Аветян Карен Самвелович родился в 1998 г. в городе Алаверди (Республика Армения). Проживает в Уфе, учится на 4 курсе естественно-географического факультета БГПУ им. Акмуллы.
Грязевая могила растянулась на самом видном месте. Она была соткана из вялой земли с рыжеватыми вкраплениями глины. Посреди могилы стоял липовый крест, заключённый в объятья грязевого капкана.
Сколько ж старательных рук повидал он… О размерах похлопотал лесник. Давно уж с топором он был на «ты». Для своих шестидесяти старый Бажен выглядел недурно. Сам крепкий, борода ухожена, и лишь местами пробивается серебристый блеск. Зрачок потускнел, но глаз по-прежнему зоркий.
Измождённое дерево он повалил с удивительной лёгкостью. На морщинистом лбу проступила испарина. Такая вот у неё привычка – рождаться при малейших потугах.
На восходе он выстругал пару досок из поваленной липы: одна –покороче, другая – длиннее. Приволок в дом, уселся спиной к прохладной стенке печи и заработал топориком. Через полтора часа непрерывной работы на полу лежала куча опилок, а над ними в мозолистых ладонях Бажена красовались две гладкие доски.
В тот же день Бажен вышел из своей хижины и с неохотой поплёлся в Силантьево. Дошёл до ветхого сарая, отдёрнул щеколду, и дверь отворилась сама. Старик решил поставить доски в дальний угол: «Чтоб не слямзили чего ради!»
Солнце скрылось за плотным белоснежным одеялом, и даже наточённые до остроты лучи кое-как прорывались сквозь преграду. В хибарке было темно и сыро. Бажен едва разобрался в темноте. После пары уверенных, размашистых шагов он отчего-то приутих, и очень вовремя: что-то холодное и острое чуть не вонзилось в живот. Обратный путь дался проще – должно быть, старик запомнил места предметов и был осторожнее.
Хозяин сарая пришёл утром. То был Гонза – широкоплечий мужик средних лет, похожий на бурого медведя. Он вышел из родного дома и сонно поплёлся к сараю. Оказавшись внутри, обшарил взглядом всю комнату, а когда нашёл, что искал, кривая улыбка тут же слетела с лица. «На совести смерти всё», – думал Гонза.
Когда он покончил с острыми углами досок, оставалось только скрепить обе части. Мужик скрестил доски и туго обвязал их пожелтевшим шпагатом, и в эту самую секунду голову пронзила мысль: «Лак!» Гонза перерезал узел и ненадолго разлучил пару. Достав из побитого стального шкафчика худощавую кисть и полулитровую банку лака, принялся за дело.
Крест был доставлен к конечному пристанищу.
В огромной неподвижной луже показалось скромное отраженье. Церквушка была совсем новой, но простенькой: силантьевцы её отстроили за пару недель до Воскресения. Нежданный дар Отцу, Сыну и Святому Духу.
Двери были отворены, и мальчик, обогнув водную преграду, забежал в церквушку. Он вспомнил, что забыл покреститься, и очень тихо, почти украдкой – «чтоб Боженька не узнал» – последовал священной традиции.
Малец нашёл у алтаря старца. Тот стоял неподвижно. Чёрное одеяние тянулось с плеч и достигало пола, собирая пыль при малейшем движении. Мальчик никак не мог понять, отчего все батюшки одеваются в чёрное, и считал это нелепицей.
Отец Андропий был человеком добрым. К ребятне относился чутко, с неподдельной любовью, за что его и уважали односельчане. Андропий был церковником в четвёртом поколении. Жители соседних деревень нередко жертвовали драгоценным временем, чтобы добраться до Силантьева к воскресной службе.
На усеянном золотистыми каплями лице мальчишки поселилось замешательство. Он был слишком мал, чтобы понять, что произошло. Щедро зачерпнув воды из дубовой бочки, отец Андропий излил её на крест. Волнами стекала святая вода, но пропитаться крест не сумел: мешал щедрый слой лака.
«Неужто и вправду запах Боженьки?» – задумался юнец. Он нёс его гордо, крепко прижав к груди руками, и думал о предстоящем путешествии. И хотя пройти нужно было немного, путь стал сложнейшим испытанием. Из-за дождя дорога напоминала поле битвы.
Путь был пройден с трудом. Мальчишка знал, что выполнил дело на совесть. Освободившись от груза ответственности, он отправился домой.
Дело было за малым: Бажену оставалось водрузить заготовленный крест. Медлить он не стал. Уложил крест на плечо и спустился в окрестности Силантьева.
Прошёл дождь. Небо пустовало, странно было видеть его таким одиноким – ни облаков, ни туч. «И куда всё только подевалось?» – думал Бажен. В измученных руках покачивалась стёртая полторушка. Внезапно бутылку пронзил тусклый свет – нежданной гостьей выкатилась луна. Старик распластался на ветхой скамейке и устремил взор к дремучей иве. Под ней была могила. Бороться с воспоминаниями было невозможно: «Что ж не думать, коль хочется?» – размышлял Бажен, перенося взор с луны на еле видимые звёзды. – «За что ж забывать…»
Вечер был потерян в беспросветных водах океана воспоминаний. Бажен наконец рискнул отречься от друга, которого уже не вернуть. Старик оттолкнул бутылку и слепо придвинулся к могиле; опустил крест в сырую землю и обставил его потёртым булыжником. Бутылка по-прежнему лежала рядом, виднелось дно. И вдруг опять пристали мысли. Волна накрыла старика целиком. Из его груди вырвался протяжный крик. Пустая бутылка разбилась о дерево. Бажен выдохнул, с неохотой набросил на крест поблёкший ошейник.
Густые капли сползали с худощавого лица, унося с собой одинокие лунные огоньки. Три дня лес под Силантьевым томился в горечи преждевременной утраты. Три нескончаемо серых дня.