Александр Иликаев. Тьма и Свет славянского Олимпа

Жанр исторического романа, а именно таковым аттестовано опубликованное в трех последних номерах «Бельских просторов» произведение писателя Р. Паля, ныне не в чести в «серьезной» литературе. На фоне разгула безобразных поделок из коммерческих серий «Княжий пир», «Боярская сотня» и прочая, и прочая как-то не вспоминается ничего равнозначного «Петру I» А. Толстого.

Роман «Из тьмы забвенья» только по недоразумению может быть назван историческим. Мне кажется, что правильнее определить его как мифологический или даже парамифологический. Впрочем, читатель может возмутиться. Разве «Влесова книга» не является памятником IX века?

В середине ХХ века в белоэмигрантском журнале «Жар-птица» началась публикация якобы древнейшего летописания славян – «Влесовой (или Велесовой) книги». Ее комментатор (а скорее и настоящий автор) Ю. Миролюбов послал текст сего уникального памятника в академию наук СССР для решения вопроса о подлинности. Поскольку первоисточник (некие дощечки, упоминавшиеся еще в начале XIX века известным подделывателем славянских рукописей А. Сулакадзевым) не сохранился, ученым было предложено проанализировать язык «летописи».

Лингвистический анализ «Влесовой книги» был проведен О. Твороговым и А. Алексеевым. О языке «Влесовой книги» также отдельно высказывался известнейший исследователь «Слова…» А. Зализняк. Их выводы вкратце таковы. Язык «Влесовой книги» не может быть каким-либо естественным языком какой бы то ни было эпохи вообще. Это результат искусственной деятельности фальсификатора, не имевшего представления об истории славянских языков. Достаточно сказать, что, к примеру, слово «князь» написано не менее чем десятью (!) различными способами: согласно нормам польского, сербского и других языков.

Ученые отмечают крайне необычные для древней и средневековой литературы стилистические и жанровые особенности «Влесовой книги»: отсутствие опирающегося на мифы и легенды сюжета, идеализация соплеменников, проповедь монотеизма.

Здесь, как литератор, я позволю себе не согласиться с уважаемыми исследователями. «Слово…» также практически линейно и декларативно. Русские из «Слова…» олицетворение одних добродетелей, враги – пороков. Также весьма туманны, скудны и бессистемны мифологические пассажи этого древнего памятника. Вообще для русской литературы (разумеется, не для фольклора!) никогда не был характерен авантюризм или искусные сюжетные построения. Те немногие исключения, которые известны нам со школьной скамьи (летописная легенда о Вещем Олеге, «Повесть о Петре и Февронии», «Повесть о Фроле Скобееве»), объясняются западноевропейским влиянием.

Посему, как бы это ни выглядело парадоксальным, избрав в качестве «источника» даже такой сомнительный продукт, как «Влесова книга», Палю удалось воссоздать неисторическими средствами вполне убедительную по духу историческую реальность, воскресить из тьмы забвения не внешние какие-то события, а действительно некую сверхидею древней славянской культуры как относительно молодой, экзальтированной, больше потенциальной, нежели совершившейся…

Для того чтобы прояснить последнее предположение, позвольте небольшое лирическое отступление.

Говоря о феномене классической русской литературы, С. Моэм отметил, что он, по его мнению, состоит в двух вещах: 1) русская литература, по существу, представлена двумя-тремя писателями, практически творившими в одно время; 2) вопреки всему, рядом с Л. Толстым и Ф. Достоевским меркнет произведение любого иноязычного гения. И дальше английский литератор выдает колоссальное по своей честности признание: я думаю, причина в наивности, варварстве русских. Они видят вещи как бы взвешенные в безвоздушном пространстве, не омраченные ассоциациями, которыми эти вещи успели обрасти у нас за долгие века цивилизации.

Славянству, и в частности его лучшей, наиболее прославленной и зрелой ветви, русской, было суждено стать уникальным явлением – варварству, дожившему вдруг до XIX, а потом и до ХХ века и при этом не потерявшему младенческой приверженности высшей истине и гармонии. Рано обретенный литературный язык (парадокс – при этом практически без художественной литературы!) позволил русским не замереть на стадии первобытности, как, например, американским туземцам, а вдруг явиться на позорище мира с пламенеющим взглядом и пронзить, и поразить всех до глубины души.

Но вот уже столетие как русская литература больше не является неколебимым авторитетом. Теперь ее теснит… латиноамериканская. Так, может быть, пришло время возвратиться к истокам? Посмотреть на то, мимо чего, смеясь, проходил В. Белинский, заявляя, что славянская мифология не может служить основой великого произведения. То ли германские саги! Это общемировое достояние.

Все-таки, отрадно думать мне, стороннику мифологизма и мистицизма в литературе, глубоко символично, что в последний год своей жизни А. Пушкин внимательно читал «Слово…», планировал написать комментарий к нему, просил провинциальных корреспондентов присылать материалы по мифам народов России, напряженно думал над планом последней своей драмы «Русалка»…

Именно на эти философские размышления подвигает роман Паля «Из тьмы забвенья». В этом – сила любой книги, когда она есть нечто большее, чем может показаться на первый взгляд.

ВОЗМОЖНО ЛИ СЛАВЯНСКОЕ ФЭНТЕЗИ?

Поначалу меня чрезвычайно удивило, что некоторые читатели смело отнесли роман Паля к жанру фэнтези. Однако если разобраться, грань между параисторией, мифологией и фэнтези не такая уж непреодолимая. Знаменитые «Туманы Авалона» М. Брэдли написаны по мотивам легендарной английской истории VI века. С точки зрения гиперкритицизма Рюрик ничуть не менее сказочен, чем король Артур.

Мне показалось уместным вначале дать своеобразный сжатый очерк проблемы славянского фэнтези, а потом посмотреть, насколько роман Паля можно назвать соответствующим, так сказать, канонам жанра. Кроме того, поскольку в основе данного произведения лежит своеобразная (пусть подделанная Миролюбовым ли, Сулакадзевым ли) мифологическая летопись, очень важно решить вопрос о том, какое представление о язычестве древних славян оно нам дает.

Сама «Влесова книга», несмотря на фальсификацию языка, основывается частично и на реальных исторических источниках. Линия с призванием Рюрика, в отличие от линии с мнимым Ягилой Гапой, якобы настоящим автором «Влесовой книги», русичем IX века, не является целиком невероятной. О посаднике Гостомысле, его дочери Умиле (матери Рюрика), а также о южнорусском (готском?) князе VIII века Бравлине упоминается в ряде средневековых памятников. Ученые до сих пор спорят об их достоверности, но в целом, пусть с кучей оговорок, эти источники не отвергаются даже академической наукой.

Здесь я хочу стать на решительную защиту романа Паля. При всех недостатках и даже недостаточной художественности это есть замечательное событие в российской культуре. Материал романа крайне актуален!

Славянские боги, славянские обряды и воззрения до приобщения к вере Христовой. Казалось бы, вот популярная тема. Только наберешь поисковую строку в «Яндексе», и… Но – увы. Нашему вниманию представляется куча вариантов статьи В. Иванова и В. Топорова, пересказ славянских мифов А. Барашкова (Асова) и несколько работ ученых, в том числе статья Н. Зубова, которая утверждает, что даже то немногое, что сохранилось от языческих воззрений предков славян, всего лишь следствие… невежества и фантастического воображения средневекового летописца.

Но так ли важна славянская мифология? И кому нужны все эти Свароги, Перуны и Лады? Небольшой группе интеллигентов, с энтузиазмом рассуждающих на своих форумах о расхристианизации собственных имен и правильном «языческом» богослужении?

Правильно, никому не нужна эта славянская мифология, скажет иной читатель. Есть же король Артур. И вообще, я иду со своей девушкой на «Тора». Что плохого в том, что вместо Мораны по ведомству злодеев у нынешней молодежи будет проходить Моргана? Тем более что о Моране мы ничего не знаем, а Моргана… ну, она вроде как сводная сестра Артура была и плела против него какие-то интриги, даже, говорят, ревновала к королеве Джиневре.

Но вот это-то по-настоящему страшно! Если взрослые еще что-то помнят, то юное поколение уже сразу привыкает к тому, что былинные герои – это такие смешные дурачки из мультика. Они спасают князя от чар Шамаханской царицы, а еще у них есть говорящий конь Цезарь, который проиграл подковы. Да-да, еще был такой страшный Перун, который мешал Владимиру христианизировать Русь, и некий Род.

Как итог – дети в школе просят рассказать о короле Артуре. Славянский миф им кажется недостойным высокого полета духа. Это всего лишь материал для очередной хохмы. Когда же ты пытаешься рассказать поколению младому и неразумному что-то из «подвигов витязей престола Киевского», на тебя смотрят непонимающими глазами: «А, вы про Вещего, который на череп коня наступил? Не… эт мы по литре в шестом классе проходили». Впрочем, стоит только выдержать паузу и произнести имена чуть менее «известных» персонажей – Буса, Трояна, как иронические улыбки уходят, а недоверчивость сменяется живым любопытством. Прямо как по «Чапаеву»: «Кто такие? Почему не знаем?»

Однако вся беда в том, что даже интересующемуся славянской мифологией писателю, поэту, художнику зачастую самому неизвестно ничего, кроме простого списка редких имен либо совсем уж кратких характеристик. И тут, обнаружив преисполненные яда гиперкритицизма статейки, бедняга с разочарованием узнает, что славянские мифы не сохранились, что источники по славянской мифологии скудны, противоречивы, и вообще лучше все-таки читать про скандинавского Одина и кельтского Артура. Ну, на худой конец можно ознакомиться со сказочкой про Ивана-дурака.

Таким образом, на первый план выступает проблема наличия адекватного подлинным, а не мнимым первоисточникам и, что самое главное, доступного для читателя, то есть написанного современным языком, без постмодернистской буффонады, свода славянских мифов.

Безусловным плюсом романа Паля является свободный от церковнославянщины и былинных (неуместных в прозе) переливов язык. Упоминаемые автором божества и герои, разумеется, за исключением никогда не существовавших в достоверных источниках Тваштырей и бояр Скотеней1, предусмотрительно не описываются и не вводятся в саму ткань повествования. Для этого у автора нет материала, и он самокритично не занимается выдумыванием славянских мифов с чистого листа: «вот и сенич наступил, даровал его Даждьбог огнищанам». Достаточно. Впрочем, там, где Палю не застит глаза пресловутая «Влесова книга», он вполне адекватно способен передать, например, украинскую легенду о Змиевых валах. Ну, разве что Перуну припишет мифического кузнеца Коваля (видимо, по аналогии с помощником латгальского Перконса – Кальвисом). Но последнее – вполне добротная реконструкция, допустимая даже в этнографической науке.

_________________________

1Возможно, автор «Влесовой книги» имел в виду малоизвестную западнославянскую богиню скотоводства Скатию.

_____________________

Правда, чуть ниже это маленькое достижение автора разрушается совершенно разнузданным изложением фантазий почившего в бозе академика Б. Рыбакова о том, что Змиевы валы служили системой славянской обороны от… скифов и сарматов! По данным современной науки, исторические славяне пришли на территорию современной Украины достаточно поздно (предполагается, из района Полесья, наиболее вероятной славянской прародины), только в V–VI веках, когда никаких скифов уже не было.

В главе 11 читатель знакомится с богами балтийских славян. Вот Триглав, владыка Вселенной, вот Радагост – «бог-воин… как наш Перун. На голове бога-воина сиял драгоценный шелом с хищным соколом на нем. На щите, как живая, красовалась, нацелясь острыми рогами в невидимого противника, мощная бычья голова. В руках – грозная священная секира». И теперь подумайте, какой это контраст с известным нам куце-лаконичным «голова серебряна, а ус злат»! Автор здесь не погрешил буквой против исторического источника. Точно, в деталях описал нам древнего кумира.

Роман Паля выигрывает и от своей, не побоюсь этого слова, нравственной позиции. В нем вы не найдете соблазнительных описаний языческих оргий, равно как и любимого молодыми авторами мордобития вперемешку с постельными сценами. Вместе с тем для романа характерны многие, еще не преодоленные славянским фэнтези, слабости. Прежде всего, Паль велеречив. От его образов не веет подлинной жизнью. Герои романа – выразители ходячих добродетелей, рупоры патриотических идей. Языческая старина, конечно, не была безусловно светлой, иначе не состоялось бы никакого крещения. Описания богов, обрядов, верований носят все-таки случайный характер.

ВО ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ ВЕРИЛИ ДРЕВНИЕ СЛАВЯНЕ?

Роман Паля, скорее всего, не понравится молодым читателям. Те любят, чтобы герой хоть чуточку напоминал их. Древний горбатый старец, сердцу которого давно не нужно любовных страстей, одним словом, совсем не Квазимодо, вряд ли увлечет каких-нибудь отрока с отроковицею. К тому же, будучи основан на скудной на описания богов, героев и тем более сюжетные мифы фальшивке Миролюбова, произведение покажется совершенно вялым и неинтересным на фоне англоязычных романов по мотивам кельтских преданий. Возможно, «Из тьмы забвенья» вызовет прилив гордости у ура-патриотов: посмотрите, наша история не менее древняя, чем у египтян! Наша мифология не менее величественна, чем мифология греков и германцев! Может быть, в ней нет годных для литературных интерпретаций сюжетных мифов, но зато она сродни позднейшим монотеистическим религиям.

Но самым благодарным читателем палевского романа будет, конечно, историк. В уфимской и – шире – российской литературе не так много больших исторических романов. Большинство коммерческий писаний «про Русь» – это топорно замаскированные под старину книжки про Бешенных, Стерв и т. п. То же, что осталось в наследство от советского периода, устарело в части вкусов и актуальности. Кто сейчас будет читать многотомный роман про эпоху дворцовых переворотов или восстание Болотникова? И без того кирпичей понаписано-то! Сейчас в моде параистория, мифология, таинственные находки. Фэнтези, одним словом.

Здесь нужно сказать об очень важном именно для романа Паля обстоятельстве. «Из тьмы забвенья» – произведение-сенсация. Разумеется, появись роман годах в 90-х, я не исключаю, что он мог стать бестселлером. Но сейчас споры вокруг «Влесовой книги» сильно поутихли. И, по-моему, это на пользу. Достаточно успели возвеличить эту сулакадзе-миролюбовскую фальшивку и смутить умы публики.

Для меня и, смею надеяться, для всех любителей истории существеннее другое обстоятельство. Роман Паля вольно или невольно поднимает тему славянской мифологии. Какой она была? Все мы с рождения знаем мифы о Зевсе, Геракле, Ясоне. Даже герои древних европейцев не забыты: Мерлин, Один, Локи. В английском языке до сих пор названия дней недели соответствуют именам богов. Сейчас благодаря моде на Дальний Восток рядовая публика имеет представление о персонажах японского фольклора.

К сожалению, Палю, как, впрочем, и его предшественникам и собратьям по жанру, не удалось создать цельного образа славянского Олимпа. Прежде всего в случае с уфимским автором подвело увлечение «Влесовой книгой», которая, конечно, не может служить нам источником по славянской мифологии.

Ниже в нескольких абзацах я попытаюсь набросать возможный конспект славянской мифологической системы, исходящий из реальных, а не мнимых источников. Чтобы не испугать читателей обилием незнакомых имен, я буду использовать только те, которые известны ему по истории России (в скобках – польские, чешские, словацкие, поморские, сербские аналоги).

Сварог (Свор), Троян (Триглав, Свентовит), Стрибог, Лада (Сива) – боги стихий, неба, ветра, плодородия. Они стояли у самого возникновения мира. Особняком всегда располагались боги мудрости, колдовства – Велес, Яга (Ендза, Ныя). На смену первому поколению богов, как Урану и Гее в греческой мифологии, пришло второе: Перун (Паром) – бог воинов, громовержец, Молния (Летница, Додола) – его супруга, Даждьбог (Дабог, Радегаст) – бог солнца и прародитель людей, Макошь (Мокошка, Морана) – богиня прядения, покровительница источников. Самые юные славянские боги, возможно дети Перуна и Летницы, – впоследствии обратились в карнавальные персонажи: Ярила (Яровит), Весна (Девана). Кроме того, в славянский Олимп на правах нимф и сатиров входили берегини, русалки (навки, вилы), упыри, лешие. Знал он также и героев-полубогов, своих Гераклов и Зигфридов: Вольгу, Святогора, Крока, Кия, Крака, Олия, Сельгу, Добронрава и др2. Кстати, праотец Орий, так любимый Палем, ни в каких списках не значится. Его образ был сконструирован Миролюбовым.

_________________________

Крок – герой чешских мифов, Крак – польских, Олий из Муравлина – первоначальное языческое имя Ильи Муромца, Сельга Ратарь (т. е. пахарь) – Микулы Селяниновича, Добронрав – Садко.

_________________________

Пребывая во тьме незнания истинного Бога, славяне поклонялись своим идолам. Не являлись исключением человеческие жертвоприношения. Так, из текста летописи, притом что это, конечно, может быть преувеличение Нестора, мы знаем, что в жертву Перуну приносили «отрока и девицу». Подобные кровавые обряды, впрочем, были даже у классических греков V века до н. э., о чем сообщает Фукидид.

Понятно, что у древних русичей, вопреки мнению Миролюбова и Паля, никакого монотеизма (либо его подобия) не было и не могло быть в помине. Их религия была языческой, сродни античной. Древним славянам даже в голову не могло прийти представлять своих богов разными воплощениями единого Творца. Их боги были прекрасными бессмертными человекоподобными существами, связанными узами родства. Вот, к примеру, описание западнославянской богини Сивы: «…это прекрасная женщина в зеленом венке. Ее плечи украшены золотом и серебром, груди – цветами. В одной руке, у лица, она держит лилию, в другой – золотое яблоко и кисть винограда. Нагая кожа женщины отливает всеми красками утра, а ниспадающие до колен роскошные волосы служат ей одеждой». Еще в XIX веке белорусы представляли себе Перуна в образе мужчины с черными волосами и золотой бородой. Вооруженный мечом и стрелами-молниями, он летал на огненной колеснице либо на огромном каменном жернове. При этом, как и германского Одина, Перуна сопровождала грозная дружина духов, принимающих облик всадников или хищных птиц.

Тем не менее до сих пор существует мнение о славянской мифологии как мифологии без антропоморфных богов и сюжетных мифов. Это, простите, просто отмазка, фактически же  – признание собственного невежества и лености. Приведу только несколько примеров (а их гораздо больше, не на одну диссертацию!).

Миф о Свароге и его сыне Даждьбоге сохранился в «Повести временных лет» Нестора. Даждьбог, уже в преображенном виде царевича, у которого руки по локоть в золоте, действует в целом ряде русских сказок и былин (в последних он называется Михайлой Потыком). В героях одной из сказок, человеке-соколе и прекрасной королевне Маре Моревне, даже неспециалист легко «прочитает» Перуна и Морану. Образ Велеса трансформировался в образ князя-чародея Вольги Всеслава и сказочного Кощея, образ Макоши – в мрачноватую Пятницу, наказывающую тех, кто прядет в неурочное время, образ Яги – в старуху-людоедку Бабу-ягу. Кроме того, сохранились карпатские легенды о Велесе, этом славянском Локи. Совершенно очаровательны сказания южных славян. В народной памяти они удержали сюжеты о богах Трояне и Дабе. У сербов есть миф о том, как богиня Жива (Сива) научила людей земледелию и скотоводству. Он ничем не хуже сказания о греческой Деметре, но притом – оригинально. Имеются сюжеты с участием Яровита и Деваны, дочери Перуна и Летницы.

Здесь, теперь уже не беспочвенно, возбудив национальную гордость великороссов (и все-таки была у нас своя античность – страшная, мощная, искусительная для художника!), я, пожалуй, поставлю точку. Нет, лучше – многоточие…

Из архива: декабрь 2011 г.