Валерий Путенихин. О деревьях и людях

Небольшая книжечка Михаила Чванова «Аксаковские места в Башкирии» попала мне в руки в 1978 году, когда я учился на 5 курсе биофака. Сей факт хорошо запомнился, потому что как раз перед тем я с упоением прочитал другой сборник рассказов того же автора с романтическим названием «Четверо наедине с горами». Цитируя наиболее «классные» выдержки из рассказа об альпинистах, сам того не ожидая, я добился расположения одной очень гордой и красивой студентки. Поэтому когда увидел в магазине «Аксаковские места…», то приобрел книжку лишь потому, что написал ее тот самый Чванов.

Читаю про нашего земляка, замечательного писателя Сергея Тимофеевича Аксакова, и с удивлением узнаю, что родился он в доме, стоявшем когда-то в саду, в котором я столько раз бывал с друзьями в школьные годы, поскольку жил неподалеку. Мы частенько ходили в «Лунный» (под таким именем был известен в округе сад имени Луначарского) покататься на лодках – на уютном озере с заросшими берегами была настоящая лодочная станция. Наплававшись, слушали музыку и смотрели незатейливые представления в старинном летнем театре.

И вот я приглашаю свою «очарованную» даму в тот самый сад – мы бродим по весенним тропинкам под пологом развесистых, пока что прозрачных крон, вдыхаем непередаваемый аромат пробуждающегося пруда. Но что это за яркие краски там на взгорке, среди кряжистых дубов и лип? Подходим ближе – да это статная лиственница, судя по всему – старожил сада, оделась зеленью с ног до головы раньше всех своих соседей!

Это уже потом, годы спустя, ближе познакомившись с творчеством Аксакова, я порою думал, вспоминая «Лунный» сад, а иногда и заглядывая туда ненадолго, что стройная излучина озерца, эта старая лиственница, может быть, помнят промелькнувшее здесь босоногое детство человека, с такой любовью воспевшего природу башкирской земли и ее людей.

По окончании университета дорога моя оказалась связанной с лесом, деревьями, в том числе, с замечательной хвойной породой – лиственницей, на которую тогда, во время прогулки, наверное, впервые посмотрел осознанно — как на одно из многих живых существ, у каждого из которых своя душа и свое законное место под нашим общим солнцем, собственное право на жизнь. И потому настолько созвучны сегодняшним природоохранным чаяниям и до сих пор актуальны – словно только что написаны – такие строки Аксакова: «И этот лес … эту красоту земли, прохладу в зной, жилище зверей и птиц, лес, из которого мы строим дома и которым греемся в долгие жестокие зимы, не бережем в высочайшей степени. Мы богаты лесами, но богатство вводит нас в мотовство, а с ним недалеко до бедности: срубить дерево без всякой причины у нас ничего не значит».

Или другое его высказывание, которое гениально просто отвечает для меня на вопрос, почему именно к деревьям часто обращаются люди, причем не только поэты и художники, в своих воспоминаниях, творчестве или незатейливом бытие, в надеждах на будущее: «Из всего растительного царства дерево более других представляет видимых явлений органической жизни и более возбуждает участия». Действительно, в сравнении с «легковесными» травами деревья – это наши извечные спутники по жизни: то ли ровесники, о которых мы помним с детства, то ли живые свидетели минувших лет – времени наших отцов и дедов, то ли посажены они уже нами для детей и внуков наших – в светлой вере, что передаем мы чрез их «медленное возрастание», как выразился Аксаков, весточку и память о себе из безвозвратно ушедшей эпохи.

Года два назад я вновь вернулся к той памятной лиственнице, побродил вокруг, постоял рядом, погладил ее по шершавой от времени коже. Надо же, четверть века прошло, а она будто не изменилась. Может, когда-то будет доказано, что все события и судьбы, с которыми соприкасалось дерево за свою долгую жизнь, запечатлеваются в его «стволовых клетках», и придет время, когда можно будет прочитать эту скрытую до времени летопись. Сколько интересного откроется! Наверное, поэтому людей всегда интересовал возраст – неважно чего или кого – неординарного человека, повстречавшегося на пути, или горной породы, обнажившейся в карьере, или древнего народа, заявившего уникальным украшением о своем существовании, или ископаемого животного, когда-то навевавшего ужас на сопутствующую живность, или могучего дерева-долгожителя – «последнего из могикан» лесного племени.

В преддверии весны (шел 2005 год) я созвонился с директором сада имени С.Т. Аксакова и договорился, что мы приедем с коллегами «порасспросить» ту самую лиственницу о житье-бытье – современная наука уже позволяет заглянуть в прошлое дерева и кое-что узнать. День был солнечный, и дерево встретило нас вполне доброжелательно. Раскидистая крона, увешанная многочисленными шишками, почти не поврежденная кора – хорошие индикаторы нормальной пока что жизнедеятельности, хотя согбенная верхушка ствола говорила о долгой и трудной жизни. Рост составил 23 метра, а диаметр ствола на уровне груди человека, как принято измерять в лесоведении, достиг 56 см (у поверхности земли и того больше – 71 см). Даже и без специального исследования было ясно: эта жительница Аксаковского сада давно перешагнула 100-летний юбилей – но вот насколько? Дендрохронолог Сергей Кучеров специальным прибором извлек керн (процедура абсолютно безвредна для дерева) – тоненький стержень древесины от коры до центра ствола, на котором хорошо заметны годичные кольца.

Фото. Почтенная лиственница в Аксаковском саду в Уфе.

С нетерпением ждали результата подсчетов. Сергей Тимофеевич Аксаков родился в 1791 году (прожив в этом месте три первых года жизни), а умер в 1859 году. А лиственница эта появилась на свет – вот, наконец, и дата – в 1869 году (плюс-минус 1-2 года). Значит, все-таки не ровесница великого писателя. Зато современница и свидетельница замечательного во всех отношениях, богатого на события и личности XIX века: 135 лет – возраст для городских условий более чем внушительный! Толстенные липы и дубы (сохранившиеся, кстати, и в саду Аксакова по соседству с лиственницей) в городской среде до векового срока практически не дотягивают.

Ну а вы, уважаемые горожане, будете в «Лунном» саду Аксакова (так я называю его сейчас), уделите внимание старому дереву: уверен, много интересного может поведать оно благодарному слушателю. И уж несомненно – просветлит душу!

ГОЛУБАЯ МЕЧТА ГРАФА ТОЛСТОГО

Заслуженный лесовод РБ, кандидат сельскохозяйственных наук Андрей Александрович Баталов рассказал мне про эту ель, растущую в глубине квартала близ его деревянного дома на улице Цюрупы, уже давненько. Сколько раз собирался съездить и посмотреть на нее, да все как-то разные неотложные дела мешали. Потом мы созвонились (это было холодной зимой 2006-го), и выяснилось, что Андрей Александрович «сидит на чемоданах», потому как со дня на день расселяют весь оставшийся здесь частный сектор, и пойдет эта территория под широкомасштабную застройку.

И вот в субботний февральский день мы встретились. Следует сказать, что интерес мой был подогрет не только поведанной Андреем Александровичем увлекательной историей о возможном «дворянском» происхождении этой ели, но и ее ботанической принадлежностью. Ведь это была не наша родная сибирская ель, которая кое-где встречается в Уфе, особенно в старой части города (об одной, вероятно, наиболее старой из сохранившихся – 155-летней, в том же 2006 году писала Татьяна Барабаш в «Вечерней Уфе»). В данном случае речь шла о голубой ели, которая как ботанический вид пришла к нам из далекой Северной Америки (ее правильное научное название – ель колючая форма голубая).

Голубыми елями в Уфе сейчас никого не удивишь – массовые посадки их в городе начались в 50 – 70 годах XX века, после того как Уфимский ботанический сад занялся размножением этого дерева. Самый старый, 100-летний (и единственный такого возраста), участок голубой ели находится в Давлекановском районе, где, по имеющимся данным, он был заложен в 1900 – 1905 годах на усадьбе немца Мартенца, который, вероятно, и привез саженцы или семена из фатерлянда (Германия была первой европейской страной, куда в XIX веке была доставлена из Америки голубая ель). В 30 – 50-х годах, когда давлекановские ели подросли и стали давать урожаи шишек, их изучили уфимские дендрологи, после чего голубая ель и начала свое «победное шествие» по городам и весям Башкирии.

Так вот, по свидетельству Андрея Александровича (а ему стало известно об этом от отца и дяди, а тем, стало быть, от деда – Иосифа Гавриловича Баталова, в 20 – 30-х годах – крупного хозяйственного деятеля, сотрудника уфимского и губернского землемерных ведомств), ель эта посажена была самим графом Петром Петровичем Толстым на своей усадьбе. Что же получается – возраст этой ели, может быть, тоже приближается к вековому и «помнит» она события давние и трагические…

Тут следует напомнить, кто такой Петр Петрович. Был он в городе и губернии в начале XX века фигурой известной и уважаемой: выпускник физико-математического и юридического факультетов Московского университета, крупный земский деятель Казанской и Уфимской губерний, почетный мировой судья Уфимского уезда, член Уфимской городской думы и депутат 1-ой Государственной думы от Уфимской губернии. После Октябрьского вооруженного переворота он открыто обвинил большевиков в беззаконии и узурпации власти. В конце мая 1918 года Толстой вместе со многими другими представителями городской интеллигенции был арестован большевиками; около 100 заложников вывезли на баркасе вниз по Белой, и в конце июня восемь из них, включая Толстого, были убиты чекистами на палубе и сброшены в Каму в районе Николо-Березовки.

Но вернемся в 2006 год. Предположение о дореволюционном возрасте голубой ели, конечно, требовало проверки. Мы как раз обогнули толстовские «хоромы» и попали в заросшее буйным кустарником пространство, зажатое со всех сторон другими подворьями. И я не удержался от восхищенного возгласа – это не дерево, а голубая длинношеяя птица рвалась в полет, но вот внизу она будто зацепилась за что-то невидимое, не в силах оторваться. Такой изящной голубой ели – почти пирамидальной, одетой густой хвоей, с пушистыми крыльями-ветвями, словно прижатыми к телу в стремительном броске – мне видеть еще не доводилось. Куда же ты нацелилась всем своим существом – то ли в будущее с какой-то важной вестью из минувших лет, то ли, наоборот, на встречу с давно ушедшим прошлым?

Однако эмоции надо чередовать с рассудительными действиями. Сквозь глубокий снег и колючие кусты мы пробрались к подножию дерева. Провели необходимые обмеры: диаметр ствола составил 51 см, высота дерева – 21 м, а ширина кроны – 4 на 4,5 м (обычно же форма кроны у голубой ели конусовидная – с шириной на 1,5-3 м больше). Потом попытались взять керн для определения возраста дерева по годичным кольцам, но не тут-то было – все мы помним тягучие морозы той зимы – древесина словно застыла. Пришлось отложить процедуру до более теплых дней.

Мы постояли под сенью кроны, и Андрей Александрович продолжил рассказ: «На усадьбе Толстого, кроме всего прочего, было много сирени, в том числе крупноцветковой и махровой».

* * *

Через некоторое время Андрей Александрович начал «новую жизнь». А вскоре снова навестил я голубую ель. Уже покидали обжитые места последние обитатели этой затерянной среди многоэтажек деревянной слободки. И лишь ель-птица по-прежнему не сдвинулась с уготованного ей судьбой гнезда. Какой же одинокой и несчастной она мне показалась! Я подошел и ободряюще потрепал ее по крыльям-ветвям. Потом извлек из-под коры тоненький стерженек древесины: она перенесла эту процедуру абсолютно безропотно, словно зная – от этого зависит ее дальнейшая судьба. Подсчет сделал сразу же, привалившись спиной к шершавому стволу; так и есть – число колец составило 89, стало быть, посажена она была в 1916 году (плюс-минус 1 – 2 года). И, по всей видимости, это самая первая голубая ель в Уфе!

ДАЕШЬ «КЕДРОГРАД»!

Сибирским кедром окрестили это дерево почти 800 лет назад новгородские землепроходцы, впервые встретившие его на подступах к Северному Уралу, а затем и на таежных просторах Сибири. О настоящем кедре тогда было известно из священных писаний и рассказов купцов. Вот и отождествили покорители новых земель невиданное ранее величественное дерево с обитателем далеких южных стран. Деревья эти действительно имеют сходство по внешнему виду – обладают мощной кроной и густой пышной хвоей.

Но сибирский кедр, или сосна кедровая сибирская, как правильно, с научной точки зрения, называется эта древесная порода, как оказалось, ни в чем не уступает своему заморскому «тезке» и даже наоборот. Если семена всех четырех видов настоящего кедра (ливанского, атласского, кипрского и гималайского) вообще не съедобны, то сибирские кедровые орехи, а также кедровое масло, молоко и сливки – великолепное лакомство, превосходящее по питательным и целебным свойствам даже грецкие орехи. У нынешних сибиряков, как в свое время и у коренных жителей Сибири, кедр не только «средство на все случаи жизни» – помощник, кормилец, лекарь, оберег, но и яркий символ обширного, во многом еще первозданного края, настоящее священное дерево. И слава «звенящего кедра» давно уже распространилась не только «по всей Руси Великой», но и далеко за ее пределами.

Слава – дело хорошее и динамичное: ах, если бы на ее крыльях и сам кедр разлетелся по городам и весям! Но, к сожалению, одних слов недостаточно. Люди, научившиеся за последние столетия «прекрасно» вырубать леса на огромных площадях, должны понимать: в современной ситуации без активного содействия (читай: выращивания, посадки и ухода) ценные породы деревьев сами не возобновляются и тем более не расселяются.

А возможность успешного искусственного разведения кедра сибирского за пределами его естественного ареала доказана лесоводами и дендрологами достаточно однозначно. Хоть и не так много лесных культур кедра в европейской части России, но чувствует он себя в новых местах вполне нормально: абсолютно зимостоек, заморозкоустойчив, теневынослив, довольно устойчив к болезням. Правда, растет медленно, к богатству и влажности почвы относительно требователен, но на то и человек, чтобы, зная биологические особенности растения, создать или подыскать ему подходящие условия.

Приживается кедр и в крупных городах. Многие уфимцы помнят о «неразлучной четверке» (сосне, лиственнице, тополе и кедре), приютившейся у «вертолетной площадки» за Госцирком (в 2005 году кедр и лиственницу из-за ухудшения жизненного состояния срубили, хотя они наверное бы еще пожили). Не раз наблюдал там такую сценку: «Смотри-ка, кедр растет настоящий!» – показывают ребенку на прогулке продвинутые родители, и восхищенный возглас в ответ: «Ух ты!». В Уфимском ботаническом саду кедровая аллея появилась в 1940 году: 11 пушистых красавцев имеют сейчас высоту до 12,5 м и диаметр ствола до 41 см, шишек приносят немного (обычное дело для городских посадок), да и те хозяйственные белки успевают заготовить быстрее научных сотрудников. Есть кедры и в некоторых других местах города, в частности, в Непейцевском дендропарке, но в целом их очень мало. А вот автору этих строк, проехавшему в свое время по заснеженной шведской Лапландии (где климат схож с башкирским), наши родимые сибирские кедры попадались постоянно: скандинавы активно используют это дерево для украшения городских и сельских ландшафтов.

В Башкортостане насчитывается около 200 гектаров лесных культур кедра, но стоит сказать, что в недалеком прошлом наш край был зоной естественного произрастания кедра сибирского, да и сейчас юго-западная граница вида проходит совсем рядом – в Свердловской области, чуть севернее Белокатайского района. Кстати, те же шведы своими «родными» деревьями считают все породы, которые росли здесь после ледникового периода, а затем по каким-либо причинам покинули Скандинавию. Так что сибирский кедр, без сомнения, «свое» дерево и для башкирской земли. А коли так, то не о переселении чужестранца-сибиряка следует нам вести речь, говоря о выращивании кедра в нашем регионе, а о возвращении его на исконные территории.

В 2004 году на проходившей в Уфе конференции «Экология и возрождение духовности» инициативная группа «Созидание», возглавляемая Ириной Чинаревой, предложила заложить в городе кедровый парк. Сейчас популярным стало общественное экологическое движение «Звенящие кедры России» – идеи выращивания сибирского кедра как символа силы, долголетия и здоровья, пропаганды знаний об уникальном воздействии кедра на человека и окружающую среду получили широкую поддержку у общественности и населения. Собственно говоря, призыв «обратиться лицом» к кедру впервые громко прозвучал в нашей стране еще в начале 60-х годов: тогда газета «Комсомольская правда» широко разрекламировала инициативу выпускников Ленинградской лесотехнической академии, предложивших создать в Алтайском крае специализированное кедровое хозяйство. И действительно, вскоре было организовано знаменитое комсомольско-молодежное предприятие «Кедроград», на которое приехали работать энтузиасты и специалисты из многих уголков страны. «Кедроград» сыграл важную роль в популяризации кедра, его размножении и выращивании, комплексном и рациональном использовании богатств кедровой тайги.

Так что идеи «Кедрограда» до сих пор витают в воздухе. В нашем городе инициатива энтузиастов нашла понимание. И когда Владимирский фонд культуры предоставил бесплатно 60 «стартовых» саженцев кедра – помощь и поддержку оказали администрация города, горзеленхоз, Ботанический сад-институт УНЦ РАН. Небольшая кедровая роща была посажена в северной части города. Если напомнить, что в 2002 году к 70-летнему юбилею Уфимского ботанического сада его сотрудники заложили на своей территории рощицу из 30 кедров (близ той «предвоенной» аллеи, о которой было упомянуто выше), то можно сказать: начало уфимскому «Кедрограду» положено. Но только самое начало – сибирский кедр сегодня заслуживает гораздо большего внимания (не созерцательного, а практического!) со стороны лесоводов, специалистов-озеленителей и всех тех, кого не оставляет равнодушным это сказочно красивое и щедрое дерево.

КАШТАН НАД ГОРОДОМ ЦВЕТЕТ…

Обаяние этого дерева пленяет каждого, кто его повстречает. В пору цветения между ладонями веерных листьев рассаживаются на ветвях великолепные белые свечи-соцветия. Беззвездная ночь под кроной пышно цветущего каштана кажется светлее, чем в поле.

Каштан считается талисманом тех, кто появился на свет в мае. Сразу уточню: речь идет о конском каштане, а не о каштане настоящем, жареные плоды которого наполняют ароматом южные рынки (деревья эти не состоят даже в отдаленном родстве).

Ну, скажут читатели, завел речь о том, что где-то за тридевять земель обитает. Ан нет! И если съедобный каштан действительно привередливый южанин (у нас разве что в оранжерее может выжить), то конский каштан куда выносливее. Живет и здравствует этот потомственный европеец в Уфе, благоухает цветами, пусть и не так буйно, как на «каштановых» бульварах Парижа, Киева и Стокгольма. Ради этого незабываемого зрелища рекомендую специально придти весной к уфимскому Дворцу нефтяников на улице Ленина или в наш ботанический сад.

А осенью созреют и упадут с ветвей крупные темно-коричневые блестящие семена (по форме точь-в-точь как настоящие каштаны). Жаль, конечно, что несъедобные. Раньше в европейских странах ими подкармливали свиней и овец. Кстати, лошади плоды «своего» каштана не жалуют. Однако в старину их использовали для лечения дыхательных путей у лошадей – и это одна из версий названия дерева. Другая состоит в том, что после опадения листьев на коре остается рубец, похожий на конскую подкову.

Область естественного произрастания конского каштана в Европе на удивление небольшая – горы Балканского полуострова. В Центральную Европу он попал лишь в XVI веке, но уже через 200 – 300 лет «оккупировал» почти все европейские столицы. И, может быть, под сенью каштановых деревьев привязывали своих усталых коней джигиты башкирской конницы, первой вступившей в поверженный «наполеоновский» Париж. А вот в Уфе каштан появился только в 1974 году, когда в Ботаническом саду была посажена рощица из 32 деревьев. Спустя несколько лет подросшие каштаны дали полноценные семена, из которых были выращены саженцы, как говорят дендрологи, «местной репродукции», – те, что растут сейчас на улице Ленина и, возможно, в некоторых других точках города.

Конский каштан славится не только своей замечательной внешностью, но и непревзойденными лечебными свойствами, массой других достоинств. Это дерево – хороший предсказатель погоды: почти за сутки до дождя его листья начинают «плакать липкими слезами» (хоть проверяй Гидрометцентр!). По содержанию сахара в нектаре цветков, который обожают пчелы и бабочки, конский каштан уступает лишь яблоне. Интересно, что на лепестках цветков имеются красивые желтые пятнышки, которые по мере отцветания краснеют – это сигнал для насекомых, что «нектар закончился».

Образ цветущего каштана прочно вошел в литературу и искусство. Кто не напевал вслед за незабвенным Марком Бернесом: «Синеет море за бульваром, каштан над городом цветет…». Андре Моруа придал сему образу некий философский смысл: «Не политая ли трава, не цветущие ли каштаны оживили теперь прошедшее?».

И, глядя на расцветший каштан, я действительно вспоминаю: майский Стокгольм 2000 года, увешанный гирляндами каштановых свечей над переливающимся разноцветьем сирени. И вот что еще видится: небольшая, но уютная каштановая аллея где-нибудь у Белой на древнем холме уфимского кремля – место грез художников, мыслителей и влюбленных, – почему бы не помечтать о реальном?!

«КИПАРИС» НАД СУТОЛОКОЙ

Года два тому назад у нас в Ботаническом саду раздался телефонный звонок – взволнованный женский голос просил помочь спасти высокий кипарис, растущий у них во дворе – у дома, идущего под снос.

Пока добирался по указанному адресу, обдумывал возможные варианты. Кипарис, конечно же, – на уровне фантастики. Но зато это может быть его близкий и более зимостойкий родственник – кипарисовик. В коллекции ботанического сада давно растет и даже плодоносит кипарисовик Лавсона из Северной Америки: у себя на родине это огромное дерево высотой до 60 м, а у нас принял форму раскидистого куста, не поднимающегося выше снегового покрова. Более правдоподобный вариант – древовидный можжевельник: есть такие среди многочисленных видов можжевельника; встречаются древовидные экземпляры и у нашего обыкновенного можжевельника, и даже низкорослого казацкого. Ну а скорее всего, это другой представитель семейства кипарисовых…

В этот момент я подъехал к условленному месту – широченная строящаяся магистраль – будущий проспект Салавата Юлаева, могучая грохочущая техника вплотную подступали к небольшому островку частных домов, оставшемуся от еще недавно обширной деревянной слободы, седлавшей склоны Сутолоки. Встретила меня звонившая девушка-студентка и, пока шли по улочке, рассказала, что дом этот бабушкин, а кипарис привезли родственники собственноручно с побережья Черного моря. Я увидел его издали – элегантное конусовидное дерево, гораздо выше самого дома, как-то по-особенному украшало зажатый городом и стройкой «деревенский ландшафт».

Конечно же, это оказалась туя – но какая красавица! Диаметр ствола более 20 см, высота не менее 9 метров, пышная крона, увешанная многочисленными шишками, – таких крупных, «пышущих здоровьем» экземпляров я, пожалуй, у нас не встречал! Заглянул в палисадник, где она росла, и удивился пуще прежнего – густой подрост молодых всходов покрывал пространство.

Вышла бабушка, владелица замечательного дерева, подтянулись соседи. И тут, попытавшись внести научную ясность в название этого хвойного растения, я очень скоро понял, что допустил грубую «этическую» ошибку. Никто из них даже слушать не захотел моих рассуждений. Это красивое дерево, прожившее с ними рядом столько лет, ставшее не только гордостью, но и, наверное, добрым талисманом, навсегда останется в их памяти кипарисом. Конечно же, я был не прав. Да и им нужно было совсем другое: можно ли что-то сделать, чтобы спасти, пересадить его на другое место?

К сожалению, выхода не было – даже мощным экскаватором невозможно было безболезненно выкопать, транспортировать и вновь посадить это крупное, хорошо укоренившееся в субстрате дерево – корни окажутся переломанными, а земляной ком неизбежно рассыплется. В мои объяснения опять не поверили, но я хорошо понимал этих добрых людей. Возвращаясь по улочке, оглянулся назад – несколько человек у покосившегося домика молча смотрели мне вслед…

Спустя некоторое время, захватив фотоаппарат, я вернулся на это место – по распаханному косогору елозили трактора. И теперь, бывая на участке хвойных растений в ботаническом саду, где у нас создана красивая коллекция семейства кипарисовых, я все время с грустью вспоминаю тот не научный, но такой поучительный кипарис. Ведь настоящее – это то, во что верят.

Из архива: март 2009 г.