно, сын и внук частенько пьянствовали вместе, иногда в пьяной ссоре хватались за ножи, и тут между ними героически вставала бабка Сажида. Её жалели, а она говорила, что сам Аллах написал на её лбу такую судьбу.

Однако старожилы дальней деревни, в которой Сажида родилась и выросла, утверждали, что она сама выбрала свою судьбу. До Великой Отечественной войны 1941–1945 годов она была активной комсомолкой. С началом войны комсомольцы района на своем собрании постановили всем идти в военкомат и добровольцами проситься на фронт. Девушки должны были стать санитарками. Сажида в военкомат не пошла: идти на фронт санитаркой в её планы не входило. Она купила бутылку водки и вернулась в свою деревню. Здесь располагался участок районного суда. Этой бутылкой водки девушка выманила с процесса молодого судью Хажи, любителя выпить, кривого на один глаз. «Этого на фронт не возьмут», – решила Сажида и утром следующего дня они уже расписались в сельсовете, стали мужем и женой. Замужних женщин на фронт не брали. А вскоре она забеременела.

Прожив жизнь с тремя поколениями алкоголиков, бабка Сажида хлебнула немало горя. Видимо, поэтому ей стала близка соседка Лилия, которой ещё предстояло пройти свои жизненные испытания. Старушка Сажида была верующей, имела тетрадку с выписками из Корана, посещала ритуальные мероприятия: похороны, поминки, религиозные праздники. Постепенно, раз за разом она привлекла к Богу и Лилию, рассказывала ей, что все мучения с больным ребенком воздадутся ей по воле Божьей, а на том свете она попадет в рай. У Лилии слова о Боге не вызывали надежду или другие положительные эмоции – чего не наговорит верующая старушка, но они стали какой-отдушиной из полной безнадеги. Помимо своей воли Лилия стала прислушиваться, когда бабка Сажида начинала говорить ей о Боге. Как-то на прогулке они дошли до мечети.

Лилия стояла на краю села, на высоком берегу Зардальки. Когда-то здесь располагался колхозный зерноток, и с конца лета закипала жизнь. Сновали машины с зерном, шумно работали зерноочистительные механизмы, женщины с наглухо завязанными платками лопатили новый урожай. В конце прошлого тысячелетия колхозы ликвидировали, а в начале нового зерноток разворовали по кирпичику. Откуда-то нашлись деньги, и построили мечеть.

У дверей храма стоял мулла с несколькими молодыми мужчинами. Он сразу узнал и Сажиду, бывавшую здесь, и Лилию, дававшую показания на суде. Мулла повернулся так, будто попытался собой загородить им вход в мечеть. Пристукнул ещё своей палкой, как бы подтверждая свою решимость не пускать их в храм. Но бабку Сажиду это нисколько не смутило. Она поправила свой платок, из своей сумки извлекла платок для Лилии, надела его на неё и решительно двинулась в сторону дверей мечети. Лилия покатила коляску вслед за ней.

Воинственный вид муллы не сулил им ничего хорошего. Но и бабка была настроена весьма решительно. Подойдя к мулле, она поздоровалась исламским приветствием. Тот вынужден был ответить. Видя, что мулла не собирается пропустить их в мечеть, бабка решительно изрекла:

– Ты, хазрет, по своему сану должен благословлять людям дорогу к Богу, а ты встал нам поперек дороги в мечеть! Отойди, дай пройти!

– Я проклял её на суде! Она забыла своих предков! Она разорила их могилы! Нет ей дороги в мечеть! – гневно произнес мулла, указывая своей палкой на Лилию. Но старуха не унималась:

– Ты кто, верховный кади? Нет у тебя таких прав. Она пришла просить прощения у Бога, покаяться в своем грехе, хаир положить. А ребенок в чем виноват? И это безгрешное существо ты не пускаешь в храм!

Тут мулла несколько растерялся. В тонкостях религиозного права он не был силен, да и старушка решительно шагнула вперед. Священнослужитель отступил в сторону. Женщины прошли в мечеть. Коляску оставили у порога, Лилия взяла ребенка на руки.

В мечети, старуха, усадив Лилию перед собой, долго молилась. С каждым её молитвенным напевом в Лилию будто вливалась благотворная струя. Душа её успокоилась, и будущее не казалось уж ей таким страшным и безнадежным.