ПАЧА-МАМА
Итак, мы в Перу! Первый день посвятили знакомству с Лимой. Конкистадоры основали этот город в 1535 году как опорный пункт для колонизации империи Инков (правильнее – Инка). Со временем он превратился в столицу всех испанских владений в Америке. К сожалению, старых, с многовековой историей построек в городе сохранилось мало: большая часть разрушена мощными землетрясениями 1687 и 1746 годов.
Если честно, город не впечатлил. Единым архитектурным комплексом смотрится лишь центральная часть с Плаза де Армас – Площадью Оружия. Что любопытно, площади с таким названием имеются чуть ли не в каждом городе Латинской Америки. Именно её обрамляют самые красивые здания. На северной стороне с готическим изяществом возвышается президентский дворец. (К торжественной и красочной церемонии смены почетного караула в 11часов 45 мин. мы, к сожалению, не успели). На восточной – старейший кафедральный собор Санто-Доминго (построен в 1564 году). Именно здесь, в небольшой часовне, захоронены останки завоевателя империи инков – Франциско Писарро.
Справа, через дорогу от дворца президента, внушительное здание Союза писателей Перу. Каково! Похоже, руководители государства понимают, что без нравственной основы немыслимо хозяйственное процветание страны. (Позже, гуляя по городу, мы убедились, что и книжных магазинов в Лиме не меньше, чем у нас аптек).
Пача-Мама (кечуа) – Земля-Мать. Одно из главных божеств в мифологии инков. Главный среди них Виракоча (Морская пена) – Творец Вселенной. От него и его жены Мама-Коча (Мать-Воды) произошли сын Инти (Солнце) и дочь Мама-Кильа (Луна), давшие в XV веке начало верховной, наследственной касте инкской империи.
Сапа-Инка (верховный правитель) считался прямым потомком и наследником Инти. Династия Инка создала на тихоокеанском побережье Южной Америки могущественную империю, коммунистическую по принципу общественного устройства.
За ним, чуть дальше, через дорогу, – бело-жёлтый монастырь Сан-Франциско, построенный в мавританском стиле. Здесь служат Богу и молятся о спасении душ грешников тридцать пять монахов. Главная достопримечательность монастыря – катакомбы. До того как в городе открыли кладбище, в них успели похоронить 75 тысяч умерших от эпидемий. Их костями заполнены глубокие, выложенные кирпичом цилиндрические углубления – могильники.
В современной части города самое высокое сооружение – министерство юстиции (помпезная громадина с мощными мраморными колоннами). Большинство же строений из соображений сейсмоустойчивости невысокие, малоэтажные.
Стили смешанные, а цветовая палитра самых невероятных сочетаний: от жёлтого с фиолетовым, до зелёного с оранжевым. Фасады большинства домов опоясаны длинными, украшенными ажурной резьбой, балконами из мореного дерева. Парков и скверов мало. Дороги в городе изобилуют «лежачими полицейскими». Несмотря на это, стиль езды здесь еще более лихой, нежели в Мексике. Потрясает половодье такси – они составляют не менее 70% от общего числа автомобилей! Стоит остановиться у дороги, как возле тебя стоит пара-тройка машин. Для горожан победней – юркие мототакси.
На каждом углу по два-три чистильщика обуви. Перуанцы сумели превратить это действо в «сапожную церемонию», сопоставимую по удовольствию и изысканности с чайной у японцев. Пока чистильщик доводит до ослепительного блеска туфли, клиент и пару газет прочтёт и с друзьями по телефону пообщается.
Знакомясь с историческим центром города, дошли до площади Плаза де Сан Мартин с великолепной конной статуей в центре. Место оказалось до того уютным и приятным, что позволили себе посидеть с полчасика в тени ветвистых деревьев, лакомясь заодно фруктовым мороженным.
Береговая линия застроена виллами местной элиты и обрывается в размытый сизым маревом Тихий океан неприступной скалистой стеной высотой не менее пятидесяти метров. Попасть на узкие галечные пляжи можно только по двум оборудованным лестницами спускам, отстоящим друг от друга на расстоянии не менее двух километров.
Хозяин хостела, у которого мы остановились, предупреждал, что на улицах полно карманников, но на нас подзаработали не они, а фальшивомонетчики. При покупке у уличного торговца географической карты Перу, я получил сдачу со ста долларов (меньше у нас в тот момент не оказалось) отксерокопированными банкнотами. Когда в одном из магазинов стал рассчитываться ими, кассирша со словами «фальшо, фальшо!», невзирая на мои протесты, принялась решительно кромсать их ножницами.
Но вскоре подмоченная репутация Лимы была восстановлена при необычных обстоятельствах. Вид одного резного балкона до того поразил меня, что мне захотелось непременно сфотографировать его. И (о ужас!) обнаруживаю, что фотоаппарата нет. Лихорадочно вспоминаю: «Пятнадцать минут назад я снимал им скульптуру закованного в латы конкистадора. После этого мы прошли два квартала и заходили в два магазина. «Ну, – думаю, – в одном из них и срезали!»
Найти аппарат шансов практически не было, но Эмиль сумел убедить меня вернуться. Зашли в один – бесполезно. Во втором же продавщица с очаровательной улыбкой протянула мне… «Canon». В порыве признательности я высыпал ей горсть монет, но и они оказались «фальшо».
Ужинали в кафе под открытым небом. Удивило то, как много едят перуанцы. Недаром они вместо «приятного аппетита» – он, похоже, их никогда не покидает – желают друг другу «приятного приёма пищи». Ещё больше удивило то, что за многими столиками велись шахматные баталии! Присмотрелись – уровень игры вполне приличный. Вот это да! Горожане за ужином играют в шахматы, а писатели проводят творческие встречи в старинном особняке рядом с президентским дворцом!
В хостел возвращались через парк имени Кеннеди. Остывающий диск солнца коснулся на горизонте плеча горы и крутым желтком скатился по нему в провал. Стемнело быстро, практически без сумерек. В центре парка нас ожидал сюрприз, живо напомнивший картину из далёкого детства: на краю амфитеатра играл оркестр, на круглой площадке танцевали разновозрастные пары, а человек триста, расположившись на скамейках, с упоением распевали народные песни. Всё это протекало столь естественно, что и нам захотелось присоединиться к ним. Царящая здесь тёплая, сердечная атмосфера, объединяющая этих, судя по всему мало знакомых людей в единую общность, трогала до глубины души.
На следующий день лишь только солнечный луч поцеловал кресты на храмах, и те в ответ благодарно засияли, мы выехали в Паракас – крохотный городок на полуострове, вонзивший в Тихий океан свой острый коготок. Из него нас обещали доставить на заповедные острова Балестас.
Дорога пролегала по бесплодной холмистой местности, покрытой щебнем – сходство с Синайским полуостровом полное! Кое-где вдоль дороги тянулись ряды лачужек, напоминающих наши карликовые садовые домики конца шестидесятых годов, но только не дощаные, а из шлакоблоков. Вокруг каждого ограда из какого-то крупноячеистого материала, навешанного на столбики. Людей не видно, насаждений тоже. Подобные «поселения» мы встречали впоследствии не раз и недоумевали – к чему эти жалкие «строения» на бесплодном песке. Разгадка оказалась банальной – ради денег.
Панамериканскую автомагистраль – гордость обеих континентов – собираются расширять, и состоятельные перуанцы заблаговременно скупили прилегающую к дороге землю, а этими «постройками» имитируют её освоение. Когда начнётся расширение трассы, они получат от генподрядчика приличную компенсацию за землю и снос строений.
Паракас – городок необычный: кварталы состоят из приставленных друг к другу кубиков, накрытых общей бетонной крышей, почти сплошь заваленной разнообразным хламом. Во дворах (над ними эта обширная крыша всё же имеет разрывы) бардак ещё хлеще. Удручающее впечатление усиливают торчащие из стен прутья ржавой арматуры. По всей видимости, хозяева домов планируют в дальнейшем надстраивать вторые этажи. Но главная причина, побуждающая имитировать незавершённость строительства, в том, что налог на недвижимость в Перу платят только за построенные объекты.
К островам Балестас, где находятся лежбища морских львов, нас доставил быстроходный катер, словно кузнечик, прыгавший по гребням бирюзовых волн.
При выходе из овальной бухты «проскакали» мимо крупной военно-морской базы. Примыкавшая к ней овальная бухта была забита эсминцами, грозно ощерившимися стволами пушек и кассетами торпед. На выходе торчала рубка подводной лодки.
Выйдя в открытый океан, увидели на высоком покатом каменистом берегу борозды. Когда отплыли подальше, поняли, что это стилизованное изображение кактуса, занимающего площадь не менее двух гектаров. Моторист утверждает, что оно красуется здесь ещё с доинкских времён, и в старину служил для мореплавателей своеобразным маяком.
Острова – покатые, буро-коричневые бугры, каменные внутренности которых изъедены глубокими гротами и нишами, встретили нас невообразимым рёвом, издаваемым развалившимися на камнях сотнями морских львов и львиц. Между их коричневых лоснящихся туш ползали чёрными комочками недавно народившиеся малыши.
Когда подплыли совсем близко, с высоко нависавшего карниза скатилось несколько увесистых камней, не причинивших, к счастью, детёнышам (мамашам и папашам тем более) вреда. Один из валунов упал в воду, обдав нас зернистыми брызгами.
Вокруг хозяина самого обширного гарема – громадного льва, заметно выделявшегося крупной головой и густой гривой, нежилось не менее двух сотен самок, одетых в более светлые шубки. Справа и слева гаремы помельче. На особняком стоящей скале, похожей на клык доисторического чудища, распластался ещё один громила. Увы, он проиграл битву за право обладания львицами и теперь, стыдясь своего поражения, зализывал раны в одиночестве.
Пологие берега островов оккупированы обширными «полями» птичьих колоний. Пернатых там такое множество, что, когда они вдруг поднимаются в воздух, небо чернеет. Ветер доносит не только неумолчный гвалт от надсадных криков, но и нестерпимую вонь.
На уступах скалистого мыса замечаем несколько пингвинов. Общипанные, измятые – похоже, не климат им рядом с экватором.
На обратном пути зашли в живописную бухточку, защищённую от прибоя цепью скал. Здесь, в уютном кафе, полакомились севиче – национальным блюдом из сырой рыбы и морепродуктов, выдержанных минут десять в соке лайма. По вкусу оно напоминает дальневосточную талу, но поострее. Перекусив, зашли с Эмилем в воду и поплавали. Это вызвало изумлённые возгласы: из-за холодного перуанского течения местные жители здесь не купаются.
Каменистая пустыня, начиная от небольшого городка Ика, постепенно трансформируется в песчаную. И вот уже под чисто выметенным лучами солнца ультрамариновым сводом дыбятся волна за волной громадные барханы. Когда-то восхитившие меня в Арабских Эмиратах песчаные холмы были, как я уже упоминал, высотой не более семидесяти метров, а тут иные достигают двухсот тридцати! Удаляясь на юго-восток, они образуют полноценную горную систему с пиками, отрогами, перевалами, ущельями, седловинами.
Глядя на эти кручи, трудно поверить, что они из чистейшего, без единого камешка, песка. В царящем здесь безмолвии, кажется, слышишь, как шуршит, стекая по склонам, время. Человек на фоне этих песчаных громад и сам выглядит крохотной песчинкой.
Вдруг барханы слегка расступаются, и мы въезжаем в пальмовый оазис площадью не более одного квадратного километра с белыми хижинами и живописным водоёмом посередине, а вокруг… крутые «стены» из песка. Поражающая воображение картина! Удивительно, как эту деревушку до сих пор не замело тянущимися с гребней шлейфами песчинок. С точки зрения классической физики это труднообъяснимый факт.
В самом оазисе царили тишина и покой. Всё млело и купалось в ласковых объятиях светила. Слабый ветерок приятно холодил лицо. Я с завистью наблюдаю, как по склону самого высокого «отрога» несутся на досках сандбордисты. Один из них на вираже упал, вздыбив тучи песка. Но через несколько секунд он вновь мчится вниз.
ПЛАТО ПАМПА-ДЕ-НАСКА
Плато и город Наска ограждены от мира высокими горными цепями. Дорога через них представляет собой головокружительный серпантин, заставленный, подобно пасти хищного зверя, остроконечными зубьями скал. Сначала дорога долго взбирается на водораздельный гребень, а потом ещё дольше спускается по склонам глубоких ущелий.
Здесь часты камнепады, и рабочие вынуждены постоянно курсировать по автотрассе, освобождая проезд от упавших глыб. Восхитил образцово-опрятный вид дорожных пролетариев: все в новеньких касках, на ярко оранжевых комбинезонах ни единого пятнышка, на лицах белоснежные маски. Техника безопасности и культура производства на высочайшем уровне!
С водораздела нам открылось абсолютно ровное, как будто по нему прошёлся гигантский каток, плато Пампа-де-Наска. Его длина семьдесят, а ширина – три километра. Лётчики лишь только в 30-е годы XX века разглядели на его поверхности десятки гладких каменистых участков протяжённостью от двухсот метров до нескольких километров. Между ними на красноватой почве проступают, словно вычерченные гигантской рукой, желтовато-белые треугольники, трапеции, спирали; тянутся длинные прямые борозды, в определённых точках сходящиеся и вновь расходящиеся. От некоторых борозд отходят лучи покороче, что делает их похожими на оперение стрелы. Посреди этого кажущегося хаоса просматриваются чёткие рисунки гигантских птиц вперемежку с диковинными животными.
Но всю эту исполинскую картинную галерею можно лицезреть только с высоты птичьего полёта. Возникает вопрос: «Для чего это делали люди, не имеющие летательных аппаратов и даже не знавшие колеса?1 И почему ставка делалась на «небесных зрителей»?» Невольно напрашивается предположение, а не является ли это плато космодромом для инопланетных кораблей или летательных аппаратов более развитой неземной цивилизации.
1 Часть учёных полагает, что колесо всё же знали, но по верованиям инков считалось святотатством использовать в рабочих целях круг, являющийся воплощением божественного Солнца.
Как тут не вспомнить древнее предание индейцев, в котором говорится о существе, прибывшем с далёких звезд: «…И прилетела женщина по имени Орьяна. Ей суждено было стать праматерью земной расы. Она родила семьдесят земных детей, а затем вернулась к звездам». Добавьте к этому заключение английского антропологического журнала «Мэн», в котором говорится: «Анализ мышечных тканей сохранившихся мумий инков показал, что по составу крови представители верховной касты – инки – резко отличались от индейцев» (Может, не случайно инки считали себя детьми Солнца?). В наше время такой редчайший состав имеется лишь у трёх человек на планете. Всё это перекликается с бытующей в Мексике легендой о «Золотом кораблике».
Что любопытно, в 1986 году перуанский лётчик Эдуардо Гомес обнаружил в малоисследованной зоне Пампа Сан-Хосе изображения зверей, птиц и непонятных символов, сходных с наскинскими.
Немецкий математик, профессор, выдающаяся подвижница Мария Райхе в результате сорокалетних(!) исследований составила полное описание рисунков плато Наска. Для этого она пешком прошла по всем бороздам и нанесла их на карту. Ею было доказано, что они относятся к V–VI векам нашей эры. То есть фигуры существовали задолго до образования империи Инков.
Споры об их назначении не утихают до сих пор. Кто и зачем отважился на этот титанический труд, украсив каменный холст десятками фигур и линий, многие из которых трудно охватить взглядом даже с высоты птичьего полёта? Как им удалось не нарушить пропорций форм?
Кто-то из исследователей выдвинул теорию, что это гигантский астрономический календарь (интересно, как же им пользоваться, если люди не в состоянии видеть даже самый маленький рисунок?).
Наиболее распространённая версия состоит в том, что они предназначались для сбора энергопотоков в культовых целях и астральных полётов древних жрецов.
Сторонники другой, в общем-то, родственной, версии полагают, что эти рисунки имеют ритуальный характер и использовались в древности для религиозных церемоний или для факельных шествий вдоль контуров животных. Проходя по ним, человек проникал в сущность изображённого существа или в магический смысл фигуры.
Один из учёных обратил внимание на то, что рисунки выполнены одинарной линией, которая нигде не пересекается и не прерывается. Это навело его на мысль, что линии Наска являют собой электрическую схему: чтобы цепь работала, «провод» не должен ни пересекаться – иначе будет короткое замыкание, – ни прерываться – произойдёт разрыв цепи.
Кому-то по душе пришлась версия о том, что вырубленные в каменистой почве борозды – это разветвлённая оросительная система. Она логична, особенно если учесть, что осадками этот засушливый край не избалован.
Но мне больше импонирует гипотеза, связанная с предположением, что это взлётно-посадочные полосы и знаки для инопланетных кораблей. Если принять её за основу – выстраивается логичная цепочка, объясняющая многие загадки Южной Америки. Эту гипотезу подтверждают и раскопки города Караль, процветавшего здесь пять тысяч лет назад. В нём обнаружили следы, свидетельствующие о существовании в этом крае письменности, хорошо развитой металлургии, медицины.
Водой город Наска обеспечивают родники, бьющие высоко в горах. Она поступает в городские накопительные резервуары по рукотворным подземным каналам – акведукам диаметром около одного метра. Раз в год в октябре, в самое засушливое время, их прочищают профессиональные чистильщики. Чтобы иметь доступ в каналы, над ними вырыты воронки глубиной в четыре-пять метров со спиральными спусками, плотно облицованными валунами. Вся эта система водоснабжения бесперебойно работает уже 2000 лет! Что тут скажешь? Фантастика!
Сегодня в городе прохладно – всего лишь плюс 33 градуса (в январе – феврале постоянно за 40). Мы прошли на аэродром, где купили билет на пятиместный самолётик «Сессна» – с него будем разглядывать и фотографировать линии Наска. До вылета было ещё четыре часа (на более раннее время все билеты были уже распроданы). Чтобы потратить это время с пользой, заглянули во дворик старательской артели, заваленный кучами золотосодержащих пород. Несколько человек измельчали и промывали её комки в чанах. Затем порциями засыпали в глубокую миску с ртутью и тщательно перемешивали. В результате, каждая золотая песчинка, вплоть до мельчайшей, прилипали к капелькам ртути. Её сливали в мешочек из плотного шёлка и руками выжимали в чистую миску. Ртуть, просачиваясь сквозь матерчатое сито, капала на дно посудины, а несколько десятков миллиграммов жёлтого металла оставались мерцающим пятнышком на шёлке.
Мы попытались втолковать золотодобытчику, что испарения ртути вредны для здоровья, что работать надо хотя бы в маске, но он в ответ только широко улыбался.
Всего артель намывает за год полкилограмма золота. Сдают его государству по цене 30 долларов за грамм. Итого годовой заработок составляет не более 15 тысяч долларов на всех.
– Это ж совсем мало! – удивляется Эмиль.
Индеец замялся и достал из-за пазухи тряпицу. Аккуратно развернул: на стол звонко брякнулись чисто вымытые самородки.
– Вот это да! – не удержались, воскликнули мы. – Что же их-то не сдаёте? На лице индейца мелькнула ухмылка:
– А налоги?!
Возвращаясь на аэродром, завернули на кладбище, огороженное хлипким заборчиком. Сквозь щели увидели несколько раскопанных могил. Над каждой навес. В них сидят хорошо сохранившиеся мертвецы с длинными волосами. Один из них устрашающе скалится, демонстрируя жёлтые зубы. Жутковатая картина! Не дай бог разроют лет через пятьсот в научных целях и мою могилу и станут демонстрировать толпе любопытствующих пустой череп, облепленный клочьями седых волос. Эх! И мертвецам нет покоя в этом мире…
Покидая изрытый пантеон, заметили, что на город стремительно движется коричневый вал. Вскоре он накрыл нас: за несколько секунд всё погрузилось во мглу. Вихрастые смерчи, проносясь между домов, посыпали крыши и улицы мельчайшим песком. На зубах противно заскрипело. Мы натянули на головы рубашки и с ужасом наблюдали за буйством стихии. На наше счастье, бушевала она недолго: точно в назначенное время беленький одномоторный самолётик понёс нас в голубую бездну. В течение получаса мы азартно фотографировали распростёртые на плато стрелы-указатели, циклопические фигуры кондора, длинноносой колибри, зловещего тарантула, обезьяны со скрюченными пальцами и свёрнутым спиралью хвостом, а на склоне холма – силуэт то ли астронавта, то ли водолаза в скафандре.
Пилот заходил на каждую фигуру по два раза – чтобы видно было сидящим как справа, так и слева. Пролетая над очередным творением древних, он восторженно кричал:
– Смотрите, смотрите! Это лягушка! Рядом обезьяна!
При этом самолёт так стремительно нёсся к земле, что мы с трудом сдерживали подступавшее к горлу содержимое желудков. Казалось – столкновения не избежать, но в последний миг жизнерадостный летчик тянул штурвал на себя, и мы взмывали вверх, чтобы через несколько секунд под новые эмоциональные выкрики пикировать к следующему рисунку. Они мелькали с такой калейдоскопической быстротой, что не было никакой возможности прочувствовать, осмыслить увиденное – едва успевали щёлкать затворами фотоаппаратов.
Из самолёта вышли, шатаясь, словно пьяные. Расставаясь, долго трясли руку воздушного инквизитора – выражали переполнявшую нас благодарность за то, что оставил в живых.
Я немало повидал необычного во время странствий, но после посещения плато Наска особенно остро осознал, как мало знаем мы свою планету, как много ещё не разгаданных тайн хранит она и сколь ограничено, сковано разного рода штампами наше воображение.
АРЕКИПА
Раннее утро. Едем, постепенно набирая высоту, на юг по очередному пустынному и ровному, как стол, плато. Справа Тихий океан, слева безмолвными стражами стоят выветрившиеся останцы доисторических вулканов. Из-за них выглядывают высоченные конуса молодых, частью беловерхих. Вот впереди показался мощный горный узел, украшенный прожилками льда и снега. Смотрю на карту – высота большинства его пиков превышает 5000 метров!
Для нас уже очевидно: территория Перу между Тихим океаном и Андами1 – это безжизненное, безводное плоскогорье, покрытое лентами и блюдцами светлого ила, – всё, что осталось от высохших много веков назад рек и озёр. Пейзаж напоминает Гималаи и Сахару одновременно. Здесь всё застыло в скорбном ожидании милости небес: повезёт – упадет капля, и через полдня выстрелит травинка!
1В Южной Америке Кордильеры, тянущиеся по всему тихоокеанскому побережью американских континентов, обычно именуют Андами.
Наконец чёрная лента асфальта уткнулась в подножье поперечного отрога, и мы ныряем в чёрный зев тоннеля. Несколько минут тьмы, и перед нами открывается совершенно иной мир: цветущая, плодородная долина вся в изумрудных заплатках садов и маисовых, то бишь кукурузных, полей. На одних ростки только проклюнулись, на других уже топорщатся во все стороны туго налитые початки. Похоже, здешний климат позволяет выращивать урожай круглый год. Проезжаем несколько плантаций с лопоухими кактусами – они предназначены для нужд косметической промышленности.
А вон и ступенчатые кубики домов появились – въезжаем в город Арекипа. Он окружён высоченными вулканами во главе с неразлучной парочкой – заснувшим Чачани (6075 м) и действующим – Мисти (5822 м). Самой обширной котловины городу уже не хватает, и новые дома буквально вгрызаются в их склоны (Отчаянный народ – а если вулкан рванёт?!).
Среди городских построек особенно впечатлил автовокзал. Размером он с приличный аэропорт. И порядок такой же строгий: регистрация, досмотр, бирки на багаже. Для пассажиров каждого рейса отдельный холл с кожаными креслами, бесплатным чаем, подаваемым вышколенными официантками (Не перестаю восхищаться вниманием, уделяемым в Южной Америке пассажирским автоперевозкам!).
Исторический центр бережно сохраняется, и ни один новодел не нарушает многовековой гармонии колониальной эпохи. Удивило то, что магазины одного и того же профиля сгруппированы на одной улице. Например, есть улица только с обувными магазинами, другая – с винными, следующая – с продуктовыми. И что поразительно, я не заметил в них разницы ни в ассортименте, ни в ценах. Невольно возникает вопрос: для чего ж тогда такая сверхконцентрация? Мне кажется, что разнобой более удобен покупателю. Ведь здесь, чтобы купить пять разных видов товара надо обойти пять улиц.
Судя по тому, что внутри магазинов (так же, как в отелях и иных местах общего пользования) висят таблички с указанием места, где безопасней стоять во время землетрясения (зелёный квадрат с белыми полосками и латинской буквой «S» посередине), трясёт здесь частенько.
В Арекипе ещё раз убедился: книги у перуанцев в почёте – книжные магазины повсюду.
Оказавшись на окраине города, заглянули в хорошо сохранившийся дом помещика ХIХ века. Теперь в нём музей. Побродили по комнатам и саду с диковинными плодами. Должен признать, что в прежние времена состоятельные люди обустраивали свои жилища с большим вкусом и уютом.
На следующий день старенький микроавтобус повёз нас по ухабистой и пыльной гравийке вглубь Анд к каньону Колка, прославившемуся тем, что в нём обитают громадные кондоры.
Дорога проходила через столь величественные хребты, что на ум невольно приходили строки Чуковского: «А горы всё выше. А горы всё круче. А горы уходят под самые тучи…». На каменистых склонах ни травинки. На высоте 3200 метров наконец затопорщились первые кактусы. После подъёма ещё на 100 метров к ним прибавились пучки травы. По мере набора высоты она насыщалась зеленью и становилась гуще – горы исполняют роль ловушек влаги, содержащейся в проплывающих облаках: чем выше горы, тем обильнее облака и тем больше влаги.
А вон и пугливые викуньи, ближайшие родственники лам, пробежали. Напоминают наших грациозных косуль. Такой же светло-коричневый окрас с белым «зеркалом» под коротким задранным кверху хвостиком, только безрогие.
Перед перевалом въезжаем на территорию национального парка Пампа Каньауас. Здесь обитают все виды рода лам семейства верблюдовых Америки: альпака, викуньи, гуанако и собственно ламы.
Наиболее ценным видом считаются изящные викуньи. У них самая тонкая в мире шерсть – волоски в 10–12 микрон толщиной! Викуньи, несмотря на все многовековые усилия, так и не поддались одомашниванию. Ещё, наверное, по этой причине её тёплая, нежная шерсть так высоко ценится: один килограмм стоит 500 долларов. Во времена инков численность викуний достигала двух миллионов голов, а к 1960 году этих животных осталось не более пяти тысяч. В настоящее время их поголовье, благодаря принятым мерам (за убийство викуньи наказание в Перу строже, чем за убийство человека!), восстанавливается и достигло 200 тысяч особей.
У гуанако, наиболее сильных и выносливых в этом семействе, волос чуть толще. Самые многочисленные представители семейства – альпаки, очень похожи на длинноногих овец. Они источник не только шерсти, но и великолепного мяса.
Ламы – сами крупные, и шерсть у них погрубее. Их используют в основном как вьючных животных. При этом вес поклажи не должен превышать 30–40 килограммов. Если больше – лама ложится, и не встаёт, пока не уменьшишь груз до установленной ею самой «нормы».
Пологий, каменистый перевал через главный водораздел (его именуют «Окно Колки») находится на отметке 4710 метров! Тут всё ещё стоят хорошо сохранившиеся древние жилища индейцев племени кечуа. Они похожи на башкирские юрты, только сложены из плитняка.
Выйдя пофотографировать отроги самой молодой на планете горной системы, с наслаждением вдыхаем чистейший воздух, настоянный на травах, и любуемся бескрайностью открывшейся панорамы. Кажется, что время тут остановилось со дня сотворения мира.
От переполнявшего сердце восторга и ошеломляющей высоты мне захотелось вдруг стать птицей, чтобы, взмыв в поднебесье, сверху любоваться на разбросанные в диком беспорядке кряжи, ущелья. Эмиль тоже взволнован, и от избытка эмоций декламирует Тютчева:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Браво Тютчев! Лучше не скажешь!
От этих фантазий меня отвлекла севшая на голову пичуга. Весело присвистнув, она дёрнула волосок. От неожиданности я вздрогнул и взмахнул рукой. Отважная птаха перепорхнула на камень и принялась возмущенно отчитывать двуногого пришельца за бестактность…
Через полчаса, петляя по головокружительному серпантину Восточных Кордильер, начинаем спуск к долине реки Колка. Тут повсюду густой лес. После бесконечных песчано-каменных безжизненных пустынь такое буйство зелени буквально шокировало.
Оттого что спуск был резким, в затылке запульсировала нарастающая боль, к горлу подступила тошнота. Кто-то из сидящих сзади попросил водителя сделать остановку. Все обрадованно поддержали, и через пару минут мы «выползли» из машины.
Густой лес звенел от беззаботных трелей птиц. Щёлкая затвором фотоаппарата, я пытался сфотографировать стайку жёлто-зелёных пичужек, но всё никак не удавалось приблизиться для хорошего кадра. Время шло, преследуя стайку, я изрядно удалился от машины. Пора было возвращаться. Тем более, что аккумулятор фотоаппарата «сдох». Чтобы смочить его контакты (это иногда помогает сделать дополнительно пару-тройку снимков), присел на внушительный камень и с удивлением обнаружил на чёрной гладкой поверхности выбитые рукой неизвестного мастера незатейливые рисунки, связанные в единое целое волнообразным контуром.
Заинтригованный, обследовал валун со всех сторон. На противоположной стороне разглядел изображения страусов, обезьян, оленей и пумы. Все в стремительном беге. У пумы особенно тщательно выбиты оскаленная пасть и закрученный в спираль хвост.
Одно единственное изображение человека представляло собой прямоугольное туловище с массивной головой и широко раскинутыми руками. В одной из них то ли шар, то ли череп. Я крикнул Эмилю, чтобы он позвал сюда наших попутчиков. Подойдя, они с изумлением стали рассматривать камень и хвалить меня за наблюдательность. Нащёлкав достаточное количество кадров, с азартом принялись осматривать соседние валуны и сам склон. К всеобщему воодушевлению, Эмиль обнаружил в скальном обнажении вход в пещеру, заваленный в глубине громадными глыбами когда-то рухнувшего свода. Между ними чернели щели. Оттуда тянуло холодом и сыростью. Всё это было крайне интересно, но водитель торопил – надо было успеть засветло добраться до городка Чивай.
КАНЬОН КОЛКА
В симпатичном, окружённом заснеженными пиками Чивае живут только индейцы. Они, как и большинство жителей этих мест, говорят на языке кечуа. Примечательно, что практически все женщины ходят в национальных одеждах. И это не для туристов – они носят её с детства. Хотя, на мой взгляд, несколько шерстяных юбок и непременная плосковерхая шляпа на голове мало удобны для постоянного ношения. Но традиции сильнее. Поклажу (любую – от детей до хвороста) они переносят в заплечных платках. Мужчину с грузом мы видели всего один раз: он тянул на стройку связку ржавой арматуры.
Несмотря на то, что городок расположен на высоте 3650 метров, центр утопает в цветах и украшен фонтаном, работающим, правда, только по праздникам.
При ходьбе, особенно при подъеме, явственно ощущаешь нехватку кислорода. Аппетит нулевой – пищу «заталкиваю» силком и то из-за необходимости подкрепить организм. Пожевал по совету хозяина гостиницы длинные острохвостые листья коки, но облегчения не почувствовал, лишь слегка онемела щека.
Побродил по рынку. Чего здесь только нет! Одной картошки с десяток сортов. А всего её в Перу двести разновидностей! Есть даже такая, которая более похожа на мелкий горох. Картофель индейцы любят и собирают обычно два урожая в год. На прилавках лежат кабачки, тыквы, маис, зёрна какао, кофе, томаты, арахис, перец, папайя. Родина всех этих даров – земля инков! Думаю, не будет преувеличением сказать, что почти половина овощей и фруктов, употребляемых сегодня человечеством, произошли из этих мест.
В соседних рядах домотканые одеяла, вязаные шарфы, свитера, длинноухие многоцветные шапочки.
На самом бойком месте в окружении жаждущих исцеления индейцев заросший до глаз эскулап продавал экзотические препараты, включая высушенного аллигатора (каймана) и проспиртованную, свёрнутую в кольца четырёхметровую анаконду – водяного удава. Меня всегда поражала наивная вера людей в то, что чем опасней и сильнее дикая тварь, тем чудодейственнее лекарство из неё. Неподалёку продаются ручные хищные птицы (видимо, для охоты) и молоденькие альпаки. Что интересно, индейцы – совершенно ненавязчивые продавцы, но и в цене никогда не уступят. Самые упёртые не сбросят и сентимо.
Солнце, раскалённое за день добела, опускаясь, быстро остывало. Воздух заметно посвежел. До заката мы с Эмилем ещё успели прогуляться к вместительным каменным бассейнам, питаемым термоисточниками. Их стены покрыты беловатой коркой минеральных отложений. В этих ваннах «оздоравливалось» несколько местных жителей. Мы присоединились к ним.
Блаженствуя под лучами вечернего солнца в горячей, насыщенной сероводородом воде, я никак не мог оторвать глаз от окружавших нас красот – горы и ниспадающие с них серебристые ленты водопадов были просто великолепны! Что интересно, после купания мне заметно полегчало, а боль в голове и вовсе отступила.
Ввиду того, что день в этих широтах короткий, после 19 часов становится совершенно темно (ночь сменяет день в течение десяти – пятнадцати минут).
Взошедшая луна озарила притихший городок невообразимо ярким сиянием. На прозрачно-сиреневом небе не сыскать ни единой звёздочки. Горы, подступив к домам, стояли словно стражники, охраняющие покой этих мест. Из ущелья выливалась перламутром речка. Было ощущение, будто попал в сказку!
Спал плохо. Хотя спальный мешок рассчитан на минус пятнадцать градусов, меня колотило от холода – это видимо ещё одно проявление «горняшки». Согрелся только после того, как надел второй комплект термобелья.
К каньону Колка, возникшему в древности в результате разлома одного вулкана на два – Карапуно (6425 метров) и Ампато (6318 метров), выехали задолго до рассвета. По дороге водитель уверял нас, что в книге рекордов Гинесса этот каньон значится как самый глубокий. Спорить с книгой рекордов, а тем более с человеком, от которого зависит твоя жизнь, не хочется, но, мне кажется, ущелье Кали-Гандаки в Гималаях несопоставимо глубже и внушительней. Бесспорно одно: южноамериканский Колка по глубине превосходит североамериканский Гранд Каньон. Правда, у того склоны более отвесные, по большей части практически вертикальные.
Дно каньона Колка и нижняя часть склонов залеплены лоскутками крошечных, размером не более десяти соток, полей и узких, обрамлённых оградами из дикого камня земледельческих террас. Выше идут леса, сменяемые редеющим разнотравьем. Ещё выше – гольцы в слепящих мазках снега.
Узкая дорога, вьющаяся над пропастью, привела нас к громадному камню, на котором воздвигнут массивный крест (альтиметр в этом месте показал 4000 метров). Взобравшись на него, застыли от восхищения. Глубоко-глубоко внизу беззвучно пенилась в каменных тисках бурная речушка. Над ней на разных уровнях в потоках восходящего воздуха величественно парили, нарезая круги, десятки кондоров – американских грифов с размахом крыльев до двух метров. Кто-то в одиночестве, кто-то парами, а те, кому наскучило это занятие, сидели на скалах и с глубокомысленным видом обозревали окрестности.
Андский кондор – самая крупная птица Западного полушария. У некоторых особей размах крыльев может достигать трёх метров (В Калифорнийском музее хранится чучело кондора с размахом крыльев девять метров!). Что любопытно – самцы заметно крупнее самок (Среди хищных птиц самки, как правило, больше самцов.).
Наиболее эффектно эти пернатые смотрятся в полёте. Блестящее чёрное оперение, воротничок из пушистых белых пёрышек вокруг голой шеи и голова, увенчанная, как у петуха, тёмно красным гребнем. Но особенно впечатляет веер из длинных маховых перьев, венчающий края прямо обрубленных крыльев. Чета кондоров сохраняет верность друг другу на протяжении всей долгой, до 50 лет, жизни. Индейцы почитают этих птиц и считают, что они являются повелителями верхнего мира.
В тихие солнечные дни кондоры парят часами. За одним я наблюдал не менее десяти минут – так он за это время крыльями даже не шевельнул.
Отвлекла от созерцания этого красавца какая-то перемена: боковым зрением заметил, что на противоположном от нас скате замутнело серое облачко. Повернувшись, увидел пыльный шлейф от камнепада. В тот же миг до нас долетел грохот. Все бросились фотографировать, а водитель завопил, тыча пальцем:
– Mira puma! Mira puma!
Я без перевода понял: «Смотри – пума! Смотри – пума!»
До рези в глазах вглядываюсь в указанное место, но зверя не вижу. Потом сообразил – нацелил объектив фотоаппарата с двенадцатикратным увеличением и почти сразу засёк убегающую от камнепада огромную рыжую кошку. Казалось, что она не бежит, а летит, устремив округлую голову вперёд, лишь изредка касаясь лапами земли. Достигнув гребня, горный лев, помогая мощным мускулистым хвостом, круто развернулся и исчез за скалистым останцем.
До чего гармоничное создание! В нём всё доведено до совершенства! Даже бежит так грациозно, словно специально даёт нам возможность полюбоваться собой. Такая грация, думаю, восхищала и живших здесь прежде людей. Это родство ощущений как бы связало нас сквозь века.
Присутствие самого крупного хищника Южной Америки придало ущелью Колка особый колорит. Я несказанно радовался тому, что успел сделать несколько снимков. Фотографии получились нечёткие, но зверь узнаваем.
Из архива: ноябрь 2012г.