№7.2021. Талмас Гарипов. И меньше века длится жизнь… Попытка биографического эссе

Талмас Магсумович Гарипов родился 31 июля 1928 года в городе Москве. Окончил с отличием МГУ им. М. В. Ломоносова, защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Работал заведующим кафедрами, профессором в БашГУ и БГПУ им. М. Акмуллы. Автор монографий «Башкирское именное словообразование» (Уфа, БФАН СССР, 1959) и «Кыпчакские языки Урало-Поволжья» (Москва, «Наука», 1979); автор-составитель моносборников «Baškirica», «Ориенталика», «Тюркологика», «Эпистолярика» и других.

 

Талмас Гарипов

 

И МЕНЬШЕ ВЕКА ДЛИТСЯ ЖИЗНЬ…

 Попытка биографического эссе

 

Очерк I: Мне жизни старт дала Москва-столица…

 

Я родился 31 июля 1928 года в городе Москве[1] – столице и впоследствии городе-герое. Мои родители были выходцами из Башкирии, приехавшими сюда дабы получить высококачественное образование.

В 1925 году отец поступил в Московский институт востоковедения имени Наримана Нариманова и в 1929 году окончил его с дипломом драгомана (специалиста по ближневосточным языкам). Мать училась в медицинском техникуме. Впоследствии она уверяла меня в том, что я уже тогда «отличился», заняв в смотре-конкурсе годовалых младенцев Бауманского района столицы некое призовое (первое?) место, а это, мол, давало шанс, повзрослев, претендовать на вожделенную «московскую прописку». Для меня же, не скрою, было лестным гордиться (непублично) своей «малой родиной», ставшей центром притяжения для людей из многих стран мира.

Без преувеличения, Москва подарила мне лучшие годы жизни: я поступил (как и желал) на Восточное отделение Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, с 1947 по 1952 год обучался сразу на двух циклах: иранском и тюркском, завершил МГУ с отличием и был оставлен при кафедре тюркской филологии для зачисления на конкурсной основе в аспиранты-очники под научным руководством первого тюрколога страны, члена-корреспондента АН СССР и действительного члена Академии педагогических наук РСФСР, заведующего кафедрами тюркской филологии сразу двух университетов – Московского и Ленинградского, Заслуженного деятеля науки трёх национальных республик: Башкирской АССР, Туркменской ССР и Чувашской АССР; знатока до 40 восточных, западноевропейских и классических языков, незабвенного Николая Константиновича Дмитриева. По прошествии первого года аспирантских занятий и предзащиты мной специсследования «Изучение башкирского языка в ХХ веке» Н. К. записал в моём аттестационном листе: «Один из лучших аспирантов кафедры…» К глубочайшему сожалению, мой наставник рано ушёл из жизни – ему было всего 56 лет, но сердце не выдержало перегрузок из-за работы в двух городах. До сих пор удивительно, как можно было приспособиться к такому рабоче-дорожному «графику»: с понедельника по среду в МГУ, потом ночным железнодорожным экспрессом «Красная стрела» в Ленинград, где «гаст-профессора» ожидали занятия в ЛГУ с четверга по субботу, а далее – тот же маршрут, но в обратном направлении.

Ясно, что всё это было вызвано острой нехваткой специалистов экстра-класса в отечественной ориенталистике[2] (отчасти сей дефицит ощущается и поныне).

Правда, тему кандидатской диссертации «Именное словообразование в башкирском литературном языке» мой первый наставник успел одобрить. Защищался я на филологическом факультете МГУ, а моими оппонентами были доктора филологических наук, профессоры Е. И. Убрятова из Сибирского отделения АН СССР и Э. А. Грунина из Москвы. Тайное голосование оказалось единогласно позитивным, и я в 27 лет стал кандидатом наук, что ныне признаётся довольно поздним сроком. При этом поскольку аспирантура мною была завершена досрочно и с защитой, мне выдали премиальную «лишнюю» («13-ю») стипендию, на которую я устроил скромный банкет для узкого круга друзей в ресторане «Прага» (но с цыганами).

В дальнейшем Москва принимала меня ещё и для двухлетней докторантуры, которую я завершил защитой в 1974 году докторской диссертации «Кыпчакские языки Урало-Поволжья». Моим консультантом согласился быть директор Института языкознания АН СССР, специалист практически по многим языковым семьям мира (как «живым», так и с «остановившимся лингвистическим временем»), у которого было немного последователей, да и учеников я не всех припоминаю – полагаю, из-за «крутого» характера шефа.

Вначале БАС (так коллеги между собой редуцировали триаду онимов[3] Борис Александрович Серебренников) «пытал» меня вопросами: «В ваших двух соседних республиках по сию пору нет окончательной уверенности о распространённости двух языков: башкирского и татарского» и ещё: «У Вас лично многие, если не все, звуки речи переходят друг в друга!» – на что я ответствовал: «Башкирский и татарский, а также семь родственных кыпчакских языков (казахский, караимский, каракалпакский, карачаевский, киргизский, кумыкский и ногайский), наряду с предшествовавшими им остальными тюркскими, как и алтайскими, ностратическими (евразийскими) языками хранят в себе общие «родимые пятна», что осложняет их индивидуально обособленный анализ», а «новейшие исследования лингвотипологов Г. П. Мельникова (СССР), Т. Милевски (Польша) и Р. О. Якобсона (США) убеждают в единстве филогенеза[4] из праречи вокоидов[5] а, и, у с позднейшими гласными звукотипами о, э».

Защита состоялась в головном Институте языкознания АН СССР. Мне оппонировали три академика: А. Н. Кононов из Ленинграда, Э. Р. Тенишев из Москвы и Д. Г. Тумашева из Казани. Официальные отзывы прислали из тюркоязычных республик страны, сочувственные отклики поступили от ведущих западноевропейских ориенталистов, в частности академика Немета Дьюлы (у мадьяр принято сначала указывать фамилию, а потом имя), также венгерского профессора Хазаи Георга (работавшего в Германии) и доктора Александра Дубиньски из Польши. Итог тайного голосования: из 25 бюллетеней 24 «за», «против» – нет и 1 «воздержался» (в Высшей Аттестационной Комиссии «не любили гладких защит», под которыми подразумевались лицеприятные словопрения).

Затем последовали двухсеместровые курсы повышения квалификации в МГУ и в МПГУ (Московском педагогическом государственном университете).

Приятные воспоминания сохранили мои приезды в Москву специально для работы в главной библиотеке страны – имени В. И. Ленина (многие редуцировали это название до «Ленинки»). Здесь в «Профессорском зале» у каждого читателя были в распоряжении письменные стол и бюро с ящиками под ключ, а когда заказывалось без ограничений сразу много книг, то их отвозили и привозили специальные помощники на особой тележке. Можно было договориться и о том, чтобы ваше бюро в неприкосновенности ожидало «хозяина» в течение двух-трёх дней.

____________

1 января 1992 года Президент страны подписал в Кремле Указ о Государственной награде – присвоении группе учёных Республики Башкортостан, в том числе и мне, почётных званий «Заслуженных деятелей науки Российской Федерации» (ранее, в 1983 году я удостоился почётного звания «Заслуженный деятель науки БАССР»). Наряду с этим последовал ещё ряд позитивных опций[6] со стороны центральных властей, в частности: награждение меня медалью Президиума Верховного Совета СССР  «Ветеран труда», нагрудным знаком «За отличные успехи в работе» от Министра высшего образования страны, получение сертификата вхождения в число успешных, влиятельных и заслуженных деятелей РФ, размещённых в Федеральной энциклопедии «Современники России» (Москва, 2009) и других источниках[7]. В 2020 году я был награждён Орденом Салавата Юлаева.

_____________

С молодости и в зрелом возрасте мне хотелось не только заниматься научной работой и преподаванием, но и посещать премьерные спектакли и кинофестивали. Мой шеф и наставник Николай Константинович неустанно поддерживал в нас, студентах и аспирантах, эту «культурную составляющую». Он не раз убеждал нас: «Берите от Москвы всё, что она может дать!» И его личный пример был как нельзя кстати! В семье Дмитриевых говорили на трёх языках: русском, французском и церковно-славянском.

Как-то раз Н. К. пригласил к нам в МГУ известного поэта, «турецкого Маяковского» – Назыма Хикмета. Оказалось, что бунтарь и трибун ещё и тонкий лирик, и нежный друг…

Мы, студенты-восточники, «персюки» – так нас поддразнивали сокурсники, однажды поставили в самой большой Коммунистической аудитории спектакль по пьесе Константина (Кирилла) Симонова «Русский вопрос» на … персидском (!) языке. Мне досталась роль прогрессивного зарубежного журналиста, который симпатизировал нашей стране, но… «не до конца», на что ему «в точку» указывали старые большевики – токаря, слесаря и пекаря. С текстом я справился, но не знал куда девать руки, и поэтому всё время касался носа почему-то…

_____________

Москва нередко шла навстречу «продвинутым» студентам, а Большой театр продавал им льготные билеты на самую высокую галёрку, откуда было еле видно далёкую сцену, но зато темя твоей головы почти касалось потолка, в то время как громадные люстры покачивались где-то гораздо ниже твоих ног…

У нас были «демократические» абонементы в Большой зал Консерватории и Концертный зал имени П. И. Чайковского; я старался бывать на выставках в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Музее Востока, Третьяковской галерее. Из театров отдавал предпочтение МХАТу имени М. Горького, Центральному театру кукол имени С. В. Образцова, Театру в саду «Эрмитаж» и иным. Нередко бывал в Московском цирке на Цветном бульваре. Был лично знаком с премьер-танцором Ансамбля народного танца СССР В. Арсеньевым, выступления которого любили смотреть не только многие зрители, но и сам И. В. Сталин, который перед концертом обычно интересовался: «Арсеньев будет?», после чего всегда оказывалось, что «будет»!

_____________

Не секрет, что определённое число россиян – немосквичей до сих пор считает себя обойдёнными судьбой, а многие из них попросту завидуют «счастливчикам» со столичным штампом в паспорте. В свою очередь те, кто мнит себя «коренными» москвичами, склонны свысока относиться к «провинциалам», а их любимая сентенция в адрес последних гласит: «Эх, понаехали тут всякие!» Мне же хочется им возразить: «Эх, понаоставались всякие тут!..»

Для справок: численность населения Москвы, согласно Росстату, в 2019 году определялась как 12 миллионов 615 тысяч человек, в то время как народонаселение Московской области (без Москвы) равнялось 7 миллионам 500 тысячам человек. Тогда говорили: «Москва по ночам «худеет» на несколько миллионов человек!»

Ныне границы города и области уже давно размыты, и обитатели с внешней стороны МКАД (Московской кольцевой автомобильной дороги) оказываются тем самым жителями области. Если кто-то думает, что Москва – это не обычный мегаполис, а своего рода Фата Моргана[8], то есть «причудливый мираж, конгломерат», полный фантомов[9] , а также фетишей[10], – этих неодушевлённых предметов со сверхъестественными свойствами, служащих артефактами для поклонения, – тот ошибается! Это реальный город со своими крепостными стенами и башнями…

У Москвы и её «тёзки»-предшественницы Москвы-реки общая этимология с финно-волжскими языками, на что косвенно указывает и то, что среди ста самых частых русских фамилий мы не найдём Москвина и Москвитина, не говоря уже о Москалёве.

И всё же, не забывая о полноте чувств, я заявляю, что Люблю Её! Ведь здесь прошли мои самые яркие годы: студенчество, приобщение к Науке, знакомства с титанами мысли, по возможности здоровый образ жизни и отсутствие значительных патогенных ситуаций.

И личное! Тут я встретился, познакомился, полюбил и женился, зарегистрировав это событие 25 сентября 1951 года в Сокольническом ЗАГСе Москвы с моей избранницей, москвичкой Ниной (Ноной) Дмитриевной Черниковой/ГАРИПОВОЙ, которая стала матерью моих сынов и бабушкой наших внучат.

Завершая «Московский цикл» своего обзора, я сознательно оставил “на десерт” как вишенку с торта, казалось бы, единичный эпизод, но в перспективе он утвердил правильность моего выбора профессии – в пользу востоковедения, ориенталистики, евразийства.

1. P. S. Итак, в конце августа 1960 года в Москве состоялся XXV Международный конгресс востоковедов (МКВ) мира. Меня, 32-летнего ориенталиста, включили в состав Советской делегации по направлению «Тюркология».

Вроде бы типическая ситуация… Ан нет! Заключительное заседание (и не менее “важное мероприятие” – банкет!), и всё-всё-всё проводилось в [ни за что не угадали бы!]… в Большом Кремлёвском дворце Москвы! Все ожидали очередного явления народу Н. С. Хрущёва… Но! Сюрпризы продолжились! Вечер открыл… Анастас Иванович Микоян – очевидно, как наиболее «восточный» человек во Власти предержащей![11]

 

 

 

Очерк II: Мать моя, Отец родной и я, однофамилец Отчимов.

 

1. Мать, Заида Шайхаттаровна, родилась в 1909 году в Бирском кантоне (ныне – Балтачевский район Республики Башкортостан). Семья была многодетной: двое старших братьев-абыев, за ними шла Заида как самая возрастная и авторитетная среди сестёр. Хозяйство считалось средней руки, чему способствовало наличие лошади по кличке Серко.

Вскоре после школы Заида вышла замуж за Х. Г. Гумерова, который со временем уехал с нею в Москву, где она в 1928 году родила сына – Талмаса, то есть меня. Ей было 19 лет.

Муж, завершив высшее образование, был направлен на дипломатическую работу в Турцию, где с ним должна была находиться и его семья по нескольку лет в городах Измир, Карс и Стамбул. В то время первым языком планеты Земля считался французский, который идеально подходил для международных связей дипломатов. Поэтому в посольствах шла интенсивная языковая подготовка и на членов семей сотрудников распространялась обязанность как можно больше говорить по-французски.

Для группы детей была приглашена бонна-француженка, и когда на прогулках в парке или сквере Заида встречалась с ними, они (в том числе и совсем юный Талмас[12]) приветствовали её: «Бон жур, мадам Зоя!» – «Добрый день, госпожа Зоя!»

К несчастью, в 1934 году Х. Г. Гумеров скоропостижно скончался, а овдовевшая Заида с сыном вернулась на родину в Уфу, где временно поселилась у родственников. Ей и Талмасу были назначены пенсии Наркоминдела СССР – в связи со смертью кормильца, как было сказано в документах. Это явилось серьёзным подспорьем в то непростое время. Я же, вероятно, оказался одним из самых юных пенсионеров страны.

Со временем Заида окончила заочно в Уфе по национальному (башкирскому) отделению Педагогический институт имени К. А. Тимирязева, фамилию которого подчас интерпретировали устно и письменно как Тимиргазин. Занявшись устройством личной судьбы, она преобразилась на современный тогда европейский лад, стала посещать музыкальные вечера, где сама любила танцевать соло под патефонную пластинку с «модной» в то время лезгинкой Шамиля. Не забыт был и французский язык – более того, Заида завершила Московские курсы иностранных языков с оценкой трэ бйэн – «очень хорошо!»

Всё это привлекало к ней заинтересованных знакомых, среди которых были известные в стране люди. Русские называли её Зоя Ивановна – это была мода: двух моих двоюродных дядей звали Халяфа – Гришей, а Ханифа – Алексеем. В Москве она познакомилась с семьёй полярного лётчика, Героя Советского Союза М. С. Бабушкина, бывала у них на квартире в знаменитом «Доме на Набережной», где в одном здании располагались «Театр Эстрады», кинотеатр «Ударник» и главный московский «Гастроном».

В Уфе республиканские и городские журналы и газеты на башкирском и татарском языках стали публиковать её стихи семейно-фольклорного содержания.

Заида вторично вышла замуж – на сей раз за финансиста М. Г. Гарипова. У новой пары в течение нескольких лет родились двое сыновей и дочь. Семья стала многодетной, что послужило основанием для награждения Заиды «Медалью материнства второй степени».

Дети под руководством своей «метрессы» (наставницы) распевали французские шлягеры на подобие «Вив Октобр, камарад! Октобр э сэ баррикад!» – «Да здравствует (пусть живёт) Октябрь, товарищ! Октябрь и его баррикады!»

Запросы возросшей семьи побудили Заиду вспомнить о своём крестьянском прошлом, она занялась огородными заботами, стала неплохим кулинаром.

Увы, после кончины второго мужа и разъехавшихся взрослых детей Заида осталась, по существу, в одиночестве.

К глубокому сожалению, ресурс её здоровья оказался небезразмерным; ей чаще стали вызывать «скорую», а когда она перестала ходить, произошло неизбежное – в 86 лет она скончалась.

В свидетельстве о смерти была указана причина последней: Старость… Мне кажется, что это были инфаркт и инсульт. Пусть Земля ей будет пухом! Аминь.

______________

2. Я не твёрдо помню своего родного отца – как визуально, так и коммуникативно. Причина: мне было шесть лет, когда он умер. Поэтому для вящей объективности опираюсь на сохранившиеся официальные документы:

Гумеров Хаммат Гумерович родился в 1900 году, башкир, из служащих, образование высшее, профессия – востоковед, член ВКП(б) с 1919 года.

С 1916 г. по 1919 г. учился в средней школе; в 1920 г. окончил совпартшколу в г. Уфе;

с 1920 по 1922 гг. работал в Губкоме РЛКСМ;

1922 по 1925 гг. – Уфимский государственный рабочий факультет (в просторечии – рабфак – Т. Г.);

1925 по 1929 гг. – Институт востоковедения имени Наримана Нариманова в Москве;

28 июля 1929 года зачислен на должность драгомана (специалиста по ближневосточным языкам) в Консульстве СССР в городе Измире (Турция);

1931 год – перемещён в Генеральное Консульство города Стамбула на должность референта;

1933 год – в резерве назначения на должность ответственного референта; назначен секретарём Консульства в городе Карсе;

сентябрь 1934 года – выбыл из списков сотрудников консульства за смертью [так записано в документе][13].

Из сохранившихся печатных текстов и рукописных записей следует, что Х. Г. Гумеров владел русским, башкирским, татарским и французским языками, знал старотюркско-арабскую письменность и пользовался ею. Именно к арабскому языку восходит этимология имени Hammad, от глагольной основы Hamada – «хвалить» образованы имена собственные в русской передаче: Ахмад – «похвальный», Махмуд – «хвалимый», Хаммад – «прославляющий», Хамид – «хвалящий» и, конечно же, Мухаммад – «тот, которого хвалят» (имя Пророка).

Таким образом, весь антропонимический цикл Гумерова Хаммата Гумеровича носил сугубо позитивный характер. К сожалению, этого оказалось недостаточно для суровой действительности: на 34-м году жизни Хаммата Гумеровича Гумерова не стало. Похоронен в городе Ленинакане (Армянская ССР), разрушенном впоследствии катастрофическим землетрясением декабря 1988 года.

____________

3. Отчим – так повелось на Руси называть «мужа матери по отношению к её детям от предыдущего брака». Однофамильцами считают не только (и не столько) «тех, которые носят одну и ту же фамилию», сколько неродственников (!). С отчимом безусловно связаны этимологически:

а) Отчизна – суффиксальное производное, появившееся из старорусского литературного языка XVI века, не без польского влияния: (ojczyzna – с тем же значением: дериват от ojciec – «отец»);

б) Отчий (дом) – также старинное слово.

«Башкирская энциклопедия» 2006 года приводит данные шестерых Гариповых, в том числе о поэте Рами Гарипове, прозаике и драматурге Тансулпан Гариповой. В Татарии[14] также хорошо знают «своих» и «соседних» Гариповых (и среди последних Талмаса Гарипова).

Один из ведущих специалистов России в области французской филологии Равил Касимович Гарипов, приглашавшийся за рубеж открывать Международный конгресс по всемирной франкофонии, считал своим долгом указать в сборнике, посвящённом очередному юбилею Т. М. Гарипова, что он, Р. К. Гарипов, – «коллега и ученик Талмаса Магсумовича», но при этом оговаривался: «его однофамилец» (!).

Моя мать, овдовев, вышла замуж за Магсума Гариповича Гарипова, который усыновил меня, и я с тех пор ношу его фамилию.

По своему происхождению отчим был основательным крестьянином. Ему ничего не стоило запрячь и распрячь коня; он был на все руки мастер: столяр, слесарь и плотник. Благодаря своей активности и смекалке он быстро выдвинулся на хозяйственной работе и стал занимать руководящие посты в учреждениях Министерства финансов БАССР, был председателем Башкирских контор Промбанка и Стройбанка СССР. [Одно время работал в Доме промышленности по адресу: г. Уфа, улица Октябрьской революции, 1/3. Там было четыре этажа и функционировало два лифта. Народная молва гласит: в пустую шахту одного из лифтов бросилась с верхнего этажа некая женщина, не перенёсшая неразделённой любви, после чего обе кабины убрали, а шахты стоят незаполненными. Ныне здесь находится Институт филологического образования и межкультурных коммуникаций БГПУ им. М. Акмуллы (где я преподавал в течение долгих лет)].

___________

К чести Магсума Гариповича – он никогда не «делил» нас, детей из разных семей, на «своих» и «чужих»: я был среди них старшим, но это тоже лишний раз не подчёркивалось.

Мы все его беспрекословно слушались. На меня он ни разу не поднял руку. Я его безмерно уважал и благодарен искренне за то, что он не дал мне возможности затеряться и погибнуть подобно тысячам беспризорников в огнях войн и революций.

Как-то в году 1943-м я, голодный и холодный, стоя ночью в очереди за хлебом, растянувшейся на три квартала, потерял продуктовые карточки всей нашей семьи за целую декаду (10 дней)! Скорее всего, их у меня просто украли…

Магсум Гарипович ни единым словом не упрекнул меня, но срочно выехал в район, купил там втридорога мешок муки, и семья была спасена от голодных мучений.

Я горжусь принадлежностью к Гариповым и всю жизнь стараюсь честно носить эту фамилию.

 

Очерк III: Про «турецкое» детство.

 

По устным семейным преданиям и официально-письменным данным в детской моей памяти могли отложиться события шести неполных лет с 1929 по 1934 год, которые я провёл в Турции вместе с родителями – советскими дипломатами. Реально же я запомнил и мог пересказать немногим родным и близким всего несколько эпизодов вроде «картинок с выставки», к примеру таких: мы жили в большом доме, во дворе которого я общался с ребятами из нашего посольства; особенно я любил играть с кошкой по имени Kedine, а также забираться на отцовский мотоцикл, который был выше меня по росту, а мама говорила, что он был американский и назывался «Харлей-Дэвидсон».

В городе Стамбуле мне показали памятник генералу на коне, сказав, что всадник – это «отец всех турок»[15].

Почему-то запомнились два малозначащих случая, характеризующих местные нравы. Действие первого эпизода разворачивалось в приморском парке (или сквере), откуда я мог подолгу наблюдать за водными просторами вплоть до горизонта. Я подыскал удобное местечко вроде каменного кресла и думал, что раз я никому не мешаю, то и мне не будут мешать…  Но нет! Нашёлся-таки мелкий хулиган из местных, который решил подпортить жизнь чужаку-firеngi (европейцу), для чего он избрал «оружие пролетариата», то есть обычный булыжник. Им он запустил в меня, неготового к опасности. Травму пришлось долго лечить, но когда она зажила, меня снова потянуло на излюбленное место… Далее всё повторилось как в дурном анекдоте: парк, укромный уголок, юный маньяк с камнем, травма, лечение... но, к счастью, удалось прервать хронический беспредел и зажить нормальной жизнью.

Второй эпизод оказался не столь кровожаден. Родители купили мне две черкески – белую и тёмную с газырями на груди и с поясом, на котором висели красивые, но деревянные (или лучше – деревянные, но красивые) шашка и кинжал. А пропо[16], в Турции до сей поры любят красоваться в «абрекских» («абрагских») нарядах народов Кавказа, но уже с настоящим холодным (и иным) оружием.

И вот меня в этом полном снаряжении вызвался сфотографировать один из турецкой обслуги посольства, который подключил к данному процессу своего сына (младше меня), нарядив его в … мою черкеску и папаху, – мне же достался только башлык. Правда, шашку мне всё-таки любезно оставили…

Мне было обидно и досадно как за одну из черкесок, так и за всё «холодное» оружие, которое надо было делить с неведомым аборигеном…

Потом уже после возвращения в Союз уфимские родственники диву давались тому, что я любил покрасоваться в «турецких доспехах» и кавказской амуниции, гоняясь за своими двоюродными братьями и крича им: «Ben sizi öldürürüm!» – «Я вас убью!» (дословно: «Заставлю умереть!»).

Завершить данный очерк мне хочется наблюдением о полезности дву-, три- и вообще многоязычия, к которым мы приобщились в этой стране. В нашей семье говорили по-русски, по-тюркски (прежде всего по-турецки) и по-французски (мужчины реже, а мать – чаще). В дальнейшем моя специальность – лингвистика побудила меня поближе познакомиться с западноевропейскими языками (при сдаче кандидатских минимумов по английскому, немецкому и французскому языкам), прослушать курс лекций по латыни и самостоятельно одолеть язык эсперанто.

Русских туристов в Турции, возможно, забавляет совпадение  форм слов durak – «стоянка (транспорта)» от глагола dur – «стой» и bardak – «стакан (чая)» со славянским внешними аналогами дурак – «неумный мужчина» и от диалектного ударенный и нелитературного бардак – «неразбериха, беспорядок» (от барда – «отходы винокурения; корм скоту»). Однако это обычное явление при контактах разносистемных языков.

 

Очерк IV: Мы в школе учились “бездевственно(й)».

«Сокровище такое существует,

Которому не страшны воры.

Украсть его нельзя. Всегда

Несёт оно с собой несказанное счастье.

Хоть тратишь ты его и раздаёшь другим.

А всё ж оно растёт… Его зовут Наукой!

Бхартрихари, древнеиндийский

поэт-мыслитель (VII век н. э.)

 

Меня мои родители отдали в школу, после того как мне исполнилось 9 лет. К этому времени я многое воспринимал вполне осмысленно. На моих глазах старое уходило в прошлое, а новое с трудом становилось повседневным. Так, вместо непривычных ещё понятий такси, таксист повсеместно не вызывали вопросов термины извоз, извозчик. Последние чётко различали свои «экипажи»: зимой кошовки, летом пролётки.

Я считаю, что большой заслуги достойна отечественная школа и особенно те её адепты, которые учили молодёжь мыслить.

_______________

От нашего дома до школы было идти всего три с половиной квартала, то есть надо было пересечь овраг с ручьём, ушедшим под землю.

А раньше, до школы, мы с мальчишками «не нашей улицы» перекидывались друг в друга округлыми гладкими камушками-гальками и пели обидные для них частушки:

«Как казанские ребята захотели молока – они сели под корову, а попали под быка!..» Нам отвечали той же монетою, только заменив адресность на успенских ребят.

Мы любили ходить в школу, занятия я, как и многие, не пропускал, да ещё в большую перемену нас бесплатно кормили половиной французской булки (позже она стала «городской») и давали по стакану киселю.

Учился я легко и охотно, потому что был начитан, без проблем отвечал на уроках, писал диктанты и сочинения уже «по-взрослому» правильно, то есть без ошибок. Всё это в совокупности с простительным детским честолюбием привело к тому, что я, не слишком напрягаясь, завершил IV–IX классы средней школы с ежегодными Похвальными грамотами «За отличные успехи и примерное поведение» (1940–1945 гг.).

С I по IV класс с нами занималась только одна преподавательница и в то же время классная руководительница с красивым отчеством А(н)дриановна. В последующих классах нас передали на попечение учителей-предметников.

Надо всем же сонмом преподавателей и учащихся властно довлел непререкаемый авторитет единственного на все классы представителя мужественной половины человечества, которого мы звали либо по отчеству («Арсеньич»), либо по ведомому предмету («Географ»). До войны в школах, да и в вузах, не было принято пользоваться конспектами (и тем более – «шпорами»), поэтому мы слушали монологи нашего кумира как заворожённые. А он так вдохновенно провозглашал звучные и неведомые нам имена антарктических вулканов Эребус и Террор, как живой свидетель «выдавал» нам секреты австралийских золотоносных месторождений Калгурли и Кулгарди, что мы готовы были поверить: он только что сам прибыл оттуда!

Позднее я на собственном опыте познал, чего можно добиться с помощью обычной любознательности…

К концу обучения наш класс стал шумным и недисциплинированным. В нём верховодили отпетые сорвиголовы, за которыми плелись пассивные тихони. Тогдашние впечатления об этом я изложил в стихотворной зарисовке:

Десятый «Б» стоит у входа,

Печально смотрят из дверей,

Измучены учёбой года

Все 26 «богатырей»[17].

Но всему есть предел, и класс за очередную «шалость» (в полном составе сбежали с уроков на просмотр трофейного германского фильма «Девушка моей мечты» с венгерской кинозвездой Марикой Рёкк в главной роли) был исключён из школы. Мы приходили на занятия, а учителя отказывались с нами заниматься.

Так продолжалось с неделю, а потом мы вспомнили: ведь с нами учится (правда, вечно прогуливая) Марк Тройнин – внук Л. А. Галановой, Героя Труда, имя которой носит наша школа! И вот Лидия Андреевна заявила: «Или моего внука со всем его классом реабилитируют, либо я снимаю своё имя с Вашей шарашкиной конторы!» Нас в очередной раз простили, и мы стали готовиться к финальным испытаниям. Школьный озын колак – «длинное ухо» (то есть «молва, слухи») считал, что на золотую медаль должен идти я, причём «железно» (потом стали говорить «железобетонно», «сто пудов» и под.). За сочинение я ожидаемо получил «пять», а это был главный залог успеха – без «пятерки» по литературе нельзя было и мечтать о какой бы то ни было медали. В разгар выпускных экзаменов дополнительную остроту ситуации придало неожиданное выступление в печати на страницах официоза БАССР газеты «Красная Башкирия» от 26 мая 1946 года министра просвещения республики С. Р. Алибаева со статьёй «Первые итоги», где в частности говорилось: «Десятиклассник Т. Гарипов выбрал тему, которая многим казалась трудной – «Особенности драматургии Чехова и Горького». По глубине анализа, серьёзности эта работа – одна из лучших. Видна начитанность, прекрасная память и умение анализировать. Работа с точки зрения грамматики, стиля выполнена безукоризненно. В школе Гарипова прозвали “нашим алмазом”»[18]. Но в итоге я получил лишь серебряную медаль – очевидно, не попав в «разнорядку».

____________

С начала войны в 1941 году ряд учебных заведений Уфы был переоборудован под военные госпитали, а учащихся-мальчиков собрали в мужские школы. Я окончил ту из них, которая ныне носит имя Аксаковской гимназии № 11. Говорили, что в 1944–1945 годах 16–17-летних юношей освободили от призыва в армию по личному указанию верховного главнокомандующего.

 

Очерк V: Гариповы с их свойственниками[19] в годы Великой Отечественной войны.

 

Объявление войны было услышано уфимцами в 12 часов дня местного времени 22 июня 1941 года. Это был выходной день шестидневки, когда М. Г. Гарипов, мой брат и я направились было в Парк имени И. С. Якутова для пешей прогулки и катания на лодке по бывшему Солдатскому озеру. Всё это пришлось отменить и начать переходить на новый, прифронтовой уклад жизни. Международная обстановка была столь напряжённой, что тревога за будущее страны и каждого её жителя доходила до нас, детей, почти независимо от возраста. Я рано начал читать «взрослые» газеты, состоял в переписке с редакцией «Пионерской правды» по поводу своего участия во Всесоюзной военно-исторической игре «Три великих полководца» (по имени Александр: Македонский, Невский и Суворов). Был отмечен «Грамотой за активное в ней участие» от 21 декабря 1943 года.

Волнующих событий было много и в канун войны. Позднее я подсчитал, что, пока мы учились в школе, Красная армия провела целый ряд военных кампаний возле границ страны: бои по линии КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги); отбила атаки японцев в 1938 году у дальневосточного озера Хасан; в 1939 году разгромила японские же войска при монгольской реке Халхин-гол; в 1939–1940 годах участвовала в советско-финляндской войне и под.

Центральное радио ежедневно, начиная с 1930-х годов, транслировало песню: «Если завтра война, если враг нападёт, если тёмная сила нагрянет, – как один человек весь советский народ на защиту страны своей встанет! На земле, в небесах и на море наш напев и могуч, и суров: если завтра война, если завтра в поход, – будь сегодня к походу готов!»

______________

По данным Башкирской энциклопедии (том 2, 2006 г.), в 1941–1945 годах военную службу в Вооружённых Силах СССР несли более 700 тысяч человек из Башкирской АССР. Их безвозвратные потери составили более 322 тысяч человек или 46 % личного состава. Среди них в первые дни войны без вести пропал Хасан Гарипович Гарипов, младший брат Магсума Гариповича Гарипова. Письменные обращения в швейцарский Международный Красный Крест «с просьбой помочь в установлении судьбы» Х. Г. Гарипова и ряда иных военнослужащих не возымели успеха.

Инвалидами войны вернулись с фронтов Шайхыл Гарипович Гарипов, а также родственники со стороны женской линии Михаил Л. Городинский (Москва), Гилим и Ханиф Кутлуяровы (Уфа).

Героем Советского Союза за форсирование Днепра стал наш свояк Ахмет Закирович Закиров, уроженец деревни Кашкалёво Бураевского района Башкирии. Двумя орденами – Ленина и «Знак Почёта» был награждён Магсум Гарипович Гарипов (Уфа) – «за самоотверженный труд по обеспечению нужд фронта в тылу».

Патриотизм даже у ребят был неподдельный, в частности, он был присущ и нам с братом. Поэтому неудивительно, что уже в первые дни войны мы вдвоём сделали попытку «убежать на фронт», чтобы стать там «сыновьями полка». Нам даже удалось сесть на поезд, идущий в западном направлении. Однако смогли мы доехать лишь до станции города Куйбышев, где нас ссадили с поезда (по запросу родителей) и вернули в Уфу. Мне шёл тогда 13-й год, а брату – 12-й.

О школьниках времён Великой Отечественной войны, их участии в помощи фронту как в городе (разгрузка дров на железнодорожных складах), так и на селе (сбор урожаев картофеля и капусты) я поведал в своей корреспонденции «Вместо формы – телогрейка» в газете «Вечерняя Уфа» от 27 сентября 2008 года.

И действительно – наша школа в годы войны почти не обогревалась, мы с братом не снимали телогреек в помещениях целый день.

И ещё о патриотизме. Любимым кинофильмом целого ряда поколений советских людей стал «Чапаев» (с 1934 года). Я помню ребят, подходивших специально к концу сеанса, когда билетёры открывали входные двери кинозалов и можно было ещё и ещё раз с волнением смотреть, как Василий Иванович борется с волной реки Урал возле города Лбищенска, восклицая: «Врёшь, не возьмёшь!» – кое-кто из ребят по-детски надеялся: «А вдруг он выплывет?!..»

Чувства советских людей в отношении своих земляков, не вернувшихся с фронтов, выразил поэт-фронтовик Александр Твардовский:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, –

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

 

 

Очерк VI – Неутомимое имя

 

На протяжении сознательной части своей жизни я считал и считаю себя убеждённым атеистом. В то же время допускаю и существование определённых поворотов судьбы, не всегда совпадающих с вожделениями индивидов. Так, в советскую эпоху считалось непреложным давать городским детям пить «рыбий жир» как залог перманентного здоровья, хотя сельские ребята (как правило не пившие этот напиток) часто выглядели не хуже благодаря одному лишь чистому воздуху. Наблюдалось массовое увлечение «физ-культ-зарядкой» (в том числе и по радио); участие же в спортивных состязаниях оставалось уделом немногих. К примеру, у меня после непрерывных занятий в течение восьми лет по учебно-научным программам МГУ и его аспирантуры, а также докторантуры в БашГУ и Институте языкознания АН СССР, занявшей дополнительно ещё более двух лет, не оставалось времени даже на элементарный отдых. Осталось в детстве и юности увлечение коллекционированием почтовых марок (филателия), художественных и видовых открыток (филокартия), собиранию тематических значков (фалеристика), монет (нумизматика), звукозаписей (филофония) и, особенно, книг изящной словесности и альбомов репродукций (библиофилия). Достаточно упомянуть, что собрания сочинений классиков мировой, русской, западноевропейской и национальной литератур насчитывает в нашей семье несколько тысяч волюмов, размещённых на многих книжных полках.

В дальнейшем большая часть научных работ была передана мной (как правило – безвозмездно) в книгохранилища ИИЯЛ БФАН СССР, МГОПУ и ВЭГУ, а также подарена моим ученикам и ученицам – всего под моим руководством защитилось 30 кандидатов наук, пятеро из которых сами стали докторами наук и профессорами.

Особенно ценный дар – Пушкиниана на 200 названий и редкие патефонные пластинки с записями цыганских песен и романсов в исполнении довоенного певца-эмигранта Петра Лещенко – был передан УГАИ, а также отдельным знакомцам-собирателям.

________________

Моя научная работа довольно полно отражена в ежегодно издававшихся «Итогах деятельности Отделения гуманитарных наук АН РБ». Поэтому я лишь пунктирно обозначу векторы проведённых исследований.

Традиционная лингвистика квалитативна. Она отвечает на вопрос «как?», не любит вопрос «сколько?», и поэтому изучает, как правило, лишь один язык.

Мне больше по душе квантитативность – «количественность». Едва ли не впервые в Башкирии я разработал жанр многоязычных словарей: «Англо-Башкирско-Русско-Татарский» (6000 слов, 1997); «Семиязычный словарь: «Русско-башкирско-татарско-турецко-арабско-персидско-венгерский» (1998).

Вместо традиционных «Учёных записок» и «Трудов вузов» начал культивировать издание таких тематических моносборников, как: «Baškirica», «Ориенталика», «Тюркологика», «Эпистолярика», «Этимологика» и др.

Издал 2 монографии: «Башкирское именное словообразование» (Уфа: БФАН СССР, 1959) и «Кыпчакские языки Урало-Поволжья» (Москва: Наука, 1979).

Автор-составитель книг «Башкирская лексика», «Языковые контакты в Башкирии», «Башкирский диалектологический сборник», «Филологи шутят» и др.

Всего насчитывается до 1000 публикаций, отдельных изданий, препринтов, словников, глоссариев, статей, сепаратов-оттисков (на 14 языках).

Т. М. Гарипов был включён в число 250 «выдающихся языковедов мира» (2008) и в «Кто есть кто в современной русистике» (Хельсинки, 1994).

На прохождение конкурсов для присвоения мне учёных званий «доцент» и «профессор» понадобилось несколько лет, так что высвободить «чуточку» свободного времени во второй половине дня удалось лишь к 42 годам жизни. Тем не менее я отважился приступить к более активным занятиям спортом, среди которых я отдавал предпочтение сфере подвижных и интеллектуальных игр. Наряду с этим принимал участие в международных, всесоюзных и республиканских конкурсах и викторинах по гуманитарным, историческим и энциклопедическим направлениям. Этому способствовал и ряд личных постижений в области выполнения мной разрядных нормативов: первых по бадминтону и шахматам, вторых по лёгкой атлетике (кросс) и настольному теннису, третьих по волейболу.

Бадминтон – азиатская по происхождению игра (из Индии, Малайзии), в Москве была впервые продемонстрирована на «Всемирном фестивале молодёжи и студентов» 1957 года делегацией из Китайской Народной Республики. В Башкирии этот вид спорта культивируется с 1964 года. Спортивная пресса сообщает на этот счёт следующее:

«Талмас Гарипов стал первым чемпионом Уфы в командном зачёте 1965 года; он же первенствовал в 1966 году среди мужчин Башкирии и в миксте (смешанных парах). В последующие два с половиной десятилетия им завоёвано в республиканских и городских соревнованиях 198 призовых мест, из которых 103 было первых, 53 вторых и 42 третьих, то есть в среднем выигрывалось по 8 призов ежегодно (или по одному каждые полтора месяца), из них половину составили чемпионские победы, по четверти – «серебряные» и «бронзовые» успехи. В федеральном масштабе Гарипов входил в двадцатку сильнейших бадминтонистов Российского «Буревестника», что определилось после его участия в лично-командных первенствах Российского и Центрального Советов этого Добровольно-Спортивного Общества в Таганроге и Львове (1970 год). Ведомые им сборные команды Башкортостана и Уфы неоднократно становились чемпионами и призёрами Урала, выигрывали матчевые встречи у бадминтонистов республик Марий Эл, Татарстана и Чувашии; городов Ижевск, Омск, Пермь; заняли III место в своей подгруппе Всесоюзного Кубка космонавтов в Москве. Из руководившихся Т. М. Гариповым спортивных секций БГПИ, БГУ и Башкирского Областного Совета «Буревестник» впоследствии вышли рейтингованные 2 мастера спорта, 5 кандидатов в мастера (из которых брат и сестра Фэрит и Эльфия Асфандияровы стали победителями Кубка Башкортостана, а М. Назаров – абсолютным чемпионом Северного Кавказа на представительном межрегиональном турнире в городе Грозном (разумеется, до чеченских войн).

Успехи Т. М. Гарипова в настольном теннисе были осознанно скромными: он исповедовал преимущественно оборонительный стиль игры – старался отражать удары любой силы, для чего надо было отходить от стола назад до 3–5 метров. Знатоки называли это «уральской защитой», благодаря которой удавалось одолеть чересчур агрессивных игроков-нападающих.

Т. М. – значкист «Турист СССР» (путешествовал по 21 региону Евразии) и «Турист Литвы» (за прохождение вёсельно-шлюпочного маршрута по Игналинским озёрам вплоть до побережья Балтийского моря).

До выхода на пенсию принимал активное участие в ветеранских соревнованиях, имея статус «дедушки башкирского бадминтона».

Следует оговориться, что речь не идёт о профессиональном спорте – налицо чистой воды любительство сродни “hobby”.

Таким же хобби оказалось то, что в бытность свою в Москве я пристрастился вечерами к личному участию в сеансах одновременной игры по шахматам на 20, 30 и 40 с лишним досках, за которыми сидели мы – рядовые любители этой древней игры Востока («Шах мат» для арабов и персов значит «Царь умер»). Сеансёрами же против нас выступали «сверхчеловеки» – шестой и восьмой в истории шахмат Чемпионы мира М. Ботвинник и М. Таль; международные гроссмейстеры Е. Геллер, В. Корчной, А. Лилиенталь и другие «старшие мастера» (по Остапу Бендеру), которые часто наведывались в МГУ на Ленинских горах. Я до сих пор лично горжусь победами над «второй доской» мира Д. Бронштейном (28.10.1952), национальным польским мастером А. Боровски (27.11.1952), мирным исходом с «Королём ничьих» – Сало (Саломоном Михайловичем) Флором (8.02.1953), храню протоколы с автографами Великих…

Меня включили в сборную команду МГУ из 100 участников (на 50-ю доску). Возглавлял нашу команду седьмой в истории шахмат Чемпион мира  В. Смыслов, в то время как команду МВТУ (Московского Высшего Технического Училища) «просто» гроссмейстер А. Котов. Наша дружина одолела «технарей» с небольшим перевесом, я тоже победил своего соперника со счётом 1,5:0,5 в двух партиях белыми и чёрными, за что был удостоен I Всесоюзной категории.

Позднее, в 1956 году, я был приглашён в финал первенства Уфы, где мне удалось переиграть действовавшего тогда чемпиона республики Буторина и сыграть вничью с чемпионом столицы Башкирии В. Беркутовым.

В дальнейшем из-за большой загруженности научной работой я отошёл от активного участия в серьёзных турнирах, изредка уделяя время на любительские блиц-матчи и гандикапы с контролем от 5 минут на партию. Я здесь явно уступал чемпиону мира и гроссмейстеру ИКЧФ, международному мастеру И. Копылову, нашему студенту-дипломнику.

Своё же давнее пристрастие к сеансам одновременной игры я отчасти удовлетворял тем, что спорадически сам выступал как сеансёр на 20–30 досках в школах, спортлагерях вузов, домах отдыха и санаториях, причём всегда с позитивными результатами на уровне в среднем 90 % успеха.

________________

Мать вспоминала, что я рано начал откликаться на имена-вокативы[20] Тото и Тота; дети звали меня как в стихах Корнея Ивановича Чуковского (Николая Васильевича Корнейчукова) про «крокодилов Тотошу и Тотоню», которые «по-турецки говорили» и Тотика-бегемотика, который тоже говорил по-турецки, но знал ещё пять языков. Среди студентов-однокурсников в Москве я проходил то как Толя, то как Толька; профессор-тюрколог Э. В. Севортян полагал, что мне «больше подходит ударение» Толмас; некоторые взрослые логично использовали вежливо-полную форму Анатолий.

С фамилией тоже бывали метаморфозы. На всю жизнь запали в душу мне «отеческие» слова Петра Арсеньевича Романовского, первого русского чемпиона Советской России и… по совместительству тренера студенческой сборной команды МГУ: «Ах, Гарипов, Гарипов! Когда же ты повзрослеешь хотя бы до ничьей со мной!» (Это говорилось всякий раз, когда он ставил мне что ни шах, то мат!)

В ходе армейских сборов для офицеров запаса меня, капитана, выкликали из строя фамилией «Горюнов!» (по аналогии со станковым пулемётом системы Горюнова).

Однако я никогда не слышал в свой адрес: «Толян!» – вероятно потому, что и сам не употреблял вульгарных форм Вован, Димон, Колян и им подобных.

____________

Когда тюрки устают, они говорят: аяғым талды – «ноги мои устали», беләк талдырыу – «руку натрудить», күҙ талды – «глаза утомились», йокоға талыу – «погрузиться в сон», талсығыу – «уставать», талыу – «утомляться». Сравните также: Уф, арыным – «Ох, устал(а)».

Однако достаточно к основе слова присоединить отрицательную морфему -маç/-мәç, как негатив тут же чудесным образом превращается в позитив: арыклы ат арымаç – «конь с запасом кормов не устаёт», арымаç-талмаç – «неустанный, неутомимый»; Коркмазов (кавказская фамилия «Бесстрашнов») и под.

Одна из наиболее корректных этимологий антропонимического бинома[21] Т. Гарипова принадлежит переводчице беллетристики, госпоже Гузэль-ханум Яныбаевне Хамматовой:

Йәне талмаç, аңы талмаç, тәне талмаç – онотолмаç беҙҙең Талмас!

 «Душа его не устанет, разум его не утомится, тело его не изнурится –незабываем наш Талмас!»

 

 

Вместо заключения

 

Всякий, кто хотел бы поделиться своими воспоминаниями с окружающими, естественно стремится к наивящей правдивости, а также достоверности в датах и пространственных местоуказаниях.

Возможно, главное достоинство реминисценций – это не задеть чувства окружающих (как у врачей: «Не навреди!»). Недаром древние провозгласили: De mortuis aut bene, aut nihil – «О мёртвых либо хорошо (говорить), либо ничего (не говорить)». Этот принцип стоило бы распространить на всё человечество…

 

Приложение

 

В 2008 году я перевëл на русский язык с латыни Международный гимн студентов «Gaudeamus», и это с одобрением отметили в ряде российских вузов, а центральная газета «Комсомольская правда» вышла со слоганом “Благодаря уфимскому профессору «Гаудеамус» можно петь и понимать по-русски!”.

Вот этот перевод на 35 строк:

Будем радоваться мы,

Пока молодые!

После юности пройдут,

После старости уйдут

Годы золотые. (2 раза)

 

Где, которые до нас

Жили в этом мире?

Отправляйтесь в небеса

Либо в адские врата –

Там ваши кумиры. (2 раза)

 

Жизнь наша коротка,

Скоро она кончится;

Хоть никто не уцелеет

И нас всех не пожалеют,

Уходить не хочется. (2 раза)

 

Виват Академия,

Виват профессура!

Сад науки насаждайте

И все вместе процветайте

Для родной культуры. (2 раза)

 

Слава нашим девушкам,

Стройным и красивым!

Слава также женщинам,

Нежностью отмеченным,

Добрым и счастливым! (2 раза)

 

Слава и Республике,

 И еë правителям!

Любящий науку город,

Безусловно, всем нам дорог,

Мир ученья чтителям! (2 раза)

 

Так исчезнет пусть печаль

И с ней горе сгинет,

К чëрту все враги студентов!

Не дождëтся комплиментов,

Кто косой взгляд кинет! (2 раза)

 

 

^[1] В Башкирии при знакомстве могли спросить: «Ҡайhы район?» – «Из какого района?» Когда я отвечал: «Мин Мәçкәүҙән»  – «Я из Москвы», вопрошавшие “уточняли”: «Ә, Мәçкәү ауылы Дүртөйлө районынанмы?»  – «А, из села Москово Дюртюлинского района что ли?»  Или «Мәçкәү Учалы районынанмы?» –  «Из Москово Учалинского района?»

Согласно БАШКИРСКОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИИ (Уфа, 2008, том IV, стр. 262–263) в республике бытуют два написания Мәскәү и Мәçкәү при едином термине ауыл (из древнетюркского ағыл –  «огороженное место, табор»). По-русски принято одно название Москово при двух толкованиях: Москово –  село с населением около 1800 человек в Дюртюлинском районе и Москово – деревня с населением до 500 человек в Учалинском районе.

Итак, если башкирский ауыл соответствует русским и «деревне» и «селу», то в русском языке они исторически противопоставлены: в селе должна быть церковь, в деревне же – не всегда…

^[2] Ориенталистика (от лат. orientalis – «восточный») – востоковедение.

[3] Оним (от др.-греч. ὄνυμα – «имя, название») – то же, что и имя собственное.

[4] Филогенез (др.-греч. φῦλον, phylon — «племя, раса» и др.-греч. γενετικός, genetikos — «имеющий отношение к рождению») – историческое развитие.

[5] Вокоид – гласный звук.

[6] От латинского optio – «выбор».

[7] Вот их неполный перечень в хронологической последовательности: гриф Минвуза РФ на книгу Т. М. Гарипова «Семиречие Башкортостана»: Семиязычный словарь (Русско-башкирско-татарско-турецко-арабско-персидско-венгерский); членство во Всесоюзном научном совете «Язык и Нация» при Отделении литературы и языка АН СССР {в научном быту ОЛЯ”}; член Советского комитета тюркологов в Москве (ныне – член Российского комитета тюркологов); член Научно-методологического совета по высшему филологическому образованию Минвуза РСФСР; заместитель председателя Учёной комиссии по национальной филологии Минпроса СССР; член Президиума Всесоюзной ассоциации востоковедов; выигрыши  конкурсных индивидуальных и коллективных грантов РГНФ {Российского государственного научного фонда}; Госконтракт № 14.740.0772 «Этноязыковая специфика Урала» [выигран у МГУ]; заместитель председателя Учебно-методической комиссии по родному языку при Минобразования Российской Федерации; член Редколлегии ВАКовского журнала «Российская тюркология» (Москва – Казань); Свидетельство № 08–06004 о Регистрации Гарипова Т. М. в Федеральном реестре экспертов научно-технической сферы (Москва, 2014–2017) и др.

[8] От итальянского fata morgana – «Фея Моргана».

[9] От французского fantome – «призрак» и греческого phantasma – «видение».

[10] От французского fetiche – «идол, талисман».

[11] Полную версию того памятного дня я опубликовал в республиканской газете «Советская Башкирия», а научную значимость XXV МКВ охарактеризовал в журнале «Научные доклады высшей школы».

 

[12] Для удобства изложения и восприятия текста первое и третье лица от автора могут перемежаться – Т. Г.

[13] За – предлог в значении «по причине, вследствие чего-нибудь» (Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1960. – Стр. 191.).

[14] Такое непривычное ударение присуще вполне интеллигентной русской разговорной речи в Казани, – как и в соседних Чебоксарах довелось услышать: «Гостиница Чувашия» – Т. Г.

[15] Временная ремарка: спустя 60 лет, будучи участником Международного конгресса тюркологов в Стамбуле, я вновь повстречался с Мустафой Кемаль-паша Ататюрком на том же коне, но на сей раз их изрядно потеснили и заслонили модерные высотки.

^[16] A propos – «кстати, между прочим» (в функции вводного слова из французского языка).

^[17]Филологи шутят: научно-популярное издание. – Уфа: «Восточный университет», 2002. С. 25.

^[18] Полвека в науке и просвещении. Публикации Т. М. Гарипова и о нём. – Уфа, 2003. С. 8.

[19] Свойственник, свояк – родственник не по крови, а по браку – то есть по женской линии.

[20] Вокативы – обращения.

[21] Гарипов Т. М., Капишева Т. Ю., Попова Е. В. (Уфа). Относительно биномов в языкознании (к постановке проблемы). – В печати (2021).