Йоэль Олегович Матвеев — петербургский писатель-фантаст, поэт, литературный переводчик, журналист, исследователь Каббалы и хасидской традиции, специалист по языку идиш. Пишет на идише, русском и английском. С 2002 до 2016 года работал в редколлегии нью-йоркской газеты «Форвертс», выходившей на языке идиш. В 2017 году вернулся из Нью-Йорка в Санкт-Петербург. С 2019 года — корреспондент двуязычной российской газеты «Биробиджанер штерн», выходящей на русском и идише. Сотрудничает с телеканалом ГТРК "Бира", где транслировались известные советские песни в переводе Матвеева на идиш.
Идиш в Уфе: Герш Цельман
В начале сего года в российской литературной жизни случилось малозаметное, но важное и неожиданное событие: в Уфе были обнаружены ранее неизвестные рукописи Цви-Герша Цельмана (1912–1972), писавшего на идиш. Автора этих строк не покидает мистическое чувство неслучайности данной находки: в этом году исполняется юбилей со дня рождения и смерти поэта.
Как выяснилось, все ближайшие родственники обращаются к поэту в корреспонденции по имени Эршл; так оно звучит в бессарабском диалекте идиша. В данной статье мы будем использовать более нормативный вариант, зафиксированный в советских документах.
История открытия проста и удивительна. Уфимский востоковед и специалист по международным отношениям Вилорий Якупов обратился к своему коллеге Денису Сахарных, удмуртоведу и журналисту из Казани, с вопросом об упоминании Уфы в книге историка Ильи Чериковера. Книга написана на идише, и этот вопрос задали в итоге мне, как специалисту.
Идиш – язык германской группы, возникший в средневековье на основе уникальной смеси верхненемецких диалектов. Древнейший датированный текст на этом языке показывает, что в XIII веке говор немецких евреев уже содержал специфический слой слов семитского происхождения (древнееврейского и арамейского), которые сегодня составляют около 15–20 процентов лексики. Не меньшую роль играют в нем славянские заимствования, глубоко проникшие в самые основы грамматики, от фонетики до синтаксиса и морфологии, благодаря которым некоторые ученые считают идиш гибридным германо-славянским языком.
Название языка означает просто «еврейский». Именно так он назывался в советском делопроизводстве и зачастую называется в быту; до нацистского геноцида идиш был родным для абсолютного большинства евреев в мире. Язык имеет официальный статус в Еврейской автономной области.
Башкирскую столицу связывает с этим языком довольно многое. В Уфу был эвакуирован киевский кабинет идиша АН СССР, известный музыколог и фольклорист Моисей Береговский собирал там в эвакуации еврейские и башкирские народные песни, а известная поэтесса Рохл Корн, бежавшая от немцев из Польши в Советский Союз и оказавшаяся в том же городе, посвятила множество стихов суровой уральской природе. Цельман, яркий представитель еврейской литературной богемы довоенного Бухареста, считался при этом до недавнего времени фактически пропавшим без вести. На вопрос о его неопубликованных рукописях современный еврейский поэт Мойше Лемстер мне кратко ответил (на идише): «Пропал в Башкирии».
После несложного расследования выяснилось, что сына поэта зовут Петр Афонин, и поэтому прошлые поиски по фамилии Цельман не увенчались успехом. Сын, живущий в Уфе, предоставил автору этих строк сохранившиеся в семейном архиве рукописи своего отца. Помимо ранее неизвестного сборника стихов, у наследника хранятся отцовские воспоминания военных лет, рассказы, письма и официальные документы. Сам Петр Афонин идиш не понимает и долго, но безуспешно, искал переводчика. Друзей отца, с которыми он часто общался на идише, давно уже нет в живых.
Любопытно, что в семейном архиве сохранился экземпляр сборника Цельмана «Цыганские мотивы» с автографом «дорогому братцу Менделе», подписанный 28 июня 1940 года – в день вступления Красной армии в Бессарабию. По удивительному совпадению, именно в этот день книга была издана в Бухаресте, но автор после присоединения Бессарабии к СССР жил в Капрештах. После объявления всеобщей мобилизации 22 июня 1941 года молодой литератор Герш Моисеевич Цельман был призван в СМП (строительно-монтажный поезд) № 147, где и продолжал работать после войны. Награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», получил ряд почетных грамот за долгую безупречную работу, вышел на пенсию в 1972 году и 5 октября того же года скончался.
Будучи скромным работником треста «Уфимтрансстрой», Герш Цельман вел активную культурную жизнь. «Дом был набит подписными изданиями, приходили друзья и просто знакомые – брали почитать», – сообщает Афонин.
В Капрештах, основанных в 1851 году как одна из бессарабских еврейских земледельческих колоний, родились и работали целый ряд крупных еврейских писателей и поэтов: Ихил Шрайбман, Мордхе Гольденберг, София Клейман, Ариэль Копров, Мойше Самбатион. Родом из Капрештов был и Герцл Ривкин, основатель бухарестской литературной группы «Йинг-Румэние» («Молодая Румыния»), куда входил и Цельман.
После окончания пединститута, Черновицкой учительской семинарии, поэт поселился в Бухаресте, где опубликовал в 1937 году свой первый поэтический сборник «Хоровод масок», затем крупную поэму «Кровь» (1939) и «Цыганские мотивы» (1940). Довоенные произведения Цельмана характеризует ироничность с элементами эротики. Один из его любимых романтических персонажей — независимая, активная «хищница». Американский еврейский поэт и критик Хаим-Лейб Фукс отмечает в стихах Цельмана влияние французских сюрреалистов.
Страшные потери не могли не сказаться на творчестве поэта: одна из его сестер, по сообщению Петра Афонина, была расстреляна, будучи беременной, другая умерла в эвакуации от последствий тифа, а отец пропал во время войны в командировке при неизвестных обстоятельствах. Одно из стихотворений из мини-цикла «Плиты» (буквально, мацейвес, надгробия) посвящено умершему или убитому брату, а очерк «Балта» – узникам гетто в Балте, где погибли друзья Цельмана.
Тон открытого нами рукописного сборника «Песня и сонет» (так называет рукопись сам автор) разительно отличается от бухарестских публикаций: это трагические стихи о войне и смерти, порой с искренними восторженными словами о Ленине, Сталине и советской власти. В сборник входит небольшая поэма с говорящим за себя названием «Валтасар, или Сталиниада». Впрочем, в послевоенных воспоминаниях, предположительно написанных в середине 1950-х, Цельман относится к советскому вождю критически.
Следует отметить, что даже в самых пафосных стихотворениях Цельман не теряет присущего ему тонкого романтизма. Как и многие биробиджанские еврейские поэты, он подчеркнуто «тайгоцентричен», хотя в центре его внимания не Дальний Восток, а Урал, который он противопоставляет родной Бессарабии. К примеру, восьмистишие «В тайге» начинается с бескрайнего таежного леса, а заканчивается треснувшей дубовой корой. Невнимательный читатель может не заметить, что в уральской тайге дубы не растут. Это южное дерево для Цельмана – символ гибели его малой родины. Молдавская природа для него знак земного, домашнего, преходящего, а уральская – всегда таинственная, вечная, сияющая лучами неземного света.
Почти все стихи в сборнике написаны в военные годы. Видное исключение – стихотворение «Бессарабская ярмарка», написанное до войны или оформленное в типичном для его довоенных произведений стиле. Автор указывает, что оно входит в цикл «Воспоминания» (к сожалению, целиком не сохранившийся).
Для Цельмана характерны своеобразные «скользящие» стихотворные формы с частыми переходами от мужской рифмы к женской, от ямба к хорею, от классических размеров к дольникам и обратно. Особенность эта присутствует в изобилии уже в бухарестских изданиях. При этом совершенно очевидно, что в рукописи представлены черновые варианты стихотворений, где лишние или опущенные слоги часто обусловлены особенностями авторской орфографии и родного разговорного диалекта, а также явными описками. Можно даже предположить, что поэт бережно переписывал собственные небрежности, допущенные в тяжелые годы войны.
По словам Петра Афонина, его отец не думал о публикации своих стихов и даже мог не знать о существовании в СССР еврейского журнала «Советиш Геймланд» и газеты «Биробиджанер штерн». Рукопись снабжена аккуратным содержанием с указанием номеров страниц, но задача подготовки черновиков для издательства, видимо, перед автором не стояла. Стихи в сборнике записаны не в хронологическом порядке, но и не в тематическом.
Помимо основного сборника, в семейном архиве сохранилось немало разрозненных копий, вошедших в сборник. Существенных различий между вариантами пока обнаружено не было. В своих переводах я сохранил почти везде точный размер оригинала, хотя в отдельных случаях немного подровнял строки, если отклонения от общего ритма звучат по-русски неестественно и не несут явной стилистической окраски.