Виктор Уразбаев. Истории про Муську

Что такое зооцирк? Это миниатюрный зоопарк на колёсах. Вот и катит, колесит этот мини-зверинец по стране: с запада на восток, с севера на юг и летом, и зимой. Колесят из одного климата в другой диковинные звери и птицы, крокодилы и змеи. Всякие и разные. Но я хочу рассказать о маленькой обезьянке из семейства макак — Муське. Шестимесячная Муська-лапундр. Она не имеет такой роскошной и прямо-таки необходимой принадлежности мартышек, как длинный и гибкий хвост. Зато у неё цепкие чёрненькие лапки-ручки и лапки-ножки, остренькие клыки, изумительная, хитрющая мордочка и... характер. Она может быть сварливей десятка базарных торговок: берегись обидчик! — Муська изругает его в таких верещащих тонах — хоть уши затыкай! Но она и ласкова: обнимет за шею и что-то начнёт ворковать на ухо, или, сидя на плече, начнёт что-то искать в твоих волосах, сооружая при этом из них немыслимые причёски на голове. Она и воровата: обыщет все карманы. Содержимое, как-то: блестящие монетки (но достоинством не ниже гривенника!), авторучки, брелоки, зажигалки, сигареты — всё это будет изъято и присвоено Муськой. Сигареты она не курит, не научилась ещё, не то что её солидная мамаша! Но с удовольствием жуёт табак, лихо сплёвывая при этом коричневую жвачку, как какой-нибудь уважаемый среднеазиатский аксакал, жующий насвай.

МУСЬКА И КУЛОН

Муська — существо вольное. В клетке она только ночует, да и то не всегда. А так... бегает по разбитому на площади «цыганскому табору» зооцирка, носится по хоздвору, озорует в наших жилищах на колёсах и... достаёт, ох как достаёт!

Вот и сейчас: занялся я ремонтом машины, а она тут как тут! То стянет гаечный ключ, то детальку какую-нибудь упрёт... Отругал я её. Обиделась. Показала язык и убежала. Через какое-то время появляется на хоздворе взбудораженная мама Нелля (она — мама не только для нас, работающих в цирке холостых парней, но и для всех зверюшек), а с ней заплаканная девица в кофточке с умопомрачительным декольте. На её прелестной шейке капельки крови. Глотая слёзы, обиженно шмыгая носиком, девица то и дело прикладывает платочек к поцарапанной коже.

Небольшое отступление. Мама Нелля — повариха. Но не простая. Она кормит обезьянок (а их у неё — 57, разных видов, размеров, окрасок, вкусов), декоративных кур, павлинов. Таким клиентам не угодит ни один шеф-повар столичных ресторанов, мама Нелля угождает.

«Слушай, — еле переводит она дух, — Муську не видел?» «Видел, — говорю, — крутилась тут, мешала работать. Ну, я её шуганул. А что стряслось-то?» «Найди её. Знаешь, что она учудила? Вот у этой... (прости... Господи! — читалось в глазах строгой в делах морали мамы Нелли) девушки Муська сорвала с шеи кулон с цепочкой и куда-то упылила. Найди её, отбери кулон. Она тебе его отдаст. Я бы сама, да некогда — варить надо.

Легко сказать — отдаст! Тем более, золотую вещицу. У Муськи, как у всякой особы женского пола — губа не дура! Она же часами может себя рассматривать в зеркальце, кокетка! Но делать нечего, пошёл искать грабительницу. Муську нашёл в её излюбленном месте — на крыше вагончика с прессованным сеном. И, конечно же, она любовалась своим уворованным сокровищем, время от времени пытаясь прикрепить кулон с лопнувшей цепочкой себе на шею. Чертыхаясь, я влез на крышу. Мигом золото у Муськи за щекой. С визгом: «Грабят!» — она начала улепётывать от меня, прыгая с крыши на крышу вагончиков. Разве угонишься! Битый час, весь в мыле, носился я за экспроприаторшей по хоздвору. Нет, так дело не пойдёт, надо что-то придумать. И придумал. Знал, что Муська — большая любительница мороженого. Частенько продавщицы близ расположенных пунктов продажи этого холодного продукта приходили к нам жаловаться на её набеги. И нам, во главе с мамой Неллей, приходилось раскошеливаться за свою любимицу.

Купив в киоске два стаканчика мороженого, вернулся на хоздвор. Нюх у Муськи не хуже, чем у Петровича (нашего сторожа), правда, у того нюх однобок — лишь на то, что пахнет градусами. Итак, вижу: описывая сужающиеся круги, Муська с деланым равнодушием приближается ко мне. Подаю ей стаканчик. Та деликатно берёт его (мизинчик оттопырен: ни дать ни взять «Купчиха за чаепитием»), вытаскивает изо рта предмет моей охоты, небрежно кидает его на асфальт неподалеку от моих ног и приступает к трапезе. На кулон — ноль внимания, главное сейчас — лакомство! Я тянусь к цепочке, но в доли секунды та, вместе с кулоном, оказывается за Муськиной щекой. В её глазах — откровенная издёвка. Повторяю операцию «Мороженое» ещё и ещё раз, вхожу в азарт...

Не помню, сколько стаканчиков скормил я Муське, но кулон всё же был возвращён владелице. Оскорблённая, обиженная до глубины души, моя маленькая подружка отомстила мне, заболев ангиной. Доставила же она хлопот и ветврачу, и нам с мамой Неллей! А друзьями мы с Муськой всё же остались.

МУСЬКА И ВЫПИВОХИ

Нельзя сказать, что наши обезьянки — трезвенники. На воле, говорят, они способны даже организовывать алкогольное производство: бросят в ямку перезрелые бананы, укроют листьями... и через энное количество времени веселящий напиток готов. Зооцирковские обезьянки такой возможности лишены (бананы, что ли, не те?), но зимой им положены ежедневные «наркомовские» сто грамм кагора. Выпивают свои порции с превеликим удовольствием и чуть ли не выкрикивают: «Повторить!».

Но вот Муськино отношение к водке, как выяснилось, резко отрицательное.

Дальний угол хоздвора привлёк моё внимание каким-то шумом. Подхожу, вижу: на дышле вагончика-туалета, на обрывке газеты, стаканчик и немудрёная закуска. Небритые, гневные физии трёх «болящих» устремлены куда-то вверх. «Отдай, сука!» — рычит один из них. Двое других подкрепляют сей монолог более резкими фразами. Задираю голову: на крыше туалета... Муська! Держит в ручках раскупоренную бутылку водки. Что-то будет! Смысл бросаемых реплик вряд ли, по её малолетству, Муське понятен. Но вот тон их!!!

Сделав пару глотков, Муська скривилась и с омерзением отпихнула от себя бутылку. Та, поливая содержимым потенциальных собутыльников, скатилась с крыши и бомбой взорвалась у их ног. Глядя на осколки, те оцепенели в траурном молчании. Ну а Муська (всё-таки неприятный ей напиток начал своё действие), пьяненько похихикивая, бочком-бочком проскакала по крыше туалета, едва не сорвавшись, перескочила на крышу другого вагончика и исчезла с хоздвора.

Участники, а вернее зрители, этого действа разошлись в глубокой печали. Я же пошёл искать свою маленькую выпивоху. Как и ожидал, нашёл её у клетки страусов.

Респектабельную чету страусов-эму Муська не раз использовала в качестве скаковых лошадей. Делала она это так.

Промежуток меж прутьями решётки страусов для Муськи — широкие ворота. Повиснет на прутьях и замрёт. Чета, по-первости, забеспокоится, издавая звуки, сходные разве что со звуком работающего компрессора грузовика; затем, попривыкнув к неподвижно висящему зверьку, продолжит заниматься своими домашними делами. Муське этого-то и надо! Влетит в клетку, ухватится за шею крайне удивлённой птицы и давай галопировать по просторной клетке эдакой амазонкой!

Но в этот раз амазонки из Муськи не получилось — алкоголь подвёл... Сначала всё шло по старому, наезженному сценарию: вис на прутьях, прыжок... А прыжок-то был неточен. Глава страусиного семейства ухватил клювом Муську за шиворот, не обращая внимания на её протестующий визг, «нежно» встряхнул, затем последовал «пушечный» удар ногой. Муська футбольным мячом вылетела меж прутьев клетки, просвистела по воздуху значительное расстояние и шлёпнулась к моим ногам.

Кое-как поднявшись, почёсывая свою «точку приземления», кряхтя, забралась ко мне на плечо, чтобы долго-долго жаловаться на коварство птицы-«лошади», сбросившей Муську с «седла».

Урок пошёл впрок. Больше амазонкой я Муську не видел. Что касается водки, то даже на расстоянии учуяв её запах, Муська начинала негодующе фыркать.

ПОМИДОРНАЯ ЭПОПЕЯ

Как-то в середине мая наш зоотабор «застолбил» место на площади старинного уральского городка. Место доходное: рядом — центральный рынок, напоминающий скорее парк культуры и отдыха. Народ валом валит поглазеть на наших зверюшек. Работы — невпроворот! Освободился часам к шести вечера. Дай, думаю, пройдусь по рынку, погляжу, чем тут потчуют горожан.

Сразу же от арки главного входа начались ларьки, ларёчки, киоски, прилавки. Привлекла внимание хохочущая толпа у одного из киосков. А сквозь хохот явственно доносится визг, перемежающийся плачущим смехом. Пробираюсь сквозь толпу, умирающую от смеха. Перед киоском свободнее пространство. Вижу: на прилавке гора крупных красных помидоров, из-под прилавка женские причитания: «Хосподы! Люды, та убэрите цюю чертяку, хосподы!» Над прилавком — «крупнокалиберный», туго обтянутый белым халатом, зад. На заду невозмутимо восседает — кто бы вы думали? — Муська! Берёт помидорину в ручки, надкусит и, брезгливо скривившись, кидает её в толпу, беснующуюся в пароксизме смеха. Перед прилавком уже горка раздербаненных помидоров, а Муська всё тянется к очередному: а вдруг этот-то окажется так привычным ей и так желанным сладким яблочком?! Дело тухлое! Надо срочно эвакуировать Муську из зоны назревающего конфликта. Но, когда я подхватил её на руки и хотел уже улизнуть, могучая длань обхватила мою шею. Дородная казачка приподняла меня над землёй: «А платыть хто будэ?» Обижают друга? Этого Муська не позволяет никому! Прыжок, два визга (визг казачки и визг Муськи) причудливо переплетаются. Вскоре та же картина: над прилавком возвышается зад, туго обтянутый халатом, как турецкий барабан кожей, а по этому-то «барабану» лупит и лупит возмущённая моя защитница.

Когда я всё-таки пробился с Муськой сквозь задыхающуюся от смеха, плачущую толпу и бегом-бегом к выходу рынка, то услышал: «Ой, девки, умру. Сроду такого цирка не видала. Люди! Да за такой номер надо скинуться!».

Не знаю, на сколько «скинулся» народ, но, видать, прилично, ибо незадачливая торговка жаловаться на Муську к нам в цирк не пришла. Так что начальство наше об этой истории не узнало. А то сидела бы наша дегустаторша со своей мамашей в клетке, а в лучшем случае — где-нибудь на хоздворе на цепочке.

Из архива: январь 2009г.